Холмы России
Холмы России читать книгу онлайн
Внимание! Книга может содержать контент только для совершеннолетних. Для несовершеннолетних чтение данного контента СТРОГО ЗАПРЕЩЕНО! Если в книге присутствует наличие пропаганды ЛГБТ и другого, запрещенного контента - просьба написать на почту [email protected] для удаления материала
Вот и год тот пришел, с пожарами, с ревом орудийным, жаркий, горький, страшный.
Наши войска, окруженные в районе Смоленска после месяца ожесточенных боев, потрясших немецкую армию и помрачивших ее, в эту августовскую ночь бродами отходили на восточный берег Днепра.
Горела тьма.
Кирьян пробежал по блескучим косам огня и провалился. Рядом забородевшее окровавленным зверем ползало и плакало. Как дегтем залило глаза.
"И меня. Так вот оно как".
Никакой боли. Только кромешное жуткой тоской проломило по телу. А в кромешном зеленым пятном бережок, Что это?
В ресницах замерцало и растворилось... Будто в ночном окне пожар моргнул. И рука тянется... Что это? Да что это? Приблизил - в ладони черные колосья шевелились.
"Где я?"
После сумраком гнулись какие-то тени и взмахивали.
Слышался хруст.
"Жиут словно?"
Вон и снопы лежат, да какие-то длинные, и что-то голосов не слышно. Так ведь война! Снопами солдаты лежат. Другие идут куда-то.
Хлестала и рвалась рожь под ногами. За полем деревеиька - в пожаре светло стоит.
"Это здесь. А впереди?"
А там, как за щелью, полоской красной-речка. За ней дорога в отрогах. Шли по ней или идут еще?
Так куда?..
Шли по крутой дороге вниз мимо печных труб и ям - в черной пустыне. Расползались раненые и отставали.
Перед родником одним стоном молило поле.
- Запомним эту дорогу, товарищи. По ней назад пойдем, на берлинскую,заверял политрук.- А вода дальше. Целый Днепр. Досыта напьемся.
Люди поднялись и побежали. Рожь захлестала все быстрей и быстрей... И вдруг волны колыхнулись, вода отошла со дна. Дно кашей кипело, вываливалось в дыру.
Поперек реки затор. Лезли по хребту его люди. Бомба ударила. Орудие покатилось по мели, потащило тряпье, качаясь, ткнуло стволом в затор. Фургон с красным крестом повернулся, и лошаденка в оглоблях повалилась.
- Ой, ой,сестричка!
Девчонка в гимнастерке оступилась.
Руку бы ей подать. Да бревна относят его. Грудь как свинцовая. Крюк в ребра-режет. Ну, не отпихнешь.
А ноги вязнут.
Выгребся на коряжину. Коряжина поднялась, корнем прет в лицо. Потащил за ремень сестричку. Тяжелая какая!
- Ну, пихнись, дуреха!
Выволок.
- Миленький.
Вскреблась на уступ и скрылась.
Рябит вода кровяная, вертится среди аспидных камней.
"Где я?"
Немцы сидели в воде, лежали и колыхались. Кулаками всех разбил и свалил. Закружились в протоке, полезли... Мертвые.
Быстрей, быстрей! Ползут наши по гребню.
В гребне вспухло жаром и треснуло, подышало и заворочалось горбом.
Прыгнул в яму, солдаты затонули в песке. Скользят под коленками гильзы. Не коряжина, а пулемет. Вгрызся руками. Из мрака вспыхнуло пятно качались, двигались каски, исчезали. Вот опять. Да прямо перед ним во весь рост надвигаются - но никак не подойдут, падают. Взревел огонь, запрыгал, вихрем пошел - одно меркло, другое загоралось. Поле озарилось и погасло.
Он уперся коленом в край ямы, оскользнулся. Хлынул песок из-под дернины.
Справа верста вдоль, да какая-то двойная. Горят танки, а под ними в мираже кромешный бой... Туда! Туда все бегут.
Провал словно повернулся. Деревенька рядом светло стоит. А вот и поле с блескучими косами, и темное в земле.
"Здесь!"
Хотел перепрыгнуть через темное, а оно дернулось и под ноги. Ударило.
Забородевший солдат толкнул в бок.
- Лежи. Кончилось все.
Туча желтела. А под ней красная чаша с паром, Чуть в стороне - туча или гора, а из нее столбы розовые пламенели до небес. Воздух озарялся, как окна в грозе.
Дорога с горы как слюдяная, отроги ее казались прозрачными, будто застыли костры во льдах. Все вокруг шевелилось и сползало к чаше. И она казалась прозрачной.
Рядом, из земли, вставали солдаты и шли куда-то.
