Полное собрание сочинений. Том 13. Война и мир. Черновые редакции и варианты

Он уже подходил к дому, сопутствуемый управляющим.

— А проехать в санях можно? — спросил он. [2352]— Княгине прокатиться.

— Глубок снег, ваше сиятельство, я уж по прешпекту разметать велел.

Князь одобрительно наклонил голову [2353]и входил на крыльцо. [2354]

— Проехать трудно было, — прибавил управляющий, [2355]— как слышно было, ваше сиятельство, что министр пожалуют к вашему сиятельству. [2356]

Князь вдруг повернулся всем телом к управляющему. [2357]

— Что? Какой министр? Кто велел? — крикнул князь своим пронзительным жестким голосом. — Для [2358]княгини, моей дочери, не расчистил, а для министра. У меня нет министров. [2359]

— Помилуйте, ваше сиятельство, [2360]я полагал.

— Ты полагал, — закричал князь, всё более и более разгораясь, но и тут он еще не ударил бы Алпатыча, ежели бы он не успел своими словами сам раздразнить себя до последней степени. — И кто тебя выучил тому, чтобы за меня делать почести людям, которых я знать не хочу? Для дочери моей нельзя, а для кого-нибудь можно. — Этой мысли уж не мог вынести князь.

[ Далее со слов:За обедом княжна и m-lle Bourienne, знавшие, что князь не в духе... кончая:Нет, mon père. — близко к печатному тексту. T. I, ч. 3, гл. III.]

— Послать ко мне Алпатыча.

Как ни неудачно попала m-lle Bourienne на предмет разговора, она не остановилась и болтала о оранжерее, о красоте новой постройки и князь после супа смягчился, как она думала, от ее речей, в сущности же от того, что он поел супу и желудок начал варить.

Он поморщился, увидав Алпатыча, в положении приговоренного к смерти стоящего в официантской.

— Закидана дорога?

— Закидана, ваше сиятельство, [2361]простите ради бога, по одной глупости...

Князь перебил его и засмеялся своим неестественным смехом.

— Ну хорошо, хорошо. [2362]— Он протянул руку, которую поцеловал Алпатыч, и прошел в кабинет.

Вечером приехал князь Василий. Его встретили на прешпекте [2363]кучера и официанты, с криком провезли его возки и сани к флигелю по насыпанной снегом дороге. [2364]

Князю Василию и Анатолю были отведены отдельные комнаты. [2365]Анатоль был [2366]совершенно спокоен и весел, каким он и бывал всегда. Как на всю жизнь свою он смотрел, как на веселую partie de plaisir, [2367]которую кто то такой, почему то взялся и обязан доставлять ему, так он смотрел и на свою поездку к злому старику и к богатой уродливой наследнице. Все это могло выйти по его предположениям очень хорошо и забавно, ежели обеды будут хороши и вино будет, да и женщины могут подвернуться красивые. «А отчего ж не жениться, коли она очень богата? Это никогда не мешает». Так думал Анатоль. Он ущипнул забежавшую хорошенькую горничную княгини и, громко смеясь, принялся за свой туалет.

[ Далее со слов:Он выбрился, надушился с тщательностью и щегольством..., кончая:Этого чувства она никому не внушала. — близко к печатному тексту. T. I, ч. 3, гл. III.]

Но они знали, что когда на ее лице появлялось это выражение, она была молчалива, и скучна, и упорна в своих решениях.

— Vous changerez, n’est ce pas? [2368]— сказала Lise и, когда княжна Марья обещала это сделать, вышла из комнаты.

Когда княжна Марья осталась одна в комнате, она не исполнила обещания Лизе и не взглянула даже на себя в зеркало, [2369]а бессильно опустив глаза и руки, молча сидела и думала. [2370]Ей представлялся муж — сильное, ясное и непонятно-привлекательное существо, принадлежавшее ей одной. Ребенок, свой маленький ребенок, такой, какого она видела вчера у дочери кормилицы, представлялся ей у ее груди и опять тот же муж представлялся ей, обнимающим ее. А она стыдливо и радостно взглядывает на него.

— Пожалуйте к чаю. Князь сейчас выйдут, — сказал из-за двери голос горничной. И этот голос разбудил ее.

* № 68 (рук. № 85. Т. І,ч. 3, гл. III).

<Княжна, не думая о туалете, сошла вниз. В душе княжны в эти несколько минут, которые она осталась одна в своей знакомой милой образной, произошла слишком серьезная нравственная работа для того, чтобы она чувствовала себя смущенной, сходя вниз. Она помолилась. Так употребительно и понятно это слово, а как много разнообразных противуположных понятий соединяем мы с этим словом. Старый буфетчик Гаврило берет часовник и с серебряными, перевязанными ниточкой очками на носу читает его. Он молится. Душа его успокаивается, он забывает всё мирское. Одни божественные слова звучат в его душе, он молится. Монах читает вечернюю молитву и, говоря: «неужели одр сей мне гроб будет?», смотрит на свою постель и старается возбудить звуком своего голоса свою чувствительность. Он молится. Возвращаясь домой после забот и тревог дня, мы читаем привычные молитвы на сон грядущий и, стараясь понимать значение слов, поспешно произносим их — мы молимся. Но есть еще одна молитва, родоначальница всех молитв. Это молитва заблужденной души, не знающей, что право и неправо, что должно и не должно, и с своими сомнениями прибегающей к богу. Человек пытается вне молитвы разрешать эти сомнения, но вместо разрешения уже существующих сомнений возникают всё новые и новые, исчезает надежда на разрешение их и приходит отчаяние. На молитве же человек, хотя и тот же, он сам разрешает эти сомнения, но на молитве у него есть убеждение, что разрешение всех сомнений во власти того, перед кем он теперь открывает свою душу, есть убеждение, что помощь тут перед ним, ежели только он правдив и предан, и главное то — новые, злые сомнения не смеют возникать перед лицом бога. Всё так же сам с собою разрешает человек свои сомнения без молитвы и на молитве, — но с тою разницей, что на молитве он стоит лицо с лицом с богом. Хотя бог этот и есть он же сам, но это лучшая часть души человека, которая вызывается такою молитвой.

Так молилась теперь княжна Марья.>

* № 69 (рук. № 85. T. I, ч. 3, гл. III, IV).

И они стали вспоминать князя Андрея и когда еще он был ребенком у Курагиных.

С своей стороны m-lle Bourienne не упустила случая при слове: Champs Elysées [2371]вступить в общий разговор воспоминаний.

— Oh! les champs Elysées, — сказала она. — Et la grille des Tuileries, mon prince, [2372]— обратилась она с грустью воспоминаний к Анатолю. [2373]

Увидав хорошенькую Bourienne, он успокоился насчет того, что будет весело. «А, и тебе хочется?», подумал он, оглядывая ее. «Что же, недурна. Пускай она ее с собой возьмет, когда выйдет замуж», подумал он про княжну. «La petite est gentille». [2374]