Затишье

- Послушай, брат, ты, я знаю, дерешься завтра с этим джентльменом из Петербурга. Стельчинский дрогнул.

- Как... кто тебе сказал?

- Я тебе говорю. И мне также известно, за кого ты дерешься.

- А именно? Это любопытно знать.

- Ах ты, Талейран этакой! Да, разумеется, за мою сестру. Ну, ну, не притворяйся удивленным. Это придает тебе гусиное выражение. Не могу представить, как это у вас там вышло, но только это верно. Полно, брат,продолжал Веретьев,- к чему тут прикидываться? Ведь я- знаю, ты за ней давно ухаживаешь.

- Да все-таки это не доказывает...

- Перестань, пожалуйста. Но послушай-ка, что я теперь тебе скажу. Я этого поединка ни под каким видом не допущу. Понимаешь? Вся эта глупость обрушится на сестру. Извини:

пока я жив... этому не бывать. Мы с тобой пропадем - туда и дорога, а ей еще долго надо жить, и жить счастливо. Да, клянусь,- прибавил он с внезапным жаром,- всех других выдам, даже тех, которые были бы готовы веем пожертвовать для меня, а у ней волоска никому тронуть не позволю.

Стельчинский принужденно захохотал.

- Ты пьян, любезный, и бредишь... вот и все.

- А ты небось нет? Но пьян ли я, нет ли, это совершенно все равно. А говорю я дело. Не будешь ты драться с этим барином, за это я ручаюсь. И охота была тебе с ним связываться! Приревновал, что ли? Вот правду говорят, что влюбленные люди глупы! Да она и танцевала-то с ним для того только, чтобы он не вздумал пригласить... Ну, да не об этом дело. А дуэли этой не бывать.

- Гм! желал бы я посмотреть, как ты мне помешаешь?

-- А так же вот, что если ты сейчас не дашь мне слова отказаться от этой дуэли, я сам с тобой драться буду.

- Будто?

- Милый мой, не сомневайся в этом. Оскорблю тебя, дружище, сейчас же, при всех, самым фантастическим образом, и потом хоть через платок. А я думаю, это тебе будет неприятно по многим причинам, ась?

Стельчинский вспыхнул, начал говорить, что это интимида-ция что он никому не позволит вмешиваться в его дела, что он не посмотрит ни на что... и кончил тем, что покорился и отказался от всяких покушений на жизнь Владимира Сергеича.

1 От франц. intimidation - запугивание, застращивание.

Веретьев его обнял, и не прошло еще полчаса, как уж оба они в десятый раз пили Bruderschaft, то есть пили, запустив рука за руку... Юноша-распорядитель также выпил Bruderschaft с ними и сперва не отставал от них, но заснул наконец самым невинным образом и долго лежал на спине в состоянии совершенного бесчувствия... Выражение его маленького побледневшего личика было и забавно и жалко... Боже! что сказали бы светские дамы, его знакомые, если б увидели его в таком уничижении! Но, к его счастью, он не знал ни одной светской дамы.

Иван Ильич также отличился в ту ночь. Сперва он удивил гостей, внезапно затянув: "В деревне некогда барон".

- Щур! щур запел! -закричали все,- когда это бывает, чтобы щур пел по ночам!

- Да будто я одну только песню знаю,- возразил разгоряченный вином Иван Ильич,- я умею и другие.

- Ну, ну, ну, покажи нам свое искусство.

Иван Ильич помолчал и вдруг начал басом: "Крамбамбули, отцов наследье", но так нескладно и странно, что общий взрыв хохота тотчас заглушил его голос, и он умолк.

Когда все разошлись, Веретьев отправился к Владимиру Сергеичу, и между ними произошел непродолжительный, уже упомянутый разговор.

На другой день Владимир Сергеич уехал очень рано к себе в Сасово. Целое утро провел он в волнении, чуть было не принял приезжего купца за секунданта и отдохнул только тогда, когда лакей принес ему письмо от Стельчинского. Владимир Сергеич несколько раз прочел это письмо - оно очень было ловко написано... Стельчинский начинал со слов: la nuit porte conseil, monsieur 1,- ни в чем не извинялся, потому что, по его мнению, он своего противника ничем не оскорбил: впрочем, сознавался, что накануне излишне погорячился, и кончил объявлением, что состоит в полном распоряжении господина Астахова (de m-r Astakhof), но сам уже удовлетворения более не желает. Сочинив и отправив ответ, исполненный в одно и то же время вежливости, доходившей до игривости, и чувства достоинства, в котором, однако, не замечалось ничего хвастливого, Владимир Сергеич сел за обед, потирая руки, с великим удовольствием покушал и тотчас же после стола отправился восвояси, не выслав даже подставы вперед. Дорога, по которой он ехал, проходила верстах в четырех от усадьбы Ипатова... Владимир Сергеич посмотрел на нее...

