Собрание сочинений Том 2

Дама, приготовлявшая бутерброд для ребенка, молча оглянулась на Розанова, и сидящие на окне особы женского пола тоже смотрели на него самым равнодушным взглядом, но не сказали ни слова, давая этим чувствовать, что относящийся к ним вопрос недостаточно ясно формулирован и в такой редакции не обязывает их к ответу.

— Я желал бы видеть Лизавету Егоровну Бахареву, — пояснил, стоя в прежнем положении, Розанов.

— Пошлите сюда Бахареву, — крикнула в соседнюю дверь одна из сидящих на окне дам и, стряхнув мизинцем пепел своей папироски, опять замолчала.

Розанов молча отошел к другому окну и стал смотреть на грязную улицу.

— Кто зовет Бахареву? — спросил новый голос.

Розанов оглянулся и на пороге дверей залы увидел Бертольди. Она почти нимало не изменилась: те же короткие волосы, то же неряшество наряда, только разве в глазах виднелось еще больше суетной самоуверенности, довольства собою и сознания достоинств окружающей ее среды.

— Здравствуй, Бертольди, — произнес доктор.

— Ах, Розанов! вот встреча!

— Неожиданная?

— Да. Вы хотите видеть Бахареву. Я скажу ей сейчас.

Бертольди повернулась и исчезла.

Розанов видел, что Бертольди что-то как будто неловко, и, повернувшись опять к окну, стал опять смотреть на улицу.

Через две минуты в комнату вошла Лиза и сказала:

— Здравствуйте, Дмитрий Петрович!

Розанов радостно сжал ее руки и ничего ей не ответил.

— Как давно… — начала было Лиза.

— Очень давно, Лизавета Егоровна, — подтвердил доктор.

— Как это вы вспомнили…

— Я никогда не забывал, — отвечал Розанов, снова сжав ее руки.

— Ну пойдемте ко мне, в мою комнату; я нездорова и, кажется, совсем разболеюсь с этою перевозкою.

— Вы очень переменились, — заметил Розанов.

— Худею, стареюсь?

— Не стану лгать, — и похудели и постарели.

— Часто хвораю, — отвечала спокойно Лиза и, еще раз позвав за собою Розанова, пошла впереди его через переднюю по коридору. Вдоль темного коридора Розанов заметил несколько дверей влево и, наконец, вошел за Лизою в довольно большую комнату, окрашенную желтою краскою.

В этой комнате стоял старенький, вероятно с какого-нибудь чердачка снесенный столик, за которым, стоя, ели из деревянной чашки три прехорошенькие горничные девушки. С ними вместе помещался на белой деревянной табуретке, обедал и, по-видимому, очень их смешил молодой человек в коричневом домашнем архалучке.

Проходя мимо трапезующих, Розанов взглянул на молодого господина и, остановясь, вскрикнул:

— Ба, Белоярцев!

Белоярцев положил на стол ложку, медленно приподнялся, обтер усики и, направляясь к Розанову, произнес с достоинством:

— Здравствуйте, Дмитрий Петрович.

— Какими вы судьбами здесь?

— И волей, и неволей, и своей охотой, батюшка Дмитрий Петрович, — отвечал Белоярцев шутя, но с тем же достоинством. — Вы к Лизавете Егоровне идете?

— Да, — отвечал Розанов.

— Ну, там мы увидимся, — произнес он, пожимая руку Розанова.

Доктор направился в дверь, которою вышла Лиза.

Здесь опять ему представился новый коридор с четырьмя дверями, и в одной из этих дверей его ожидала Лиза.

— Что это, Лизавета Егоровна? — недоумевая, спросил шепотом Лизу Розанов.

— Что? — переспросила его она.

— Как эта… тут что же?.. Ваша комната?

— Да, это моя комната: входите, Дмитрий Петрович.

— Вы тут как же? нанимаете, что ли?

— Да, нанимаю.

— Со столом?

— Да…

— Что вы так далеко забрались?

— От чего же далеко?

— Ну, от города.

— А что мне город?

— И дорого платите здесь?

— Нет, очень дешево. Мы наняли весь этот дом за восемьсот рублей в год.

— На что же вам весь дом? — спросил с удивлением Розанов.

— Жить, — отвечала ему, улыбаясь, Лиза.

— Да; но кто же ваш хозяин?..у кого вы здесь живете?

— Сами у себя. Что это вас так удивляет?

— Да кто же у вас хозяин?

