Холмы России

"Сильные нравственные начала очищают от озлобления, стыдят, поднимая к возвышенному",- думал Николай Ильич. Вспомнил поверженного у кустов сирени вчерашнего, утром уехавшего гостя.- Сотворенное над ним вне совести и оправдания".

Часть IV

ГЛАВА I

Никанор налил в чашку щей, "Серые" щи, из проквашенных, еще зеленых капустных листьев. Горячо, вкусно варево, с сальцем, лучком и мучицей, топленное в глиняном горшке.

Не спеша почерпывал ложкой.

"Хоть бы погодой его погноило, а болотами потопило.

Да, пока не свяжут, по шее не звезданут, не угомонится.

На такую войну крепко собрался. Решил хозяином стать.

Свое тогда не вернешь, кончится. Хлёбово будет, а слова - нет, и ум отойдет".

Сел па скамейку. Раскрыл 'створку окна для прохлады. Только что отшумел дождь. Промыл воздух, и от леса парило грибной прелью и черничниками. Сильнее и выше раздавался орудийный гул.

В избу зашел Никита. Положил тетрадку на стол и что-то записал.

- Задание, Матвеич, тебе с хозяйкой. В ночь, у дальней луни, ленок потоптанный уберете. Раненым на подстилку. А то с земли простужаются. Распишись. С меня спросят - изволь, записано. И тебе когда пригодится.

Документ. Представил - проходи. А пет - в сторонку.

Чем занимался в этот период? Не хотел, а чего хотел?..

Здесь,- показал Никита на линейку в тетрадке.

Никанор расписался. Никита сложил тетрадь, завернул и брезент и впихнул за голенище; сапоги, как кряжи, смазэпы дегтем на все напасти-на дождь, жару и болота.

- Погоди, Никита Васильевич, сомнение тут у меня.

Какую-то сегодня подозрительную жидкость нашел. Иду и гляжу: возле самой стежки, под кустиком, в посудине и стоит. Прямо как специально.

- А пу-ка покажи.

Нкканор достал из-за сундука бутылку. Никита взял, посмотрел на свет. Жидкость желтоватая. Отвернул пробку. Понюхал.

- Спиртное. Аж в голову, как печатью, стукнуло.

- Не с отравой ли какая? Чего сомневаюсь.

- Так определим. Петушок у тебя во дворе бегает.

Поглядим, как повлияет.

- А вдруг что? Жаль петушка-то.

- А как безвредная? Что же ее чистую выбрасывать?

Или держать незнамо чего в доме? Оно и пожар может быть. Петушка пожалел, а сам без двора кукарекай потом. Дай-ка корочку или сухарик. Сейчас произведем.

Во дворе Никита полил из бутылки в мисочку, корку намочил.

- Ко-ко-ко,- позвал ходившего по двору петушка.- Ишь ты, бегом.

Петушок живо склевал хлеб. Взлетел на плетень. Голова словно в зеркальцах отражалась. Коротким голоском кукарекнул.

- Видишь, песни запел.

- Погодить надо. А жаль будет. Молоденек, а умница. Самолет немецкий летит-он бегом в свой окопчик в крапиве,-похвалил петушка Никанор.

Петушок расхаживал по мураве, что-то склевывал.

- Ты другое скажи. Потопчет курочку, яичко снесется. А из яичка новый петушок или курочка. Как устроено,- поразмышлял Никита.- Из ничего прибавок берется... Не помер. А ты горевал.

Еще обождали и пошли в избу.

- Это никакая там отрава, а зубровка,- за столом, сразу же, с глотка, определил Никита и еще налил: хозяину в чашку, а себе, как из насоса, качнул в окованную железом кружку.

- Не спеши. Пусть по организму пройдет. И поглядим, как подействует.

- На дураков действует. А у умных она мыслями воспаряется,- ответил Никита.

- Все ж таки. Не спеши,- дал совет Никанор.

- Ты погоди рассуждать. Меня послушай. Кому отравленным вредить, спрашивается? Бабам, чтоб без них прибавок населения укротился? Не укротится. Бабы у нас любую отраву выдерживают. Или нам с тобой? Мы что с тобой, генералы, ордена какие у нас?

- Так без нас как же, земля олешником зарастет.

- А вред какой? Кабаны и волки разведутся? Опять же польза: с кабана сало, а с волка и шуба хороша.

Была бы земля, а у нас на ней само все нарастает и множится. Лось! Сколько в нем пудов мяса? Тот же тетерев, намедни сам в печку залетел.