- Прощай, затишье! - молвил он с усмешкой. Образы Надежды Алексеевны и Марьи Павловны предстали

на мгновение его воображенью; он махнул рукой, отворотился

и задремал.

- Утро вечера мудренее, господин (франц.).

VI

Прошло три месяца с лишком. Осень уже давно наступила;

пожелтевшие леса обнажались, синицы прилетели, и, верный признак близости зимы, ветер начинал завывать и ныть. Но дождей больших еще не бывало, и грязь на дорогах не успела раствориться. Пользуясь этим обстоятельством, Владимир Сергеич отправился для окончания некоторых дел в губернский город. Утро он провел в разъездах, а вечером поехал в клуб. В огромной мрачной зале клуба встретил он несколько знакомых и между прочими старого отставного ротмистра Флича, всем известного дельца, остряка, картежника и сплетника. Владимир Сергеич вступил с ним в разговор.

- Ах, кстати,-воскликнул вдруг отставной ротмистр,-на днях здесь проезжала одна ваша знакомая, кланяться вам велела.

- Какая это знакомая?

- Стельчинская.

- Я ни с одной Стельчинской не знаком.

- Вы ее в девушках знавали... Она урожденная Веретьева... Надежда Алексеевна. Муж ее у нашего губернатора служил. Вы его тоже, должно быть, видали... Живчик такой, с усиками... Славную штучку подцепил, и с состояньем.

- Вот как,- проговорил Владимир Сергеич.- Так она за него вышла... Гм! А куда ж это они уехали?

- В Петербург. Она еще вам напомнить велела про какой-то билетик с конфетки... Что это был за билетик, позвольте полюбопытствовать?

И .старый сплетник так и выставил вперед свой острый нос.

- Не помню, право, шутка какая-нибудь,- возразил Владимир Сергеич.- А позвольте узнать, где теперь ее брат?

- Петр? Ну, тому плохо.

Господин Флич возвел кверху свои маленькие, лисьи глазки и вздохнул.

- А что? - спросил Владимир Сергеич.

- Загулял! Пропал человек.

- А где он теперь?

- Совершенно неизвестно, где. Уехал куда-нибудь за цыганками, это вернее всего. В губернии его нет, за это я ручаюсь.

- А Ипатов-старик, все там же живет?

- Михаил Николаич? Чудачок-то? Все там же.

- И все у него в доме... по-прежнему?

- Как же, как же. Вот что бы вам жениться на его свояченице? Ведь это не женщина, это просто монумент, право. Хе-хе. У нас уж и поговаривали... что, мол, дескать...

- Вот как-с,- промолвил, прищурив глаза, Владимир Сергеич.

В это мгновенье Фличу предложили партию, и разговор прекратился.

Владимир Сергеич располагал возвратиться домой скоро,но вдруг получил с нарочным донесение от старосты, что в Сасове сгорело шесть дворов, и решился сам туда съездить. От губернского города до Сасова считалось верст шестьдесят. Владимир Сергеич прибыл в знакомый уже читателю флигелек к вечеру, тотчас же велел призвать старосту и земского, побранил их как следует, осмотрел утром место пожара, принял надлежащие меры и после обеда, поколебавшись немного, отправился в гости к Ипатову. Владимир Сергеич остался бы дома, если б не услыхал от Флича об отъезде Надежды Алексеевны; ему не хотелось с ней встречаться, но он был не прочь взглянуть еще раз на Марью Павловну.

Владимир Сергеич застал, как и в первое свое посещение, Ипатова за шашками с Складною Душою. Старик ему обрадовался; Владимиру Сергеичу показалось, однако, лицо его озабоченным, и речь его не лилась свободно и охотно, как прежде.

С Иваном Ильичом Владимир Сергеич переглянулся молча. Обоих их немножко покоробило; впрочем, они скоро успокоились.