Королева Ортруда

— А ты не боишься, Ортруда? — искушая и улыбаясь радостно, спросила Афра.

Ортруда повернулась к ней. Смотрела на неё внимательно. Говорила тихо и задумчиво, словно взвешивая каждое слово:

— Боюсь? Может быть. Но и над страхом есть победа. Я побеждаю всегда. Бессильный лежит мир перед моею мыслью. Вечное есть противоречие между моею свободою и роковою необходимостью, которой подчиняется косный мир. Но пусть люди на этой земле остаются во власти законов и долга, — я возношу мою жизнь в мир моей верховной воли.

Горя восторгом и улыбками, воскликнула Афра:

— Ортруда, или ты не знаешь, что в тебе самой обитает Светозарный, которого ты призываешь! Земным образом светлого духа стоишь ты передо мною, Ортруда, и за то я люблю тебя нежно и преданно, и мне сладко целовать край твоей одежды. Ты прекрасна, — ты прекраснее всех живущих на земле, и недаром он, тот, которого ты так безумно и так напрасно любишь, недаром он называет тебя Дульцинеею, прекраснейшею из всех дам. Ты сама знаешь, как ты прекрасна и очаровательна, — ты это знаешь, ты любишь откровенные, правдивые зеркала, ты любишь и зыбкие отражения в поверхности спокойных вод.

Афра склонилась к ногам Ортруды, и целовала её белые башмаки. И, улыбаясь нежно, Ортруда подняла её, и сказала:

— Сладкие и безумные говоришь ты слова, Афра. Ты истощаешь для меня всю свою нежность, — и что же у тебя останется сказать твоему милому?

— Любовь рождает слова неистощимо, — ответила Афра.

Бледным светом вспыхнул тёмный покой, — вдали сверкнула первая молния. Долгие и медленные прошли секунды, — и донеслось далёкое рокотание грома. Радостное возбуждение, как всегда во время грозы, опять охватило Ортруду. Она торопливо простилась с Афрою, и ушла к себе.

Под лёгкою рукою Ортруды повернулись бесшумно бронзовые выключатели, заискрились огранённые покровы электрических весёлых лампочек, стало весело, нарядно и уютно в просторной опочивальне, и было странно слышать в ней возрастающие за стеной голоса яростной бури. Ортруда позвонила. Ловкая молодая девушка проворно и безмолвно раздела Ортруду, откинула одеяло её постели, переложила со столика у окна на столик у кровати начатый роман, и ушла.

Прежде, чем лечь, Ортруда раздёрнула занавеси одного из окон. Легла, смотрела в окно, слушала могучие вопли бури.

После знойного дня налетела на Острова буря, ведьма безобразная, страшная, с разметавшимися косами. Она ревела от злости и от боли, разрывая в неистовых метаниях о скалы и о пальмы своё свинцово-тёмное, струистое тело. Непроглядный мрак окутывал испуганную землю, дрожащие в ярости волны и ожесточённое небо. Жалобно стонали и трещали деревья, страх смерти носился над ними. Ветер свистел, — миллионы змей неслись в воздухе с яростным шипением. Морские волны шумно бились у подножия королевского замка. Они казались безумно-пьяными от бешенства и от печали. На краткий миг проглатывая тьму, с безумною торопливостью насыщая бешенство желаний, одна за другою быстро вспыхивали синие и зелёные змеи молний. И тогда вдруг страшный гром покрывал все звуки неба и земли, — и уносился. Удар за ударом, молния за молниею, повторялись всё чаще, всё яростнее, всё ближе. Казалось, что земля дрожит, что стены замка колеблются.

Ортруда откинула одеяло, сбросила с себя одежды, и лежала, томясь и вздыхая. Электрические лампочки бросали равнодушный свет на её приосенённое белым покровом алькова тело. При ярких вспышках молний их близкий, пленный свет, казалось, меркнул, и тело Ортруды словно загоралось зеленоватыми и синеватыми огнями.

Ей было душно, и какое-то странное ожидание томило её. Быть может, она ждала Танкреда? Она знала, что он засиделся после ужина со своими военными друзьями за бутылкою вина. Придёт поздно.

Но вдруг поняла Ортруда, что не его она ждёт в эту ночь. Голоса бури звали её. Дикий восторг внезапно поднял её с постели. Торопливо закутала она тёмным плащом своё обнажённое тело, быстро пробежала коридор, и в круглом зале открыла дверь на башню.

