Навстречу бездне (СИ)

В воскресенье вечером в холле третьего этажа, самом большом в особняке, был устроен банкет. Чествовали посла Киссинджера, "везунчика Генри", которому удалось несколько недель назад провести в его стране удачный, давно планировавшийся и готовившийся переворот. Сто семьдест девятый или стовосьмидесятый за историю многострадальной страны.

_Из тоста Джерри Парсела на банкете: . "Нашего общего любимца "везунчика Генри" я знаю давно. Он работает без осечки. Именно поэтому мы все дружно провозглашаем здравицу в его честь, хотя подобной зравицы, Бог свидетель, достойны и Хайуотер, и Рудзатске, и многие другие. Однако, господа, я хотел бы подчеркнуть здесь следующее обстоятельство. Пусть лучше поводом для наших банкетов будут другие события: день рождения, свадьба, любовь. Ведь переворот с нашей помощью фиксирует печальный и тревожный факт, что ему предшествовал переворот, направленный против нас. А это значит недосмотр, это плохая работа. Это не по-американски. За хорошую работу, господа послы. да поможет нам Всевышний!"

Совещанием послов Джерри остался доволен. С тремя, которые были на содержании его концернов уже много лет, он окончательно обговорил условия покупки в их странах нефтеносных земель. Сделки эти готовились тщательно, и инструкции Парсела вносили лишь сиюминутные конъюнктурные уточнения. И это был уже не просто морально-психологический итог совещания. это был итог финансово-экономический.

В понедельник послы разъехались, а Джерри остался в особняке вдвоем с Грегом. Парсел хотел поподробнее и наедине обсудить "теорию Рудзатске". Вечерами Джерри возил посла к мадам Розите, заведение которой он хорошо знал вот уже в течение нескольких лет.

- Какие девочки у этой мадам Розиты! - негромко похохатывал Грег, когда они прощались в аэропорту Рио.

- Недурны, - сдержанно ответил Джерри. - Но сервис не н уровне. Вот если будем вместе в Лондоне, я свожу тебя к мадам Генриетте. У нее и девочки и сервис.

Одно ничтожное событие омрачало воспоминание об этой поездке в Рио-де-Жанейро. Кто-то из послов (Джерри даже не помнил, кто именно) обыграл его в бильярд, положив при этом в карман довольно приличную сумму. Джерри Парсел не любил проигрывать. Утешением ему служило то, что выигравший был всего-навсего каким-то послом, вынужденным коротать свою жизнь в далеких, глухих провинциях мира. "Как шар бильярдный закатывается в свою лузу, так человек находит свою судьбу..."

Вернувшись в палату, Джерри занял свое, ставшее за эти часы привычным, место. Новый приступ схваток медлил, и Рейчел, собираясь с силами, готовилась к нему. Раньше ей было совершенно безразлично, царит ли вокруг нее тишина или стоит ад кромешный. теперь каждый лишний звук, даже шорох отдавались резкой болью в голове. Она попробовала закрыть уши ладонями. И услышала оглушающее биение своего собственного пульса. Это было невыносимо, подобно буханию огромных близких колоколов. Она положила руки на постель, попыталась улыбнуться врачам, акушерке, мужу. Вдруг появилось новое ощущение - ей было больно смотреть. Она закрыла глаза. наступил покой, такой желанный, такой необходимый. Она ни о чем не думала, просто лежала и радовалась такой долгой передышке между страданиями. Внезапно до ее слуха долетели какие-то далекие, приглушенные расстоянием шумы, крики, возгласы. она вздрогнула, раскрыла глаза, обвела взглядом всех присутствовавших в палате. И поняла, что никто здесь не произнес ни звука. "Неужели галлюцинации?" - с тоской подумала она. Пожалуй, один Джерри понял ее немой вопрос. Пожав плечами, он кивнул головой на окно, сказал: "Тебе не послышалось, дорогая. Это по улице мимо здания идут какие-то люди, чего-то кричат, чего-то требуют".

