Отверзи ми двери

Он просидел целый день в редакции, в "тихой комнате", где обычно уединялись сотрудники для спешной работы. Поначалу он действительно решил было писать - надо было заткнуть рот Крону, да и хотелось отделаться от висящего на нем, заранее надоевшего, совсем не нужного ему очерка. Он положил перед собой бумагу, повозился с ручкой - промыл ее, наполнил чернилами, долго сидел над чистым листом, вывел название, потом подумал и зачеркнул его, написал снова, опять перечеркнул, скомкал лист, да и забыл об очерке... Он достал из кармана Евангелие, еще раз прочел строки, написанные Верой: "...Но дай мне зреть мои, о Боже, прегрешенья, Да брат мой от меня не примет осужденья, И дух смирения, терпения, любви И целомудрия мне в сердце оживи..." Раскрыл Евангелие - книгу было приятно держать в руках, раскрывать, переворачивать страницы - и все для него исчезло.

Он читал послания апостола Павла - так открылась ему Книга - подряд, одно за другим. Он давно не перечитывал Евангелия, но, как выяснилось, к его изумлению, хорошо его помнил. И тем не менее он читал его заново, как в первый раз, испытывая ни с чем не сравнимое ощущение счастья прикосновения к чуду. А между тем, все вокруг него было грубой прозаической реальностью - и неуютная жилая комнатушка с продавленным диваном, голым столом, накрытым заляпанной чернилами ядовито-зеленой бумагой, глухая ободранная стена против мутного окна, брошенная на подоконник, забытая кем-то старая хозяйственная сумка, он сам - не спавший ночь, уставший и надорванный. Но все это только живее и поразительнее делало горевшие перед ним строки, открьшавшие такую россыпь драгоценностей: сокровища поэзии, красноречия, мудрости и духовного утешения. Его потрясал ясный взгляд, бесстрашие и широта мысли, при невероятной глубине прикосновения к самому таинственному из того, что было в открывавшейся духовному зрению Истине. И при этом, кстати, еврей из евреев, сын фарисея и сам фарисей, выросший в языческом городе, с детства впитавший языческую философию - "первый из грешников"...

Он обернулся, когда его больно дернули за плечо - над ним стояла Ксения Федоровна, ее рысьи глазки-щелочки шарили по столу.

- Ты уж не оглох ли, милок?

Лев Ильич захлопнул книжку.

- Кричу, стучу, заснул, что ли?.. Там тебя опять девочка спрашивает.

- Какая девочка?

- Вот еще, буду я всех твоих по именам помнить... Да не туда - в телефоне она тебя ждет...

Лев Ильич не сразу узнал Надин голосок.

"Папочка! Я тебя хочу видеть... Можно сегодня? Ты когда освободишься?.."

Лев Ильич вернулся в комнату, сел к столу, снова раскрыл Евангелие, но читать уже не смог. Он что-то должен был сделать, а вот что, никак не вспоминалось. "Поспать бы..." - поглядел он на диван. Он было прилег, закрыл глаза, но мысль о том, что ему что-то необходимо, а если он не вспомнит, что-то произойдет, что ни в коем случае произойти не должно, не давала уснуть. Он вскочил, прошелся по редакции, стрельнул сигарету у мчавшегося по коридору курьера - студента-заочника, всегда терявшего все, что ему поручали отнести, путавшего адреса и обычно приводившего Крона в неистовство.

- Ты куда? - спросил Лев Ильич, глядя на него с удовольствием.

Курьер улыбнулся, показав два ряда веселых звонких зубов, и подмигнул Льву Ильичу.

- Забыл. Ну никак не могу вспомнить, куда он меня послал. А он час назад послал. Срочно. Я час и бегаю вокруг редакции. Что делать?

- Кто послал?

- Да Крон, будь он неладен. Ведь сожрет, а? - неизвестно чему радовался курьер.

- Давай, я узнаю, - нашел себе дело Лев Ильич, и тут вспомнил, ухватил мысль, которая его так мучила. - Спасибо тебе.

- Мне? - захохотал курьер. - Ну, даете...

Лев Ильич толкнул дверь в кабинет Крона. Тот говорил по телефону, был бледен от злости, кого-то о чем-то просил.

- Послушай, Борь, - сказал добродушно Лев Ильич, когда тот бросил трубку, - куда наш курьер делся?

