Наша улица (сборник)

Выходит, что это подаяние? Но вы же знаете, что я принципиально против подаяний.

- Но ведь дядя харкает кровью! - со слезами кричала тетя.

- А чем я могу помочь? Я же не врач.

Тетя Фейга не сдавалась. Она приходила к Беленькому домой, останавливала его на улице и угрожала, что ворвется в синагогу и осрамит его при всем честном народе.

- С грязью смешаю... - говорила она. - Пусть люди скажут - можно оставлять больного дядю с малыми детьми умирать с голода или нельзя?

Беленький чувствовал, что па этот раз ему трудно будет стстоять свои принципы. Тетя - отчаянная женщина. Она ни перед чем не остановится.

И он стал думать, как бы приискать для дяди какуюнибудь легкую работу, которая давала бы ему возможность существовать, не посягая на его, Беленького, карман.

Перебирая в памяти все места, куда можно пристроить дядю, он вспомнил, что в Кредитном обществе, членом правления которого он состоит, требуется рассыльный.

Правда, дело не совсем подходящее для пожилого человека, однако это лучше, чем жить подаяниями.

Когда тетя Фейга вечером того же дня опять пришла к Беленькому "клянчить", он сразу остановил ее:

- Ну, тетя, теперь вы раз навсегда должны покончить с вашими вечными претензиями ко мне. Вы знаете, что я принципиальный враг всяческой филантропии. Я нашел для вас нечто лучшее, чем случайная денежная помощь:

я устрою дядю на должность с постоянным жалованием пятнадцать рублей в месяц. Что вы на это скажете, тетя Фейга?

- Какая же это должность?

- В нашем Кредитном обществе, пустяковая работа:

сходить куда-нибудь, что-нибудь передать...

- Дядя еле на ногах держится, куда ему на побегушках...

- Ничего, когда он будет сыт, у него появится и сила.

- А ты бы навестил дядю, посмотрел бы на него, - сказала тетя Фейга. Он ведь харкает кровью.

- Ничего, поправится. Свежий воздух будет ему на пользу.

- Дай-то бог! - вытирая набегающие на глаза слезы, вздохнула тетя. Когда же она будет, эта замечательная должность?

- Придется подождать недельки две. Вот состоится у нас заседание правления - утвердим... Но будьте спокойны, тетя. Считайте, что должность дядя уже получил.

Я ручаюсь...

- Пока солнце взойдет, роса очи выест, - со вздохом заметила тетя.

- Ничего не поделаешь. Придется немного потерпеть.

После этого разговора Беленький даже не показе: ллся тете, когда она приходила к нему.

- Ждать осталось недолго, - передавал он ей черзз прислугу.

Тетя Фейга уходила плача, проклиная племянника самыми страшными проклятиями.

2

В то утро Беленький был доволен собою больше обыкновенного.

Вчера на заседании правления было вынесено решение зачислить дядю Калмана в штат Общества взаимного кредита старшим рассыльным с окладом двадцать рублей в месяц.

Наконец эта язва, тетя Фейга, перестанет надоедать ему просьбами о помощи! "Но, черт бы ее побрал, именно тогда, когда нужно, она не является. Разве послать кого-нибудь сообщить дяде Калману, что он может явиться на работу?"

Вдруг ему пришло в голову: "Сам принесу им добрую весть, пусть эти попрошайки убедятся, что там, где дело не противоречит моим принципам, я всегда готов помочь человеку".

Уже лет двадцать Белгнький не был у своего дяди. О"

даже не помнил точно, где гот живет. Только знал со слов тети Фейги, что они по-прежнему проживают на окраине города, почему-то пазкваглюй "Америкой". Но это ничего.

Он их как-нибудь отыщет.

".Мой визит будет для них большой честью, - самодовольно думал Беленькчй. - Денег это ведь не стоит, почему бы не доставить людям удовольствие?.."

Падез темно-серое пальто с шелковыми отворотами, оп взял свою черную трость с серебряным набалдашником и отправился к дяде.