Никита вылил из бутылки остальное в свою кружку.

- Ты уж, Матвеич, не возражай, раз у тебя страх такой, а я еще и бригадир, командир бригады, комбриг,- Никита выпил, затряс плечами.- Что бы догадался и другую оставить. Нет такой догадки, чтоб свое оставить, а другой бы с удовольствием взял.

- Ты забыл, как взял, мое растирание выпил? Вот тут за цветочком стояло,- показал Никанор на железную банку с геранькой,- в посуде. И как ты побег в больницу прочищение делать.

- Негодное прочистили, а годное в жилочки пошло.

Я еще и песни пел обратной дорогой. Ах, не одна, не одна...-затянул было Никита.

Вошла Гордеевна. Держала за ноги петушка, встряхнула и положила на лавку.

- Чего-то околел петушок-то наш.

Никанор схватил картуз.

- Говорил я тебе.

Никита подтянул штаны.

- Теперь другие разговоры,- и выскочил из избы.

Видела Гордеевна в окно, как бежали они по дороге;

Никита впереди, а Никанор сбочка обгонял его. Убрала со стола пустую бутылку: "Ишь, и беседу бросили. Знать, вызвали куда-то".

Вернулся Никанор поздно. Вздыхая в темноте, выпил кружку воды и еще зачерпнул.

- На лён, мать, пора,- сказал, вздыхая, выпил и вторую кружку.

Гордеевна поднялась со своей лежанки за печью.

Во влаге ночной запахи сушеных трав горевали саднящим в цвету бессмертником. В избе, как в кадке, погуживало.

_ Чего это ты, отец, с Никитой наперегонки тягаться вздумал? В молодости не тягался, все потихоньку ходил, а на старости взбрело тебе?

- И не говори. Сроду в больнице не был, а довелось.

Выпил винца, называется, зубровочки. С отравой подмешапной, холера ее расшиби! Да не волнуйся. Промыли.

Воду во внутренности нагнетали для прочищения. Думал, и не свидимся больше. У меня еще как-то обошлось.

А Никиту на полу держали, все вырывался. Как же орал:

"Воду с двух сторон гнетете, а стоку нет". Докторша молоденькая его утешает: "Не волнуйтесь, будет сток. А не будет, еще дольем". Оно и прорвало. Все в сторо.ч'..', а сто, болтуна, в двери выбросило.

- У тебя не разберешь, где наврешь.

Никанор посмотрел на лавку.

- А петушок-то где? Его куда поглубже зарыть на '.о.

- Тепленький был. На суп хотела. А он и оживел.

- Как это оживел?

- Угорел, знать, с пожаров. Ходит. Правда, слабенький, пошатывается, будто как сонный, и все воду пьет.

- Проспался, значит. Ты бы ему рассольцу налила.

Помогает.

Ночь темнотой и туманами скрывала в полях женщин с серпами. Выжинали рожь, побитую, а местами и прокопченную дымом с соседних, сгоревших, нив. Что-то будет?

Шли Никапор и Гордеевна на ленок к дальней пуне.

Спать бы в эту пору, а надо идти. Да и в избе теперь как под кустом осенью. Что делать? От времени не уйдешь. Нет в жизни вечного счастья, как и вечного горя.

Когда невыносимо, терпи. Терпение тоже сила, сродни тягучей смоле: почти неподвижная, неистова и неукротима в огне.

"Без ничего и идти легко, да с пустым скоро провалишься, па чужом не накормишься",- подумал Никанор, так, между прочим; устал и пошел медленнее. Не скоро ходил, а скоро н далеко являлся, не рассиживался и пути скашивал - кому топко, а ему ход, кому и криво, да было бы ровно, а он и по кочкам - напрямик, не петлял гото.

вьши стежками. Всякое случалось в лесу. Но раз на знакомом и хожеком сбился.

Шел как-то вечером по лесу. На пути, пообочь, сеновальная пуня хуторская вдруг далеко показалась. Удивился: "Куда нелегкая занесла!" И свернул. Долго шел по олешникам, в какую-то чащу забрел. Места незнакомые. Туман слоями и какие-то бугры в воде. Проваливался т' болотца и в ямы от сопревших пней. Ничего не мог понять.

Вели его к избам голоса поздней гулянки. У околицы огорожи танцевали под гармонь.

- Где я, ребята? - спросил.

- Папаня, да что с тобой!

До ;ь увидел и опомнился. Хутор узнал.