Рейчел вновь закрыла глаза, а Джерри исподлобья через оконное стекло стал рассматривать участников шествия. Объявив Рейчел, что это "какие-то" люди, что они "чего-то" требуют, Джерри сказал неправду. Еще накануне помощник Кеннеди сообщил ему по телефону из Вашингтона о то, что в Нью-Йорке вскоре почти наверняка состоится невиданная по своим масштабам антивоенная демонстрация. И вот они шли, сотни тысяч американцев, решивших объявить всему миру у стен штаб-квартиры ООН о своем нежелании превратиться вдруг и неизвестно почему и зачем в радиоактивную пыль. С высоты третьего этажа хорошо были видны и лица, и одежды, и тексты на транспарантах. Толпа была многонациональна, многоцветна, многовозрастна. Шли юноши и девушки, женщины и старики, мужчины несли на плечах детей, взрослые катили перед собой детские коляски. Лозунги гласили: "Пусть умирает тот, кто хочет умереть!", "Заморозьте вооружение!", "Убьем бомбу!". Лица были отнюдь не свирепыми и мрачными. Напротив, люди шутили, некоторые даже смеялись. Но эта решимость в их глазах, откуда она? И что их всех соединяет? Не могут же они и впрямь быть все подкуплены "красными" активистами. Подобное объяснение годится для дремучего обывателя, а не для тонкого аналитика, каким считал себя и каким был Джерри Парсел. Самым удивительным было то, что рядом с плохо одетыми,неряшливыми, бедно выглядевшими, шли те самые средние американцы, которые составляли основу нации. "Да, я, пожалуй, плохо знаю своих милых соотечественников. Дистанция между мною и ними с годами стала слишком велика. Это очень плохо, но это правда. И откуда только появляются на свет Божий все эти Комитеты, Ассоциации, Лиги?"

Джерри, в который уже раз в жизни, хитрил сам с собой. Он отлично знал эту механику, сам в молодости был "левым". Гостиная частного дома, улица, профсоюзный комитет - вот где варится американский "общественный суп". Да еще, пожалуй, в массовых клубах и районах национальных поселений. "Женщины, хотим мы того или нет, именно они ведут за собою зачастую наше "молчаливое большинство". Да еще вечно "взрывоопасные" студенты. И цветные, чтобы их всех прибрал к рукам в одночасье их, такой же как они сами, несчастный и такой же цветной Бог!"

В это время в комнате раздался звук, которого Парсел не слышал дотоле никогда в жизни. Он нахмурился, медленно повернулся на этот звук. У всех медиков были просветленные, радостные лица. Старшая акушерка, долговязая,некрасивая женщина, вся светилась материнской нежностью. Лицо ее разгладилось, разрумянилось, она даже выпрямила обычно сгорбленную спину. "Феноменальная метаморфоза, - подумал Джерри, - наверно, эта бабенка в молодости была совсем недурна". И тут только он заметил в ее руках неприятно кровавого цвета комочек. Главный врач, рослый блондин со смазливым лицом, подошел к Джерри, устало вытирая пот со лба:

- Поздравляю с мальчиком, господин Парсел.

Джерри продолжал внимательно рассматривать комочек в руках старшей акушерки. А она взяла его левой рукой за обе ножки, опустила вниз головой и дважды слегка пришлепнула по попке. В комнате вновь раздался звук, минуту назад так поразивший Джерри. Старшая акушерка, держа ребенка на руках, как в люльке, поднесла его к Джерри. Парсел с удивлением и поначалу с легким чувством брезгливости разглядывал новорожденного. Вскоре незаметно для него самого это чувство ушло. Его сменила жалость к беспомощному крохотному существу, которому он, Джерри Парсел, и его жена Рейчел дали жизнь. Джерри смотрел на сморщенное личико, а видел лицо красивого, молодого парня, мужественного, сильного - идеального мужчину. Он был чем-то похож и на молодого Роберта Дайлинга, и на Джона Кеннеди, и на Гарри Купера, и на Тони Кэртиса. Джерри хотел что-то сказать Рейчел, но один из врачей умоляюще приложил палец к губам, прошептав: "Чуть позже, сэр".

Теперь Джерри смотрел на Рейчел. Лицо ее было покрыто потом, на щеках и на лбу расплылись незнакомые ему лилово-красные пятна. Глаза были закрыты,ресницы изредка вздрагивали. Тело было расслаблено, поза, как показалось ему, неестественна. Она часто дышала, медленно сжимая пальцы в кулаки и так же медленно их разжимая. Парсел вопросительно посмотрел на главного врача, кивнул на жену. Тот ответил одним взглядом: "Все идет своим чередом".

"Как непостижимо просто и вместе с тем предельно сложно организована живая материя на земле, - думал Джерри. - И как могуч, как неистребимо могуч инстинкт продолжения рода. Человек бесконечно слаб и вместе с тем непобедимо могуч, ибо бессмертен в потомстве своем, в вечной смене поколений. И следующее в чем-то, иногда незаметно на первый взгляд, совершеннее предыдущего. Конечно же, совершеннее. Человек, растение, животное - все у них организовано совершенно различно, но есть у них и великая общность. Она заключается в неистребимом стремлении к совершенству. Господи, сколько книг и научных трактатов посвящено разработке - с самых различных сторон - проблемы отцов и детей. А ведь это же так просто: они, будущие, совершеннее нас, их предшественников. Отсюда и все конфликты. То, что я понимаю, образно говоря, на сто восемьдесят градусов, мой сын будет понимать на сто восемьдесят один. Разница всего лишь в какой-то градус. Но именно в нем все дело. Без этой разницы не было бы движения вперед, не было бы прогресса. Не было бы самой жизни".