— Ах, никто особенно не хозяин, и, если хотите, все хозяева. Будто уж без особенного антрепренера и жить нельзя!

— Лиза! — позвала, отворив дверь, Бертольди, — скажите, не у вас ли я оставила список вопросов?

— Не знаю, — в таком хаосе ничего не заметишь; поищите, — лениво проговорила, оглядываясь по комнате, Лиза.

Бертольди впорхнула в комнату и начала рыться на окне.

— Ну что, как вы нынче живете, mademoiselle Бертольди? — спросил ее Розанов.

— Весьма хорошо, — отвечала она.

— Над чем работаете?

— Над собою.

— Почтенное занятие.

— А вы давно в Петербурге? — обратился Розанов к Лизе.

— Да вот уже третий год.

— Удивительное дело; никогда и не встретились. Вы где же жили?

— В разных сторонах, Дмитрий Петрович.

— Папа ваш умер?

— Умер.

— Ну, а матушка, а сестра?

— Сестра вышла замуж и, кажется, здесь теперь.

— А вы не видаетесь?

— Нет, не видаемся.

— За кого же вышла Софья Егоровна?

— За какого-то австрийского барона Альтерзона.

— Хороший человек?

— Не видала я его.

— Ну, а мать Агния?

— Тетка жива.

— И более ничего о ней не знаете?

— Ничего не знаю.

— Кто это такая, Лиза, мать Агния? — спросила Бертольди.

— Сестра моего отца.

— Что она, монахиня?

— Да.

— Каких антиков у вас нет в родстве!

Лиза ничего не отвечала.

— Ну, а что же вы меня ни о чем не спросите, Лизавета Егоровна: я ведь вам о многом кое о чем могу рассказать.

— В самом деле, как же вы живете?

— Да я не о себе; я служу.

— При университете?

— Нет, при полиции; mademoiselle Бертольди когда-то предсказала мне сойтись с полицией, — судьба меня и свела с нею.

— Что же вы такое при полиции?

— Я полицейский врач этой счастливой части.

— Вот как!

— Да, Лизавета Егоровна, — достиг степеней известных. — А вы знаете, что Полина Петровна и Евгения Петровна с мужем тоже здесь в Петербурге?

— Нет, не знала, — равнодушно проговорила Лиза.

— Что это такое, Лизавета Егоровна? — произнес с тихим упреком Розанов. — Я думал, что обрадую вас, а вы…

— Я очень рада… Зачем же здесь Женни?

— Ее муж получил тут место очень видное.

— Вот как! — опять еще равнодушнее заметила Лиза.

— Да, он пойдет. Они уж около месяца здесь и тоже устраиваются. — Мы очень часто видимся, — добавил, помолчав, Розанов.

— А что Полинька?

— Она живет.

— С вами? — неожиданно спросила Бертольди.

Розанов сначала немножко покраснел, но тотчас же поправился и, рассмеявшись, отвечал:

— Нет, не со мною. Я живу с моею дочерью и ее нянькою, а Полина Петровна живет одна. Вы не знаете — она ведь повивальная бабка.

— Полинька акушерка!

— Как же: у нее дела идут.

— Это не диковина, — вставила Бертольди.

— Ну, однако: не так-то легко устроиться в этом омуте.

— Если заботиться только о своей собственной особе, то везде можно отлично устроиться.

Розанов промолчал.

— Другое дело жить, преследуя общее благо, да еще имея на каждом шагу скотов и пошляков, которые всему вредят и все портят…

Прежде чем Бертольди могла окончить дальнейшее развитие своей мысли, в дверь раздались два легкие удара; Лиза крикнула: «войдите», и в комнате появился Белоярцев.

Он вошел тихо, медленно опустился в кресло и, взяв с окна гипсовую статуэтку Гарибальди, длинным ногтем левого мизинца начал вычищать пыль, набившуюся в углубляющихся местах фигуры.

— У нее много практики? — равнодушно спросила Лиза.

— Есть, то есть, я хотел сказать, бывает; но у ней есть жалованье и квартира при заведении.

— Это у кого? — сквозь зубы спросил Белоярцев.

— У Полиньки Калистратовой, — ответила Бертольди. — Вы знаете: Розанов говорит, что она акушерка и отлично устроилась, а я говорю, что, заботясь только о самом себе, всякому очень легко устроиться. Права я?

— Разумеется, — ответил сквозь зубы Белоярцев.