Том 6. Дворянское гнездо. Накануне. Первая любовь

Подавляющее большинство вставок, появившихся в журнальном тексте «Накануне», являлось красноречивой иллюстрацией к характеристике романа, высказанной Тургеневым в письме к И. С. Аксакову от 13 (25) ноября 1859 г. «В основание моей повести, — писал Тургенев, — положена мысль о необходимости сознательно-героических натур (стало быть, тут речь не о народе) — для того, чтобы дело подвинулось вперед». Противопоставление Инсарова мыслящим русским людям в лице их представителей, Шубина и Берсенева, имело назидательный смысл, было проникнуто несвойственными предшествующему творчеству Тургенева откровенно дидактическими тенденциями. Оно основывалось на патриотическом стремлении средствами художественных образов способствовать объединению передовых сил русского общества для активной борьбы за общенациональное дело. Таким общенациональным делом в условиях начала шестидесятых годов была борьба за скорейшую ликвидацию крепостнических отношений. По убеждению Тургенева, успех этой борьбы всецело зависел от участия в ней «сознательно-героических» натур типа Инсарова, а не народа, еще не способного к самостоятельному решению больших общественно-политических задач. Свое отношение к людям, подобным Инсарову, Тургенев недвусмысленно высказал в речи «Гамлет и Дон-Кихот», напечатанной одновременно с романом и сразу же поставленной современниками в прямую связь с его замыслом (см. ниже). Говоря о Дон-Кихотах, противодействующих «враждебным человечеству силам < …>, т. е. притеснителям», Тургенев отмечал в этой речи: «Когда переведутся такие люди, пускай навсегда закроется книга истории. В ней нечего будет читать». О связи замысла образа Инсарова с идеями статьи «Гамлет и Дон-Кихот» см.: БродскийН. Л. Тургенев в работе над романом «Накануне». — Свиток. М., 1922. Кн. 2, с. 81–86.

История текста большей части романов Тургенева после их первой публикации в известной степени была обусловлена критическими суждениями друзей писателя и откликами печати. Роман «Накануне» стоит в этом отношении несколько особняком. Опубликовав его в «Русском вестнике», Тургенев неоднократно возвращался к работе над текстом. Однако сводка многочисленных разночтений в прижизненных изданиях «Накануне» показывает, что в основном они носят стилистический характер. Отдельные отклонения от этой нормы далеко не всегда можно объяснить воздействием на автора извне. Тургенев с самого начала занял подчеркнуто независимую позицию в отношении критики, крайне скупо реагируя на ее претензии, подчас очень серьезные. Можно указать только на две поправки в тексте, сделанные, по всей вероятности, под влиянием критических отзывов.

Как известно, самым уязвимым местом романа «Накануне» Добролюбов считал бледность очертаний образа Инсарова. «Он, — писал Добролюбов о Тургеневе, — недостаточно приблизил к нам этого героя даже просто как человека < …> Гораздо менее человечные, даже просто фальшивые идеи, горячо проведенные в художественных образах, производили лихорадочное действие на общество; Карлы Мооры, Вертеры, Печорины вызывали толпу подражателей. Инсаров их не вызовет < …> его внутренний мир недоступен нам < …> Даже любовь его к Елене остается для нас не вполне раскрытою» ( Добролюбов,т. II, стр. 226–227). Вместе с Добролюбовым неудовлетворенность этой особенностью разработки характера Инсарова выразило подавляющее большинство критиков того времени — независимо от их принадлежности к тому или иному общественно-политическому лагерю. Даже Н. Ф. Павлов, редактор газеты «Наше время», в которой было помещено несколько пространных отзывов о «Накануне», выдержанных в сугубо реакционном духе, писал по этому поводу, обращаясь, как и Добролюбов, к аналогиям из мировой литературы: «Дездемона тоже влюбляется в идею, в идею страданий, в идею спасения Венеции, но какое живое представление почти мечтательного события! Черный варвар прельщает милую венециянку, но он не молчит, как шут Инсаров, он рассказывает женщине подробно, с искренностью простого сына природы, о понесенных им бедствиях, о терновом пути, по которому он шел, раскрывает ей всю душу, все события своей жизни: она видит его труды, его подвиги, твердость его воли на деле, обыкновенного смертного в пустяках и чудесного человека, где чудо нужно, и нам становится понятно, что женское сердце пленяется идеей, что женщина, бросив отца, следует за черным варваром» (Наше время, 1860, № 17, 8 мая). Возможным ответом Тургенева на такого рода замечания является лаконичная вставка в дневнике Елены, которой читателю дается понять, что Инсаров подробно рассказывал ей о своем прошлом. В главе XVI после слов: «я теперь знаю, отчего у него рана на шее» в издании Основского (1860) впервые появляется фраза: «Боже мой! Когда я подумаю, что он уже был приговорен к смерти, что он едва спасся, что его изранили…».

