Отверзи ми двери

Они вышли на улицу возле троллейбусной остановки. Игорь посмотрел на Кирилла Сергеича.

- Лев Ильич, не хочется расставаться с вами, а у нас дело. Мы должны навестить одного старика, больного. Совсем больного. Далеко ехать... Послушайте, а коль время есть, поедемте с нами, верно, Игорь?

- Я только рад буду. А потом к нам, мама вас потеряла... Да, вспомнил, вас кто-то разыскивает - не знаю, правда, кто, мама говорила.

- Я... конечно, - Льву Ильичу даже муторно стало, как подумалось, что они тут, на улице, и оставят его. - А я знаю, куда вы едете, - осенило его, - мне Маша рассказывала про того старика. Если удобно, к больному...

- Поехали. Я думаю, Игорь, мы сейчас в метро нырнем, так верней всего будет...

Народу как всегда было много, их втиснули в вагон, они пробрались к закрытым дверям. Игорь широкой спиной загораживал, сдерживал, только улыбался, да поймал его глаза Лев Ильич, в стекло на себя поглядывал. "Мальчишка!" почему-то обрадовался Лев Ильич. Он его сейчас рассмотрел получше, совсем близко: чистое, славное лицо, ямочки на щеках, а уже отвердевает к подбородку, и серые глаза - спокойные, без суеты, не навязчивые.

- Каких молодцев растим, - кивнул на него Кирилл Сергеич, - с таким не страшно, крепко стоит.

Он тоже другим сейчас был, непривычным, ближе, попроще, хотя нет, все-таки не свой брат - священник, видел Лев Ильич, как на него посматривали. А что в нем, что сразу его выдает? Шляпа? Так мало ли кто теперь еще в шляпах ходит. Скромное пальто, не дешевое, но москвошвеевское... Борода? Но кто ж нынче без бороды! Глаза зоркие, думающие, ни на минуту их мысль не оставляет, и о чем-то не о своем затаенном, а вот сейчас он явно Львом Ильичем был занят. Эта вот, что ли, всегдашняя готовность в любой миг повернуться к тебе всем существом, и не с грошовой помощью, а по самому для тебя существеннейшему, чего другой раз и сам еще в себе не успел отметить, чего еще не испугался, а он уже заметил, идет навстречу? Тут и опыт, конечно, - быстро так, но радостно, счастливо думал Лев Ильич, - профессионализм, верно, но никак не сумма приемов, не просто выработанное практикой умение так вот сходу раскусить человека, чаще всего в нем и нет ничего хитрого, а такое любовное, изнутри понимание, способность думать за другого, а потому и понять по-настоящему...

- ... А я сегодня свободен, - говорил Кирилл Сергеич, - нет службы. А тут Алексей Михалыч попросил отслужить панихиду. День у нас такой. Он обрадовался, что Игорь вернулся, очень его ждет. А панихиду именно там, в Обыденском храме, у него свои соображения... А вам Маша, значит, рассказывала?

- Алексей Михайлович? - переспросил Лев Ильич. - Я не знал, как его зовут. Только день этот, я понял, неделю назад был?

- А... то другой день. Она для него тогда и умерла. Да ее и расстреляли как раз через неделю.

- А что, очень плох? - спросил Игорь.

- Плохой. Я был там позавчера. Боюсь, он и поста не переживет. Он давно болен, а тут уж... Да и годов много... А как у вас, Лев Ильич, вы дома теперь?

- Скверно у меня. И не дома. Нигде я.

- Дочка здорова?

- Да и с дочкой... - хотел рукой махнуть Лев Ильич, да руку не вытащить, прижали. - Край у меня, отец Кирилл. А что там за краем...

- Видите, как хорошо, что встретились, поговорим. Поговорим обязательно. Мы там не долго будем, как ты, Игорь?

- А я долго не могу, у меня сегодня...

И тут Льва Ильича осенило, у него сразу ворохнулась даже не мысль, а предчувствие такое, как только увидел этого юношу на паперти. Да нет, тогда и не предчувствие это было, а такая мечта его коснулась: "а что бы, если..." Он ее и назвать про себя не успел, так все стремительно развернулось - да и зачем ее было называть, прошла б и все. А тут, вглядываясь в Игоря, не думая об этом, он слышал, как она в нем вырастает.

- Игорь, а вы сейчас очень заняты? - спросил Лев Ильич.