Поднялся и Кирьян. Речка кровяная вливалась в чашу. Так это же Днепр поворот его в берегах, будто сразу и разливался перед горой с розовыми до небес столбами. А это Смоленск.
Было часа три ночи. На востоке, в рассвете, золоченой цепочкой блестела звезда. Кирьян знал эту пору:
отец будил на покосы, и трубил пастух, певучими раскатами разносились по лесу звуки. Мать выгоняла корову. А бывало, уходил на рыбалку. Подгонит лодку под куст. По росе туман холодит. А потом растеплит мятой. Солнечная вода льется в осоку из горлача родвикового, журчит и журчит. На той стороне плес, как в радуге: полоска реки краснеющая, зеленый берег, синие колокольчики луговые.
"Киря, перевези", - ударило по дреме. Вокруг пожары ранами. По стволам берез мелись тени, а на другой стороне, словно отражение - останавливалось и снова трогалось.
Зарево в полнеба - Смоленск. Там, в самом городе, еще с начала июля бились наши, на крутых мостовых стояли до последнего под теми розовыми, пламенеющими до небес столбами.
А стороною бугор костром - Ельня. И там шли бои:
сдерживали немцев, пытавшихся выйти в тыл отступавшим от Смоленска нашим войскам.
С севера будто бы прожекторный луч по земле - Дорогобуж.
Когда-то, мальчонкой, Кирьян ездил туда с отцом на базар. Купили поросеночка. Искупали в реке.
- А что за речка, папаня?
- Днепр, сынок...
Посреди этого угла дорога на Вязьму.
Меркла заря со стороны Москвы, все оглядывала лесок: что-то потеряла, да выше подняла лучину-осветила судьбу совсем близкую.
Откуда-то выскочил солдат и показал на шедшего рядом с Кирьяном сутулившегося капитана.
- Вот он, гад!
Какие-то люди в командирских ремнях, с пистолетами отпихнули капитана, накинули на голову мешок и повели за кусты.
- Особисты,- сказал кто-то.
Вернулись снова с мешком, высматривая кого-то.
К Кирьяну подошел один в васильковой фуражке, заскочил вперед, окинул потемчатым взглядом.
- Никак, милок Фенькин? Куда же идешь?
- А куда все? - спросил Кирьяи.
- Давай с нами. Заразу выводить. Жалеть-то чего.
Чистые народятся. И до Митьки доберемся. Барский ублюдок. Ну, иди. Еще стренемся.
Политрука отвели. В березняке остановили. Документы посмотрели. Мешок на голову и нож в спину.
Они, один за другим, спустились в овраг - трое.
Постелили в траве мешок посконный, фляжку положили и сало, лук головками.
- Нашумелись малость,- сказал старший - Гордей Малахов - и снял васильковую фуражку. Волосы вороненые на лоб начесаны, глаза как у ворона.- Назад зайдем. А то по слухам не ветрели бы. Да забинтуемся.
Помоложе, с лейтенантскими кубиками в петлицах, улыбчивый, спросил:
- С кем это разговаривал?
- Ас хутора лесник.
- Гляди, не признал бы?
- А откуда ему знать меня?
Они поглотали из фляжки, перекрестились и стали закусывать.
- С Митькой Жигаревым вражда у него из-за нилены. Муженек-то ублюдок барский. Наследник кос-какой. По роже в Викентия, губастый сладострастник.
Юнцом с желавинской бабой сгадился. С виду дурочка.
Поедали сало, ухмылились.
- Ну, еще... по радостной.
Попили, поклонились.
- Скоро теперь,-тихо сказал Гордей.-Смоленск сдали, там и делать нечего--Москва. Бояться нам нечего. А барина найдем.
По проселкам и большакам в пыльной мгле, по истоптанной ржи и черничникам в хмурых лесах, через умолкшие деревни, одетые в березняки, да в осинники и ельники, и в украшенные горючими вьюнками плетни с теплыми, как тулуп в зиму, избами, совсем недавно, в запахе хлеба и парного молока-тянулись санитарные обозы с уснувшими от страданий, шли изнуренные боями и зноем солдаты. Выносили им ведра с водицей да вареные картохи в лопухах смоленские бабы и с кздавпей жалью глядели вслед, терпящие все, родные, ыилые. Их не забудет солдат: вспомнит и картохи, и водицу в ковше, и прекрасные под скорбным платком глаза их запомнит, что-то болью тронувшие в душе, и говорок вспомнится, распевный и умоляющий в надежде, и пылкий, но тихий и нежный в прощании за бескрайней околицей на полынном бугре, на котором всему свету видать ее, с задумчиво опущенной головой, красота ожидающая - не далекое и близкое, а что-то вот тут неведомое свое.