В процессе дальнейшей работы над текстом «Накануне» характерно почти полное пренебрежение писателя к толкам о легкомыслии и безнравственности Елены, — пренебрежение тем более знаменательное, что на первых порах после окончания романа автор сам, по-видимому, не совсем был уверен в безупречности своего нового произведения с точки зрения общепринятых моральных норм. 23 октября (4 ноября) 1859 г. Тургенев писал Анненкову: «…не имею никакого суждения о том, что я произвел на свет: кажется, эротического много, Шатобрианом пахнет…»

Вскоре последовали ожесточенные нападки на Елену, причем в числе поборников условной морали оказалась графиня Ламберт, с которой Тургенев в течение ряда лет был в дружеских отношениях.

Отвечая на письмо Тургенева от 16 (28) февраля 1860 г., Ламберт писала: «В этой повести есть Вашислезы. Вы мне это сказали, — как же они не выразились, не отпечатались на ней — и всё потому, что в Елене мало женственности, — бойкая барышня, повторяю. Мы привыкли к той мысли, что добродетель должна быть угнетена, или по крайней мере скромна и застенчива» ( Granjard,p. 89, L. № 14). Перед включением романа в состав собрания сочинений в издании Основского (1860 г.) Тургенев скорее всего в связи с этим отзывом устранил из главы XXIII фразу: «То, что я тебе сделала сегодня, — прибавила она лукавой скороговоркой». Исчезновение этой фразы уже в издании Основского можно считать уступкой Тургенева слишком строгим моралистам, обвинявшим Елену в отсутствии застенчивости. Впрочем, рано или поздно Тургенев независимо от критики, вероятно, устранил бы эту фразу: в противном случае поведение Елены в гл. XXVIII выглядело бы психологически непоследовательным по сравнению с ее свободным обращением с Инсаровым в гл. XXIII.

В ряду других исправлений Тургенева наиболее существенны вставки в главах XXVIII, XXXIII, XXXV, впервые появившиеся также в издании Основского и связанные с углублением в романе идеи вины и обреченности. Вот, соответственно, эти вставки: 1) «или, может быть, я против тебя виновата — Это мой долг»; 2) «А если так, если он виноват, если я виновата — в этой глухой комнате»; 3) «Я искала счастья — и найду, может быть, смерть. Видно, так следовало; видно, была вина… Но смерть всё прикрывает и примиряет, не правда ли?» (см.: Варианты прижизненных изданий. — Т, ПСС и П, Сочинения,т. VIII, с. 443, 444).

Среди вопросов, вызванных появлением романа «Накануне» и составивших предмет горячей журнальной полемики, существенное место занял вопрос о том, «каким образом болгарин сделался героем (тургеневского) романа». «Господа критики, — вспоминал в 1880 году Тургенев, — дружно упрекали меня в деланности и безжизненности этого лица, удивлялись моей странной затее выбрать именно болгарина, спрашивали: „Почему? С какой стати? Какой смысл?“ — Ларчик просто открывался — но я не почел тогда нужным входить в дальнейшие объяснения» [224].

Ключом к «ларчику» Тургенев считал рассказ Каратеева, содержавшийся в полученной от него «тетрадке», где героем выступает действительно существовавшее лицо — болгарин Катранов (см. об этом выше, с. 430). Поэтому сопоставление героя «Накануне» Инсарова с его прототипом Катрановым имеет существенное значение для понимания романа. Но ограничивать и объяснять выбор героя частным и случайным обстоятельством — знакомством Тургенева с повестью Каратеева — было бы недостаточно: обращение Тургенева к деятелю болгарского национально-освободительного движения, избранному притом в качестве героя романа, в котором ставятся проблемы современной русской общественной жизни, имеет и другие, более общие и глубокие основания. Выбор Тургеневым своего героя подсказывался ему самой политической обстановкой, внутренней и внешней, складывавшейся в России в середине и второй половине 50-х годов XIX века, в период подготовки крестьянской реформы.