Играла музыка в саду
![Играла музыка в саду](/uploads/posts/books/no-cover.jpg)
Играла музыка в саду читать книгу онлайн
Внимание! Книга может содержать контент только для совершеннолетних. Для несовершеннолетних чтение данного контента СТРОГО ЗАПРЕЩЕНО! Если в книге присутствует наличие пропаганды ЛГБТ и другого, запрещенного контента - просьба написать на почту pbn.book@yandex.ru для удаления материала
А вот облачиться в форму фашистского солдата за трояк - это пожалуйста: в костюмерной студии такого добра навалом, любого, вплоть до генеральского. И представьте: подъезжаем на станцию Мцхет, а может быть, это были Коджоры - мы, штук тридцать одетых немцами массовщиков, на открытой платформе, а на соседнем пути - санитарный поезд Красного Креста с нашими по-настоящему ранеными. Они прогуливаются на костылях по перрону, на солнышке, никак не рассчитывая повстречать здесь, в глубоком тылу, самых натуральных фрицев. Ну, разумеется, помрежи и милиция оградили и нас, и их от ледового побоища.
Такие вот мелочи! Но это и есть жизнь, это и есть мой двадцатый век, и мало-помалу складывается та самая картинка из стеклышек в калейдоскопе, которую я обещал вам в самом начале.
А потом мы, немцы, окружали мост. Все было настоящее: комья земли, летевшие на нас от пиротехнических петард, река, мундиры, немецкая речь в озвучке. Вот только сам мост был макетом, стоял перед камерой маленький и тютелька в тютельку совпадал в перспективе с настоящим. Потому что мост предстояло взорвать, а кино может все сделать хитро и как на самом деле.
Все было похоже на правду. А вот холодные и грязные мы были, как настоящие немцы под Москвой. А в ушах звучал неотвязный вальс Хачатуряна из кинофильма "Маскарад", пока - не скоро - не стал с ним вровень знаменитый вальс из "Доктора Живаго".
КРЕЩЕНИЕ ВОЙНОЙ
Война уже катилась на запад, пока я готовил солдатиков-артиллеристов на пустых щах из квашеной капусты в маршевые роты, на фронт. И писал рапорты с просьбой отправить меня в действующую армию. С одной стороны, въевшийся в поры с пионерских костров патриотический дым, а с остальных трех сторон медленное, голодное угасание диктовали текст этих рапортов. И благословили. Уважили.
33-я истребительная противотанковая бригада формировалась в городе Чугуеве. Ах, что за суп подавали в Чугуеве, что за гречку! Ах, что за бекеша была у комбрига! Перехожу на гоголевское "Ах!" Автоматически - места-то какие, в трех шагах от Ивана Никифоровича. Ну, совсем другое дело, и повоевать можно. А что убьют, так это потом, и не всех, Бог даст, и промахнутся. Пока же дайте еще черпак каши, да с маслицем, повара, - не шутить едем!
А как высадились на литовской станции Ионишкис, а там перрончик чистенько подметен, и никаких следов войны, ни запахов, и дежурный по станции в мундирчике и фуражечка красного сукна. Ни дать ни взять человек в футляре - не из жизни, а из Чехова. Даром что рядом, под Шяуляем, только отгремело большое танковое побоище.
Если я стану эпически описывать войну, чтобы подробно и талантливо, то мне не хватит именно терпения и таланта, а вам силы перечитать снова "Они сражались за Родину", тем более, обо всем остальном я вспоминаю бегло, как Геродот, высвечивая памятью, как фонарем (если бы волшебным!), кусочки прожитого.
На отличном шоссе, в прекрасную погоду, был рассвет, и до указанной точки на карте оставалось верст десять, не знаю, каким образом мой водитель Володин, мальчишка с шоферских курсов, ухитрился перевернуть вверх колесами наш "студебеккер", тащивший прицепом пушку и в кузове ящиков тридцать со снарядами. Колеса продолжали вертеться, а мы - выбираться из-под снарядных ящиков. Правда, живыми и почти что невредимыми.
Может быть, это была и хорошая примета, но, перевернув на ноги машину с помощью ее же лебедки и телеграфного столба, мы добрались куда надо, а точнее - куда смогли. Едва мы сбросили пушку с крюка посередине картофельного поля и еще не отпустили машину, как почти что прямо над нашей головой зенитчики попали в немецкий самолет-разведчик "Фокке Вульф-190", который мы звали "рамой", и этот огромный пылающий факел стал падать нам на голову. Неприятное ощущение, даже если то и боевое крещение. Тогда эта рифма не успела прийти мне в голову. Самолет упал и взорвался метрах в семидесяти от меня. Я ощупал, поднявшись с земли, кое-какие места своего телосложения. И подумал о себе: "Бессмертен!"
