Два цвета земли между двух океанов

Ночь выдалась теплой, снег почти не замерз. Мы не могли остановиться на передышку из-за особенности рейсов с гравиметром, которые должны продолжаться без перерыва от начального до конечного пункта. В противном случае наблюдения будут забракованы, хотя я не претендовал (и не мог претендовать) на высокую точность. Это была первая геофизическая информация, получаемая для территории Чаунской губы, и она имела неоспоримую ценность даже при небольшой точности данных.

Тумлук как-то упал духом или просто устал: все-таки ему было больше пятидесяти. Я вообще удивлялся выносливости, которая таилась в его маленьком, сухом теле. Он доверил каюрить мне, а сам уселся сзади за пассажира. Ну что ж, сбывалась мечта: я вел собачью упряжку по полярным льдам. Наверно, собаки, как и лошади, понимают, когда ими управляет новичок. Во всяком случае, они через полчаса перевернули нарту. Все дело было в тюленях. На весеннем льду губы то и дело виднелись греющиеся на солнце нерпы. Они лежали у лунок черными запятыми. В бинокль было видно, что спящая нерпа, как автомат, через равные интервалы времени поднимает голову, озирается и снова роняет ее на лед в блаженном сне. Другие, выспавшиеся, лежали на спине, похлопывали от удовольствия хвостом и ластами, переворачивались. Стоял безветренный день, майское солнце сжигало кожу. Я снял кухлянку и бежал рядом с нартой в одной ковбойке. Откуда-то сбоку пронесся легкий порыв ветра. В тот же момент вся стая взвыла, рванула в сторону, и я очутился на снегу. Упряжка рвалась вперед, а сзади, уцепившись за нарты, тащился по снегу Тумлук.

- Запах услышали, - сказал он. - Нерпа!

Снова началась монотонная езда. Через час все повторилось. И снова Тумлук успел уцепиться за нарту, пока я барахтался на снегу.

- Не зевай, - опять сказал Тумлук. - Убежать могут.

И тут он увидел свое ружье. Одностволка лежала на нартах, при рывке ствол высунулся, зацепил за лед, и его согнуло. Тумлук просто взвыл от ярости. Он осыпал меня ругательствами на русском, чукотском и эскимосском языках. Собаки остановились, уселись на снег и, видно забыв про усталость, с искренним любопытством наблюдали за нами. Наконец Тумлук выдохся.

- Не умеешь - не садись, - сказал он и прогнал меня в задний конец нарты. Через полчаса он все-таки вспомнил, как хорошо сидеть пассажиром, и миролюбиво спросил:

- Инженер?

- Инженер, - с горечью признался я.

- Значит, ружье выправишь, - сказал Тумлук и отдал мне остол.

Этот затяжной беспрерывный рейс продолжался около тридцати часов. После него собаки и мы два дня отлеживались и откармливались. Аня, жена Тумлука, кормила нас рыбьими брюшками, собак - обильно сдобренной жиром панкой. Нерпичьим жиром я мазал лицо, которое, обгорело на весеннем солнце и воспалилось.

Через два дня Тумлук сдал мне в аренду упряжку из шести собак, нарту, немного корма, подарил кухлянку, и я начал работать самостоятельно, без каюра, решив сделать как можно больше маршрутов, пока держится лед на губе.

Во время поездки к устью золотоносной реки Ичувеем случилась история, которая могла плохо кончиться, если бы не Таракан Иванович. Я выполнил рейс и возвращался обратно холостым ходом, "срезав" юго-восточный угол губы. Стоял великолепный солнечный день, и меня неудержимо потянуло в сон. Собакам тоже надо было отдохнуть. Я выбрал место за уютным торосом, куда не доходили порывы ветра, разгрузил нарту, поставил ее набок и приколол остолом. Собаки улеглись. По существующим правилам полярной техники безопасности я возил спальный мешок - кукуль из шкуры зимнего оленя. В мешке было жарко, и я постепенно раздевался, лежа в метке, а одежду складывал на нарту. Через полчаса я лежал в мешке уже совершенно голый. Кстати, это самый удобный, если не единственный, способ спать в кукуле. Проснулся я от дикого собачьего воя и увидел, что упряжка вместе с нартой уносится куда-то в Ледовитый океан. Нарта перевернулась "удачно", на полозья, остол валялся в снегу, на нарте уезжала моя одежда.

Я выскочил из мешка и бросился за собаками. Получалось довольно смешно: где-то во льдах Ледовитого океана бежал голый человек. Собаки уносились стремительно, и я на бегу стал соображать, что придется оторвать кусок от спального мешка, намотать на ноги, мешок надеть на себя и так выбираться к людям. И опять получалось смешно: каким чучелом я явлюсь на базу!

Зернистый снег жег подошвы, - наверное, я бежал очень быстро, но собаки бежали метрах в трехстах впереди еще быстрее. Потом они все сгрудились, нарта с ходу наскочила сзади, раздался визг. Я понял, что опять проклятая нерпа вылезла из лунки и ветер донес запах, отчего собаки обезумели. Я подбежал уже метров на тридцать, как вдруг упряжка распуталась и устремилась куда-то на север. Около лунки остались выпавший торбас и рукавица. Я завопил что есть силы и тут увидел, что упряжка изгибается. Таракан Иванович, изо всех сил упираясь, пытался повернуть обратно. Его быстро сбили, он тащился по снегу, поднялся вой, драка, все перепуталось, и мне удалось ухватиться наконец за нарту.

Среди "стариков" геологического управления в Певеке существовало недоверие к авиации. Самым надежным транспортом считались собственные ноги, затем трактор, затем самолет Ан-2. Вертолет же фигурировал как счастливый случай, неожиданный шанс. Никто в пятидесятых годах не строил план работы с опорой на авиацию. Я по молодости заложил в проект аренду вертолета для того, чтобы заброситься со всем грузом в верховья Чауна и оттуда сплавиться вниз на резиновых лодках. Как ни странно, вертолет действительно прилетел к устью Чауна с опозданием всего на неделю. Летчики очень спешили, я быстро наметил им пункт высадки в предгорьях Анадырского хребта. Мы загрузили наиболее тяжелое снаряжение, палатки, продукты, двухместную лодку, каяк, электроразведочные катушки. С первым рейсом улетели Бекасов и двое рабочих. Вертолет вернулся через два часа. Оказалось, что второй рейс они сейчас сделать не смогут: кончается бензин. Летчики заверили, что через три часа прилетят снова, и с тем убыли.

Через три часа их не было, их не было и через неделю. Партия не имела рации, и мы не могли узнать, что случилось. Ко всему примешивалось беспокойство за ребят, заброшенных в горы, - они ведь ждали нас буквально через считанные часы. На Чауне начался паводок, и я боялся упустить его: с верховьев чукотских рек лучше всего сплавляться по большой воде. Стояли отличные весенние дни, солнце грело так, как оно греет только высоко в горах или на Чукотке. Мы целыми днями слонялись вокруг базы и смотрели в небо... Вертолета не было уже десять дней.