Рука птицелова

Курочкин нервно засмеялся, что-то промычал и засеменил в казарму.

- Не бойся, он все сделает как надо, - успокоил Антона Стрельцов.

- Надеюсь, - хмыкнул Байкалов, - мне сейчас только проблем с солдатами не хватает. В своих сегодня чуть не утонул. - А про себя подумал, что хоть и не утонул, но еще и не выплыл.

- Слышал, вы с Царенко к прокурору сегодня ездили.

- Ездили с Царенко, а вернулся один. Серегу на губу вернули.

- За самоволку?

- Да не за самоволку. За нее статьи нет, это не уголовное преступление. Он свои пять суток за самоволку отдохнул уже. За кражу. Хотя какая тут кража. Вернувшись, всю одежду в тот же мешок и сунул бы.

- Но ведь тогда и тебя должны... должно коснуться.

- Коснется, наверное, только пока не ясно как. Штука-то вся в том, что на мои действия статья есть, а если его вдруг посадят, то есть тем более. Прокурор же ограничился предостережением. Иди теперь знай, что думать.

Они медленно поднялись в казарму.

- Юрик, - поймал Антон Кузя, выходившего из сержантской комнаты, - я не пойду на ужин. Отведешь роту.

- Простудился я, - заныл Кузь, - знобит всего.

- Не валяй дурака, - оборвал его Антон, - сходишь, поешь заодно.

- Слушай, - дернул его за рукав Стрельцов, - я бы тоже на ужин не ходил.

- Есть не хочешь? - удивился Антон. - На второй-то неделе службы?

- Курочкин с КПП принесет.

- Наверное принесет, - рассмеялся Антон, вспомнив объемистые щеки Курочкина. - Пошли в каптерку. Подождем его там.

XIV

Антон попросил Рандекявичуса запереть их на ключ.

- Устраивайся, - сказал он Стрельцову, набрасывая в углу бушлаты в кучу, - они придут не раньше, чем через час.

- А зачем мы закрылись?

- А зачем нам лишний раз офицерам глаза мозолить? Кроме того, каптерка должна быть закрыта, когда рота ужинает. Так что все по правилам.

Антон лег на бушлаты, сваленные кучей в углу, и укрылся шинелью. Стрельцов сел на подоконник. Окна каптерки выходили на Олимпийскую деревню.

- У меня в Очаково двое знакомых живут, - сказал Стрельцов. - Сколько раз сюда ездил, не знал, что тут часть. Внимания на этот забор никогда не обращал.

- Я думаю, половина живущих в тех домах, окна которых ты видишь, о нашем существовании не подозревают. Просто не обращают внимания. Для них это белое пятно.

- Забавно, - засмеялся Стрельцов, - можно посмотреть на это и с другой стороны. Будущее лежит перед нами. Лежит открыто, вроде бы не таясь, но мы его не знаем и не узнаем, пока оно хищником не разинет свою пасть, и не проглотит нас.

- В таком случае, - проворчал Антон из-под шинели, - процесс реализации возможных событий есть процесс постоянного пищеварения.

- Ого, - поразился Стрельцов, - формулируешь, как для устава.

- И наша роль в нем, - продолжал Антон, - роль пищи, продукта съедаемого.

- На самом деле все не так безысходно. Я могу судить здесь только по себе, но о большинстве событий в моей жизни, действительно важных, я так или иначе был предупрежден. Чаще всего мне снились последствия. Мелочи, детали обыденной жизни. Только определить по действию, происходящему во сне, по ситуации в которую попадаешь, - что же должно было (или будет?) случиться, чтобы такая ситуация могла состояться, просто невозможно, да и в голову не приходит заниматься этим.

- Запутано сказано. Тем более что будущее творится в течение каждого мгновения настоящего.

- Знаешь, как я попал в армию? Забавный был случай. Меня вызвали в военкомат в конце сентября. В Киеве осень вообще очень красива, но конец сентября - начало октября хороши особенно. Москва к этому времени залита дождями, а в Киеве только заканчивается бабье лето. Нежное и очень лирическое время.

- "И сторожа кричат протяжно: "ясно!.."

А далеко на севере - в Париже"...