Сзади нас был литовский сарай, и за него заехал "виллис" (на "виллисах" ездили старшие офицеры), немцы его увидели и как начали лупить по сараю из пушек и минометов. Когда из минометов - ладно, но когда из пушек, то снаряды летели через нас чуть ли не на высоте моих дрожащих коленок. Благо, сарай вспыхнул сразу же. И началась моя одиннадцатимесячная командировка в ад, на передний край русско-немецкой войны, назовем ее по сути, а не по пафосной привычке!
Землянки, ровики, окопы. Главное - зарыться в землю, мы это поняли с первой шутки с "рамой". За супом далеко ползти, питаемся как сможем. Курить просим махорочки у проходящих мимо нас за "языком" полковых разведчиков; делим раз в неделю рыжего цвета сахарок - где его такой делают? - живем!
А тут - подарочек: два танка "тигра", метрах в семистах, стоят чуть бочком, вполоборота к нам, и не уползают. Мелькнуло: нет бензина или нет экипажа? Мы быстро выкатили свою сноровистую пушчонку к ветле, рядом с сорокапятчиками (совсем уж мелкая пехотная пушка, "тигры" ей не по зубам) и только развернули станины, как полетели щепки с ветлы за нами, а потом раздался звук выстрела. Мертвый танк пальнул! Я упал на спину в межу, на меня сверху свалился мой наводчик Толик Буниятов, и я увидел, как побелели его губы и он сплюнул кровью - большой осколок угодил ему в правый сосок, разорвав гимнастерку. Он мертво лежал на мне, и еще через минуту мы волокли его по другой меже, уходящей в тыл, на плащ-палатке.
Надеюсь, ему суждено было выжить, потому что, когда мы донесли его до санитарной машины, там были медики и горел костерок, из-за леса вынырнули прямо над нами на огромной скорости два фрица - "мессершмитта", очередью-очередью по нас, по Толику, по красному кресту, разметали костерок и ни в кого не попали! И я воспользовался счастьем Толика, а может быть, ему перепало от моего сча-стья.
Раньше-то, накануне ранения, точно ему перепало! Толик где-то пропадал и под утро притащил целую рамку из чьего-то улья с медом - облизнитесь! Вкуснота! Да вот беда - пчелы вырвались из улья, напали на него и сделали из Толика японского солдата у озера Хасан: глаз не видать, все остальное распухло - не узнать!
А хозяин меда видел, как пчелы его облепили и кусали-кусали, и пришел в часть жаловаться - мы стояли в латышском лесу. Полковник осерчал не на шутку, приказал выстроить весь полк и провел хуторянина мимо строя. Они шли медленно, вглядываясь в лица солдат. И несдобровать бы Толику, но не оказалось в нашем полку ни одного искусанного пчелами солдата: Толик страдал в ровике на огневой, накрытый одеялами и снарядными ящиками.
- Хороший ты командир! - может быть, подумал обо мне полковник.
- Что за жалостливые пчелы? - может быть, подумал хозяин пасеки.
Никуда не отвертеться мне от войны - эти три года потом аукали и аукали в моих стихах. Мы еще побываем на войне!
Нам было двадцать на войне,
В нас кровь играла и гудела,
Любовь, казалось бы, вполне
Сердцами нашими владела.
Но остужала гул в крови
Душа, уставшая смертельно,
И о войне, и о любви
Нам вспоминается раздельно.
Была судьба недоедать,
Входить в растерзанные села,
Копать,
Стрелять
И попадать!
Любить?
И не было глагола.
И теперь аукают, покалывая, в сердце. То Первый Прибалтийский кольнет, то Первый Белорусский. Годы строятся по ранжиру в моей палате неотложки имени профессора Склифосовского.
"СВИДЕТЕЛЬ"
Свидетель Домбровский. Жозик Домбровский, студент-медик, сын известного в Ростове онколога, стукач. Он был с нами обходителен, вкрадчив, ненадоедлив. Часто он возникал с парой бутылок водки и подбрасывал как раз вовремя хворосту в затухающий костер застолья. Он целый год записывал наши разговоры. Профессорский сынок, всегда при деньгах, нормально. Где нам знать, что уже полгода мы угощаемся на оперативные небольшие денежки госбезопасно-сти. Что следствие ведется давно, что мы просто подопытные кролики начинающего и ловкого стукача, техника-смотрителя человеческих душ.