На узкой лестнице было темно. Только сверкание молний в маленькие окошечки освещало порою часть влажной, покрытой плесенью стены и две-три истёртые ступени. Были холодны их каменные плиты под ногами Ортруды. Здесь ещё слышнее было яростное неистовство бури. Казалось, что прочные, толстые стены замка непрерывно дрожат. Казалось, что несокрушимая башня трепещет, готовая упасть.

Вот уже нет потолка над головой Ортруды, и вот уже она на верхней площадке. Только невысокий каменный парапет, такой же, как на балконе в круглом зале, ограждает её от падения в клокочущую ярость морской пучины. Ветер неистово рвёт складки её плаща. Ортруда порывисто развела руки, и сбросила плащ. Клубясь и свиваясь чёрною змеею, он скользнул по камню холодных плит, и упал на краю площадки, остановленный преградою парапета.

Широко простирая руки, Ортруда звала Светозарного. Истоки дождя низвергались на неё. Сверкали молнии, и гром гремел над её головою, — но на высоте над замком и над морем, в полыхании мгновенных пожаров, в диком хоре воющих и гремящих голосов не откликался ей тот, которого она звала.

Знакомый голос назвал её имя, знакомые шаги услышала она так близко за собою, — это был принц Таикред. Он поднял сброшенный ею плащ, закутал её поспешно, и увлек по лестнице вниз. Ортруда не сопротивляясь шла за ним. Опять взволнованный её близостью, он шептал ей нежные слова. Она не слышала его. Печаль томила её. Она сказала тихо:

— Он меня не услышал. Но он услышит меня.

Танкред наклонился к ней. Он не расслышал её слов, но почему-то не захотел переспросить её. Сказал:

— Этот ужасный замок внушает тебе, милая Ортруда, безумные поступки. Невозможно делать то, что ты делаешь.

Вслушавшись в его слова, Ортруда приостановилась, и сказала с нежною настойчивостью:

— О, только люби меня, Танкред, люби меня и безумно поступающую, люби меня и восходящую на башню сбрасывать земные одежды и говорить с громами. Люби меня, люби меня, Танкред!

— Ты знаешь, Ортруда, как я люблю тебя, — отвечал Танкред, — но не будем останавливаться здесь, пойдём скорее, — ты вся холодная и мокрая.

Ортруда засмеялась.

— Если бы я жила в Средние века, — сказала она, — я бы летала на шабаш каждую ночь и во всякую погоду. А днём, молодая и прекрасная колдунья, я бы шла босая по болотным топким тропам собирать чародейные тайные травы. Накликав на страну мою дождь, я шла бы на высокий холм, и там кружилась бы в неистовой пляске. И жгли бы меня потом на костре, а я бы выла от нестерпимой боли, и смеялась бы. А теперь кто заплетёт, кто поведёт чародейные хороводы?

— У тебя начинается лихорадка, — сказал Танкред.

Он поднял её на руки, и понес, и целовал, обнимая. Вдруг, в блеске молний, вскрикнула испуганная чем-то Ортруда.

Недалеко от Северной башни находилась в королевском замке квартира гофмаршала Нерита Его сын, Астольф, в эту ночь долго не мог заснуть. Долго вертелся он на своей постели. Сладкая истома мучила его. Мечталось Астольфу прекрасное лицо королевы Ортруды и знойно-ласковая улыбка на нём Мечтались ему её обнажённые ноги, лобзаемые лазурною синевою тихих волн. Их лёгкий загар рождал в душе его стыдливые соблазны. Метался Астольф на душной постели, и уже не раз с уст его срывался невольно лёгкий стон, и уже не раз быстрые слёзы струились по его щекам.

Уже несколько ночей подряд переживал он эти томления. Почему-то вспоминалась ему старая легенда о белом короле. Почти бессознательная хитрость подсказала ему, что если кто-нибудь и увидит, как он пробирается по коридорам к дверям королевской опочивальни бросить взгляд, — один только взгляд, — на спящую Ортруду, то его примут за призрак белого короля, и не задержат. И вот, томимый странною тоскою нежных предчувствий, уже не первый раз вставал он в эти знойные ночи с постели, и тихо прокрадывался к ЕЁ дверям. Но открыть дверь ещё ни разу не осмелился, и только к её дыханию прислушивался или к тихому звуку её речей, когда она разговаривала с Танкредом.