Литературные заметки

- А что это за сказка?

- Разве не знаете? Вышли кабиасы на опушку и запели. "Войдем в избушку, съедим старушку". Услыхал это пёс и залаял. Кабиасы убежали. Вышли старик со старухой на крыльцо, смотрят, там никого нет,- значит, пёс зря лаял. И они отрубили ему лапку. Когда на следующий день всё повторилось, пёс снова отогнал кабиасов, а старик со старухой отрубили ему хвост. На третий раз - отрубили ему голову. И тогда снова прибежали кабиасы и запели свою жуткую песенку. Ворвались в избушку - пса же в живых уже не было - и старика со старухой съели. (Еще страшнее только сказка, как медведь ходит вокруг избы, а его лапу старик со старухой варят в горшке.)

Вот так, из трех разных воспоминаний и сложился замысел.

- А каково происхождение слова "кабиасы"?

- Точно не знаю. Вообще мать много рассказывала мне сказок в детстве. Язык у меня в основном от матери. Хотя отец мой тоже из деревни (они оба со Смоленщины, и у меня, кстати, есть еще и такой неопубликованный рассказ: о том, как они познакомились), но, приехав до революции в город, он как-то очень быстро "пролетаризировался". А у мамы речь совсем крестьянская, с самобытными оборотами.

Между прочим, диалектизмы в произведениях, написанных о деревне, считаю явлением абсолютно естественным: а как же обойтись без них, если хочешь описать речь мужиков? Другое дело - авторская речь, ремарки. Тут язык должен быть чисто литературным (на мой взгляд, это правило нарушал, например, В. Шишков). Диалектизмы в создании образа персонажа необходимы, но самому лучше под это не подпадать. Единственный мой упрек астафьевской "Царь-рыбе", которую считаю великолепной книгой,- это злоупотребление диалектизмами в авторской речи...

Но вернемся к нашей теме, О каких еще рассказах вы хотели бы услышать?

- О "Трали-вали".

- Когда я с внуком Поленова странствовал по Оке, мы часто ночевали у бакенщиков, знакомство с которыми и легло в основу создания образа Егора. Когда я уже сел за этот рассказ, то всё время почему-то крутил пластинку Рахманинова "Вокализ", работая над ним...

- А вы вспоминали тургеневских "Певцов", когда писала этот рассказ?

- Нет, прямой зависимости я тут не вижу. У меня - о другом. И еще, в рассказе "Трали-вали" я сделал попытку профессионально - как музыкант описать песню (обычно тут сталкиваешься со штампами,- говорю это опять же как бывший музыкант,- типа: "Песня взмывала ввысь..." и т. д.)...

Любопытная история предшествовала рассказу "Странник". Студентом был я на практике в Ростове. Кстати,- опять отвлекусь чуть в сторону,- руководил практикой Ефим Дорош, прекрасный писатель, которого я тогда как-то не оценил: длинноносый, темноглазый, довольно невеселый человек, он в ту пору казался мне чуть ли не стариком А ему было всего сорок. То есть теперь я намного его старше. Между прочим, как раз он очень советовал мне писать очерки (сам он тогда работал над "Деревенским дневником").

Можно было поехать куда угодно, хоть на Камчатку, но я полагал, что мое дело изучить Россию. И вот мы - в Ростове.

Товарищ мой - он сочинял стихи - писал (ведь практика же) поэму про раскопки, которые велись в окрестностях Ростова. Надо было отчитываться и мне. Пошел я в местную газету. "К чему лежит ваша душа?" - спросили меня там. Я почему-то ответил: "К фельетону". Тогда из газеты меня направили в городской суд, оттуда послали в милицию, где можно было взять на выбор убийство, грабительство, поджог. Но это же для фельетона не тема. И вот попалось мне такое дело: был арестован некто, под видом странника ходивший по городам и весям. Я, что называется, ознакомился с фактами: этот хмырь с бородой (а бородатые экземпляры тогда еще редко встречались в России) пришел в церковь, где, упав на пол, истово молился (во спасение России). Подошла к нему старушка и, узнав, что он странник божий, предоставила ему ночлег. Со старушки взять было нечего, но она сдавала угол каким-то молодоженам, чьи небогатые пожитки он и присвоил. Поймали его на базаре, где он, уже выпивши, торговал ворованным.

Ну и биография у него оказалась! Сначала учился на художника, а потом обворовывал церкви, бродяжничал... Я написал о нем небольшой фельетон, который с удовольствием опубликовала маленькая районная газетка...

...А когда я вернулся в Москву, то вдруг померещилось мне в фигуре странника нечто большее, чем простой мелкий жулик,- наверное, и какая-то неясная мысль влекла его вдаль. И я написал рассказ.

- Когда вышел "Странник" и некоторые другие ваши рассказы, населенные подобными типами, кое-кто из критиков упрекал вас в любовании иррациональными, темными сторонами человеческой души. Но ведь вот что интересно: странник - пустой, недобрый, вороватый парень, а именно через его восприятие oткрывается нам мистерия полей, эти подбегающие к дороге березки, вообще красота мира. А видим мы ее глазами жулика.

Кстати, многим вашим героям (вспомним и Егора из "Трали-вали") присуще смутное влечение к дороге. Вот и в "Северном дневнике" звучит гимн дороге, и произносите его - вы... Почему же вы так любите странников? Чем они близки вам?

- Да нет, у меня далеко не все рассказы о странниках. Если же говорить о значении дороги, странничества, то для писателя нет ничего лучше. Масса новых впечатлений, глядишь на всё жадно, запоминаешь ярко, характеры встречаются такие, что хоть сейчас в рассказ! Только нужно ехать обязательно одному, а если трое-четверо, ничего не выйдет,- приедешь бог знает куда, сядешь с друзьями за самовар, и опять пошли московские разговоры, будто и не уезжал. А одному скучно, когда один, тянет на люди, поговорить хочется, разузнать, как живут,- ведь каждый человек так глубок, так интересен.

Сказать по правде, я только теперь принимаюсь за городские рассказы, а раньше: поехал на Волгу, в Городец - написал два рассказа, поехал на Смоленщину- три, поехал на Оку - два, и так далее.

Люблю свой дом в Абрамцеве, но и жалею, жалею, что купил когда-то, очень держит дом - ремонты всякие,- не стало прежней легкости, когда за полдня собрался - и был таков!

Хочу на Валдай! Хочу опять стать бродягой, думаю всё время, как я когда-то одиноко ездил, никому не известный, никем не любимый... Чем не жизнь?