Картинки

Впрочем, осьминожье многоглазие закипающего кофе пугает полосатые брюшки. Белые кружева невесты-сгущенки растворяются в черной горечи суженого. Классический марьяж - соединение противоположностей.

Ну, что ж, не начать ли нам собираться?

Ребра лжеколонн делают длинный фасад конторы похожим на стиральную доску. Справа и слева от вечно сотрясающихся дверей в ошейниках старых покрышек алеет татарское мыло. Скучная серая чистота холла пахнет вымытыми и высушенными резиновыми сапогами. На стене коричневая доска, в тесных столбцах план-факт виcлоухие цифры играют в горелки. Нине на второй этаж, где барская ковровая дорожка и черно-белые полуразложившиеся от времени портреты мужчин в мундирах горных инженеров.

Пыльные, аппаратные буркалы производственников не проявляют ни малейшего интереса к летнему шелесту летящего льна.

- Здравствуйте, - холодный зверек дверной ручки выскальзывает из ладони и над головой нависает кисло-молочное лицо обладателя права подписи.

- А, Нина Алексеевна. Пришли?

- Пришла.

- Ну, подождите.

- Все прочел, все посмотрел, - бросает уже за спину, на ходу, этот куль целинного центнера, на улице вокруг него всегда вьются птицы, здесь же в конторе никто даже полакомиться не сумеет, если напора зерновой массы внезапно не выдержат швы.

- Ниночка, здравствуйте.

- Здравствуйте, Ольга Петровна.

- А Чулков к Митяеву убежал.

Поняла, догадалась, тропинок тут мало и все давно известны.

Ладно, посидим еще немного среди бесконечных крестиков-ноликов ведомостей и квадратиков морского боя счетов-фактур. Рваните-ка "Яблочко" баяны гроссбухов, в круг просятся каблучки печатей и штампов.

- Ниночка, скажите, а это правда, что вас Андрей Васнецов увозит в Новокузнецк?

Меня? Электротехник-жупардыса-жупардас?

- Вы шутите, Ольга Петровна, я в сентябре замуж выхожу за Михаила Боярского.

- Нина, Нина, какая вы еще несерьезная девушка.

Ох, ох, совсем плохой Емеля, вокруг столько передовиков, отличниц соцсоревнования, а он на проезжую циркачку глаз положил. Не иначе, многотиражку боевую украсил заметкой о выдающихся успехах в быту и личной жизни. Теперь понятно на что третий день уже загадочно намекает тусклая как ржавый колющий предмет, тетенька-комендант дома приезжих.

- Парит, будет гроза, - миролюбиво сообщает Ольга Петровна, нет ни бронепоезда, ни моторной дрезины на ее запасном пути.

- Да, очень душно.

От начальства Чулков возвращается, привычно потяжелевшим килограмма на три, четыре, словно из болота - весь в лягушках мешочков, валиков, складок.

- Нина Алексеевна, заходите,- наконец кричит он из своего кабинета.

- Извините, что заставил ждать.

Вся ее отчетная писанина, наскоро сшитые листы внеклассного гербария антемис, миозотис сибериниус, амортизация, баланс - как стопка почетных грамот в самом центре стола. На титульном листе замерла пружинка знакомой подписи. Ну и отлично.

- Я, собственно, одно хотел сказать, если надумаете к нам распределиться, то вот телефон, звоните, письмо сделаем.

Ладонь, лопатой протянутая для рукопожатия, мокрая и холодная. Котят они что ли сорок минут душили с Митяевым?

Гроздья зеленых самолетиков пригибают к земле проволочные ветви старых кленов. Никому не нужный урожай. Стрекозье вино, кузнечиковый шартрез. Насосы глотают угольную пульпу, котлы закусывают большими брикетами черного золота, ну, а ты, братец чижик, где твоя рюмочка, хрустальный наперсток с изумрудной искрой?

Маленькая, белая тучка бочком, незаметно пытается переползти с востока на запад. Фабричная труба, упершись в небо строгим указательным пальцем, велит немедленно вернуться на место за бурый отвал к мутным отстойникам.

- Свиридова, вы если хотите задержаться, то заплатите, а с нелегалами у меня разговор короткий - через милицию.

Место встречи у двух тополей, стерегущих арки яблоневой аллеи. Комендантша, сухая, как скрипучая, старая ветка, разводящая вечно шепчущегося за ее спиной караула.

- Не волнуйтесь, милиция не понадобится.

- Все вы так говорите.

Легкомысленный солнечный зайчик убежал кувыркаться в лугах и огородах, комнату заполнили ленивые тюлени синих вечерних теней. На школьном дворе размеренный мордобой волейбола. Оплеухи смачны и выразительны, словно на балу в дворянском собрании. Что же ты, дурачок, круглый, резиновый, к даме так грубо лез?

Атлет-электромонтер Учкудук, город Адис Абеба, возвращается уже в сумерках. Голый по пояс, багровый и мокрый, на груди цветет бархатная роза олимпийской пыли. Ну?

Тишина. Чем он дышит, замерев, там за дверью? Какие звуки застряли в его носоглотке? Ни? На? Но? Не?

Жалкие щелчки и хрусты позорного отступления завершает, как водится, оглушительный туш. Фальшивая бравада ядреных, словно целые ноты капель, расшибающихся о кафель. Чистый - это хорошо.

Нина выходит в коридор. Дверь душевой не закрыта. Гусеница мыльной пены неспешно тащится от ключицы к паху. Глаз обалдевшего идиота нарисован циркулем, три концентрические окружности.

До чего же хорош брусничный сироп предчувствия, дробный пульс предвкушения абсолютной и совершенной банальности результата. Васнецов стонет, кусается и норовит переломать кости, а, насытившись, по-щенячьи урчит.

- Нина, ко мне, я, Нина...

- Завтра, Андрей, все это завтра.

От зверского грозового перенапряжения во время удара обнажаются замысловатые вены небес. Окно, конечно, следовало бы закрыть, но мелкую росу капель так приятно слизывать с губ. Когда буйство внезапного освобождения сменяется простой и скучной необходимостью вылить на землю всю эту тяготящую ночь воду, к крыльцу подплывает автомобиль с круглыми фарами-шарами донной рыбы.

Смотри, час тридцать, точно минута в минуту. Вот и все.

Ну, что, в коридоре у двери спящего счастливчика поставить сумку на пол и рявкнуть на всю пещеру дома приезжих - Андрюша, пока, я пошла? Страшно? Не бойся, ты честно заработал свой последний денек раздувания щек, только не проспи.

Капелла дождя с энтузиазмом принимает зонт в свою компанию. На заднем сидении "волги" очкастый сынок Чулкова сопит, обнявши детский, смешной рюкзачок. Затылок тщательно завитой мамы поблескивает медью лака. Семья улетает в Сочи.