- Да нет, чем уж я занят, у меня, правда, этой весной, вот сейчас, должно решиться, может, в армию заберут. Я не хотел раньше, в артисты думал двинуть это я в Одессу летал на кинопробы, похоже, берут, им и армия не помеха, вытащат. Но мне не хочется сниматься, - он отвечал охотно, с какой-то откровенной готовностью. - Вот и отец Кирилл тоже...

- Какой там актер! - живо откликнулся Кирилл Сергеич. - Ты подумай, что будешь играть? Ну представьте эту актерскую ситуацию: тройная нагрузка на душу. Это кроме двойной жизни, которую все ведут, еще третья, уж совсем отношения ну ни к чему не имеющая. Я плохо знаю театр, но сама идея убивания себя в другом, стремление не в себе искать себя, не вычищать собственную личность, но в другом, через другого... Все душевные силы, талант, коль он есть, все направлено на то, чтоб кого-то разоблачить, осмеять, пусть даже оправдать, но кого-то! А про себя забыть. А когда придет пора вспомнить - где он, я?

- Лев Ильич, вы не подумайте, что отец Кирилл такой старорежимный ретроград, тут у них с мамой своя мысль, - улыбнулся Игорь.

- А вот и ретроград, и не пугай меня, пожалуйста, выдержу, - почему-то не принял шутку Кирилл Сергеич. ("Это у них свой давний разговор" - понял Лев Ильич.) - В том-то и дело, что коль театр - сила, а эта истина давно известная, как же, кафедра, трибуна, с которой ты во всю глотку призываешь чувства добрые. Но в том и дело, что добрые! А если нет, и с той же кафедры, и тоже во всю глотку, а она у тебя - даром, что ль, такой вымахал?..

- Так вы ж современный театр не знаете! Лев Ильич, ну будьте судьей, ну можно ли, да еще с таким жаром говорить о предмете, который не знаешь, да может, в современных пьесах...

Тут как раз двери раздвинулись, народ повалил, Игорь не удержал напора, их притиснуло к самому стеклу.

- Ага! - засмеялся Кирилл Сергеич. - Проврался! Вот у тебя руки и подломились. Еще мне современных пьес недоставало смотреть...

"Господи, ну как с ними хорошо! И разговор какой-то человеческий..." смотрел на них Лев Ильич.

- Причем тут пьесы? - рассердился на свою оплошность Игорь. - Я уж тогда все скажу, раз Лев Ильич соглашается судьей... Не пьесы тут, и не театр, не кафедра, с которой надо призывать. Они с мамой боятся, что я влюбился в одну актрису. А я и не думал, это она... - Игорь покраснел и совсем рассердился.

"Ну как кстати..." - мелькнуло у Льва Ильича, хотя и не ясно было ему, что тут "кстати".

- Лев Ильич, коль вы действительно судья, ну можно ли на человека напраслину возводить? А презумпция невиновности, уважаемый? - возвысил голос Кирилл Сергеич, так что на них обернулись.

- Предлагаю вам, Игорь, подтвердить обвинение фактами, - улыбнулся и Лев Ильич.

- Извольте. Факт первый - противоречия моего уважаемого оппонента. Отец Кирилл, принципиальный противник войны, благословляет меня призываться в нашу доблестную армию. К чему бы это? Не для того ль, чтоб разлука...

- Ты что, это серьезно говоришь? - вдруг огорчился Кирилл Сергеич.

- Господин судья! Один ноль в мою пользу. Запомните. Факт второй...

- Погодите, Игорь, но ведь это не факт, а всего лишь еще одно обвинение, снова не учитывающее презумпцию...

- Почему? Явное противоречие принципам - раз, прямая связь...

- У обвиняемого может быть совсем другое, не столь прямое соображение...

- Понял, что значит неподкупность судьи? - строго глянул на Игоря Кирилл Сергеич.

- Понял, что пропасть между отцами и детьми непреодолима, - в тон ему ответил Игорь. - Ничего, мы воспитаем собственных судей.

- Да, да! Вот в связи с этим у меня к вам и просьба, -подхватил Лев Ильич. - В связи с непреодолимостью пропасти меж детьми и отцами...

- Да нам выходить! - вскричал Кирилл Сергеич.

Они кой-как выбрались из вагона, Игорь успел придержать двери, поднялись наверх. Лев Ильич зажмурился от света, солнца, ударившего ему в глаза, будто оказались в другой стране - там метелица, теснотища, грязь, а тут открылась ширь, голубое небо в летящих облаках, да и какой-то город-не город: дома высоченные, а разбросаны, улицы-не улицы - поле, дороги в разные стороны, автобусов целое стадо - другая страна!