"Америка" за двадцать лет нисколько не изменила своего облика. Улицы оставались такими же узкими, кривыми и грязными, какими помнил их Беленький. Даже в летнюю жару не высыхали там заплесневелые, зеленые лужи. Улички кишели оборванными ребятишками. Одни играли в лошадки, другие в лапту, третьи азартно состязались в беге, поднимая босыми ногами пыль. Маленькие девочки, выставив вперед животы, держали на руках хилых младенцев, убаюкивали их или совали в рот завернутый в тряпочку жеваный хлеб.

Скупщики тряпья и костей с пустыми мешками под мышкой, шарманщик с шарманкой на груди и с попугаем в клетке, плотники с инструментами в руках шли в "город" в поисках заработка. Старая женщина сгибалась под тяжестью двух корзин с мелкими зелеными яблоками. Старик с всклокоченной бородой чинил дырявую крышу ветхого домика.

Молодая беременная женщина с натугой тянула из колодца ведро с водой... На всем лежала печать безысходной нищеты, забитости, безнадежности.

"Эти люди живут только заботами о сегодняшнем дне.

Другой, лучшей жизни им и не надо", - подумал Беленький.

Ему вспомнились его детские годы, когда он сам, бедный сирота, в большой, надвинутой на уши шапке, оборванный и босой, бегал по этим уличкам. Он с гордостью подумал: "И я остался бы таким, как они, если бы не мой ум, воля и твердые принципы... Когда человек знает, чего хочет, и строго держится своих принципов, он всегда добьется своего... Где их тут найдешь?" - вдруг охватила его досада.

Остановив босого мальчишку с буханкой черного хлеба в одной руке и селедкой, завернутой в коричневую бумагу, в другой, Беленький спросил его:

- Слушай, мальчик, не знаешь ли ты, где здесь живет маклер Калман Райцес?

- Калман Райцес? Чахоточный? Вон в том закоулке, - показал он налево. А там перейдете на другую сторону...

Не дослушав объяснений мальчишки, Беленький пошел в указанном направлении.

Когда он приблизился к переулку, до его слуха донеслись громкие рыдания и причитания - вестники смерти.

Вслед за тем из переулка показалась похоронная процессия. Впереди за гробом шли закутанная в платок рыдающая женщина и три взрослые девушки, тоже плакавшие навзрыд.

Четверо детей в возрасте от шести до двенадцати лет, держась ручками за катафалк и быстро семеня босыми ногами, еле поспевали за ним. В подражание взрослым они шмыгали носами, всхлипывали и пищали, как бездомные, голодные котята.

Остальные провожающие шли за гробом молча. Только женщины горько вздыхали.

Увидев похоронную процессию, Беленький сделал грустное лицо и, как предписывается древним еврейским обычаем, присоединился к процессии, чтобы хоть немного проводить покойного в последний путь.

"Пойду до первого поворота. Сделаю заодно два добрых дела", - подумал Беленький.

- Кто это умер? - тихо спросил он шедшего рядом старика.

Старик взглянул на откормленного, чисто одетого человека и сразу сообразил, что это не "американец".

- Некий Калман Райцес, маклер.

Беленький невольно остановился.

- Кто, кто, вы говорите, умер?

- Калман Райцес. Вы его, наверно, не знали...

Беленького охватил страх. Если его увидит тетя Фейга, она устроит ему скандал посреди улицы, осрамит его перед всем народом тут же, на похоронах. Тогда весь город о нем заговорит...

Отстав от процессии, он завернул в ближайший переулок и быстро зашагал обратно в город.

Как только опасность миновала, Беленький остановился, с облегчением перевел дух и плюнул:

"А ну их к черту, этих нищих! Видали? Хлопотал, хлопотал о нем, устраивал, устраивал, а когда наконец устроил, он вдруг взял да и помер! Это лишний раз убеждает меня в том, что о бедняках принципиально не следует заботиться..."

1914

ПЕРВАЯ ЗАБАСТОВКА

1

Выше среднего роста, широкоплечий, с окладистой бородой, окаймлявшей полные красные щеки, с уверенной походкой человека, довольного собой и всем миром, Фоля Кравец ничем не напоминал нашего старого знакомого, местечкового еврейского портняжку - голодного, но неунывающего бедняка.

Фоля Кравец был не просто портной. Это был господский портной "мужской и дамский, штатский и военный", о чем словесно и наглядно возвещали вывески у входа в его мастерскую.