- Примерно так, - засмеялся Антон и продолжал. - У нашего военкомата есть небольшой плац. Посреди него в тот день стоял стол, и к этому столу тянулась очередь. За столом сидел лысый, вспотевший отставник, который выдавал повестки. В очереди передо мной стоял парень с физфака. Я мало его знал, он поступил на год позже меня. Обычно хорошо запоминаются те, кто старше. С младших курсов я и в лицо-то мало кого помнил. Когда подошла его очередь, отставник спросил, на каком он курсе учится. Тот ответил, что на втором. Тогда его повестка была отложена в сторону, и отставник отпустил парня до весны, до окончания второго курса. Следующим был я. Мне задали тот же вопрос. Никаких документов кроме повестки на столе не лежало. Я мог бы сказать, что учусь на втором. Результат такого ответа был мне известен, но я решил, что третий курс ничуть не хуже второго, заканчивать его ведь тоже надо. Кроме того, я точно знал, что первокурсников, только что поступивших в вузы, забирали осенью, не задавая никаких вопросов.

- И ты ответил, что учишься на третьем.

- И проиграл. Мне сказали, что я уже полгода как должен служить и через две недели я был здесь.

- Не думаю, что могло случиться иначе. Ошибившись в тот раз, военкомат мог исправить ошибку на следующий день или на следующей неделе, и ты оказался бы здесь все равно.

- Возможно. Я слабо верю в гуманность случая.

- Кстати, о случае. Что произошло сегодня с твоим другом Царенко? спросил Стрельцов.

- Произошло не с ним, а со мной, хоть и кажется это странным. Прокурор точил зубы на нас обоих. Только меня из его клыков вытащили, а его нет.

- Вытащили?

- Очень большими железными щипцами. И продолжают в этих щипцах держать...

Антон молчал, не думая ни о чем. В каптерке было темно, и силуэт Стрельцова он едва различал в слабом свете фонарей Олимпийской деревни.

- Ты можешь не объяснять. Я понимаю...

- Примерно то же сказал мне сегодня особист. Только вместо слова "объяснять" он использовал термин "распространять информацию", и он настаивал, а не соглашался.

- Особист. О чем-то подобном я и подумал. Они всегда возникают в таких ситуациях. Подключают связи. Помогают. Выручают... А потом называют цену.

- И цена их высока?

- Кому как. Это зависит от человека. Пойми меня правильно... Стрельцов достал сигарету. - Здесь нельзя курить?

- Нельзя, конечно.

- Я так и думал. - В темноте вспыхнул огонек зажигалки и тут же погас. Стрельцов затянулся. - Зависит даже не от моральных качеств человека патологических случаев рассматривать не будем - общение с ними неприятно для любого. Как бы это определить... Они крадут будущее. Кабинет особиста или кабинет на Лубянке - разницы нет - это операционная, где удаляют часть души. Лучшую часть. И что обидно, она им не нужна, она им просто мешает. Эти люди решают свои проблемы и в процессе отсекают все лишнее.

- Но почему будущее? - не понял Антон.

- Понимаешь, будущее для человека - это полет и надежда. Каждый ожидает лучшего, а лучшее всегда свободно. Они лишают нас свободы навсегда. Для большинства это очень тяжело, для некоторых - гибельно. Я говорю о людях, для которых творчество стало смыслом существования; не просто средством, инструментом выражения мыслей, хотя и это уже немало, но именно смыслом жизни. Таких людей мало, но именно на них они охотятся, отыскивая среди миллионов, попутно подбирая десятки тысяч других, подчиняя их.

- Хорошая тема. О роли спецслужб в искусстве или дьявол в совре...

- У меня на глазах они убили поэта, - Стрельцов не принял легкого тона, предложенного Байкаловым. - Ласково. Предупредительно. Он писал стихи. Мои друзья считали их гениальными. Гэбисты ему помогли. Его стали печатать, печатают и сейчас. Только стихов он больше не пишет. Не может. Работает человек в толстом журнале. Все у него нормально. Всем доволен. - Стрельцов отвернулся к окну.

- Мне показалось, что ты сказал не все.

- Все, что хотел.

С грохотом, словно по казарме рассыпали гигантский горох, вернулась с ужина рота.

- А накурили, - лысый хранитель белья и шинелей включил свет в каптерке, - там вас Курочкин ждет. С КПП вернулся.