- Что? - закричал Крон. - Куда делся!.. А тебе что? - спросил он вдруг подозрительно.

- Чего ты орешь? - по-прежнему добродушно спросил Лев Ильич. - Мне его нужно в Общество послать.

- Какое еще "общество"? - Крон схватился руками за голову. - Ну можно ли работать в этом сумасшедшем доме? И машинистка куда-то исчезла...

"Правда, куда это Таня делась?" - с тревогой подумал Лев Ильич, он уж раза два к ней заглядывал.

- В Общество по распространению, - с идиотской улыбкой ответил Лев Ильич. - А у тебя головка болит, перебрал вчера что ли?

- Курьер в Президиуме Академии, мне, вон, только что звонили, что его до сих пор там нет, а мне нужно срочно завизировать материал - человек уезжает на полгода заграницу - и все летит! А этот кретин где-то шляется... Есть приказ, между прочим, запрещающий без моего ведома посылать его куда бы то ни было. В Общество вы самостоятельно можете сходить. Вы, кажется мне, только и делаете, что куда-то ходите... Материал готов?

- Ну что ты, Боря, это сложная работа. Я думаю книгу про это написать.

Крон даже застыл от такой наглости.

- К-книгу?.. В понедельник я ставлю вопрос на редколлегии о том, что вы не выполнили задания по командировке. У меня еще кое-что есть на...

- У тебя есть на меня материал? - невинно спросил Лев Ильич. Оперативный? Так он для суда не годится - это косвенные улики, - и не давая ему ответить, повернулся к двери. - Выпей пива, Боренька, проверенное средство, враз полегчает, - он плотно прикрыл дверь...

- Жми в Президиум Академии, - шепнул он дожидавшемуся его в "тихой комнате'' курьеру. - Крон только что стол не грызет от бешенства, и "сове" на глаза не попадайся. Плохо твое дело.

- Да я знаю! Обязательно выгонят! - хохотал курьер. - Ну точно же выгонят, а?

- Не перепутай - в Президиум, на Ленинском... - бросил ему вслед Лев Ильич.

- Послушайте, Лев Ильич, - вернулся курьер, - идемте пива выпьем. Я вам две бутылки поставлю за блестяще проведенную операцию!

- В другой раз. Сейчас ты там на Крона нарвешься, я ему тоже посоветовал пива, чтоб головка не болела.

- Да? - сверкнул зубами курьер. - Ну, даете...

Лев Ильич подошел к телефону и набрал номер Маши. Подошел Игорь, и они сразу договорились, что тот зайдет к нему в конце дня.

"Форма одежды парадная?" - улыбнулся в трубку Игорь.

- Форма одежды? - переспросил Лев Ильич, и тут вот он и вспомнил, что ему ж сегодня надо снова идти к Юдифи, Вера так настойчиво его об этом просила... - Белый верх, темный низ. Или наоборот. Только приходи.

С Таней он встретился, когда им привезли зарплату. Лев Ильич отдал ей деньги.

- Пойдем пообедаем?

- Спасибо, я уже,- почему-то покраснела Таня.

- На тебя Крон зубы точит, что где-то ходишь.

- Ну и пес с ним, - небрежно отмахнулась Таня.

Лев Ильич с изумлением уставился на нее.

- Однако успехи... - сказал он и опять, как вчера, огорчился.

Надя пришла к нему в "тихую комнату" за полчаса до конца рабочего дня. Он снова читал Евангелие, и ему казалось, слышит глуховатый, проникающий, только ему, изнутри говоривший голос - "Как в обратной перспективе!" - мелькнула счастливая мысль: "Те, которых весь мир не был достоин, скитались по пустыням и горам, по пещерам и ущельям земли. И все сии, свидетельствованные в вере, не получили обещанного: потому что Бог предусмотрел о нас нечто лучшее, дабы они не без нас достигли совершенства..."

Она словно еще выросла за эти дни - в цветастом платочке, в дешевом, под кожу, пальто, темные, прямо нарисованные брови блестели от таявшего на них снега, а глаза живые, сначала смущенные, затаенно-веселые, тут же сверкнули тревогой.

- Ты не болеешь - ты такой бледный, худой?

Как у нее все на лице написано, - думал Лев Ильич, - тяжело придется, или это быстро уходит?..

- Какая ты красивая, Наденька, и совсем большая...

- А я на каблуках, мамины туфли надела, она разрешила. Так ты, правда, не болеешь?