Всяко третье размышление

Равноденствие. Солнцеворот. Равноденствие. Солнцеворот. «Сучка определенно пытается мне что-то сказать», — не в первый уж раз сообщил наш человек Манди, с которой он, естественно, поделился своим странным, почти лишенным действия

«видением» (опустив предварившее его вертиго) в надежде, что она, с ее зрением поэта — идеальным, единица на оба глаза, — сможет углядеть в таковом больше, чем различило его, прозаическое и бифокализированное. Однако услышал он от нее лишь:

«Может, тебе следовало взывать к твоей парнасской благодетельнице с большей учтивостью?» И потому всю середину декабря он просил: «Будьте любезны, мэм», каждодневно возвращаясь к кратко описанному им (supra[Выше (лат.).] , курсивом) без-малого-лишенному-экшена, но порождавшему до странности счастливое чувство пейзажу зимних болот.

И вот в один прекрасный день, как выражаемся (ну, может быть, не совсем такими словами) мы, жили-были-сказители, — собственно говоря, в пятницу 21/12/2007, как раз перед солнцеворотом, — Джордж Ирвинг Ньюитт вошел в непритязательный СтратКолловский «Дом Шекспира»[Штаб-квартира осуществляемой колледжем Программы преподавания писательского мастерства, о чем следовало сказать раньше, но, вероятно, сказано не было — или было? — во всяком случае, в данном, внутриутробном покамест повествовании. Скромное дощатое бунгало, стоящее пообок кампуса и вмещающее ныне кабинеты преподавателей, аудитории, в которых проводятся семинары и практикумы, а также студенческую комнату отдыха, было куплено несколько десятилетий назад благодаря щедрому пожертвованию выпускника колледжа, который в годы учебы мечтал стать драматургом, но сколотил изрядное состояние, став генеральным директором компании «Тайдуотер коммьюнитис», построившей и «Бухту Цапель» и много чего еще. Накопление процентов, приносимых этим пожертвованием, позволяет колледжу не только содержать «Дом Шекспира», но и издавать тощий литературный журнальчик

(«Стратфордское обозрение»), приглашать каждый семестр сторонних доцентов/лекторов и — как то хорошо известно — субсидировать нашу ежегодную студенческую литературную премию — большую почти до неприличия

«Шекспировскую награду» Читатель, жаждущий детальных сведений об этой проблематичной поживе (в комитете, ее присуждающем, нередко заседали и мы, Ньюитт/Тодды, отчего и в нас временами презрительно тыкали тем же средним пальцем, каким ДжИН погрозился несколькими страницами раньше Нобелевскому комитету), может либо подождать, когда Рассказчик вернется к этой теме, либо прочесть рассказ

«Премия Барда» в сборничке, упомянутом в «прескриптуме» вот к этой вот нескладухе.

— Прим. ДжИНа.] , чтобы забрать свою миссис из ее кабинета и отвести затем на совместный ленч в ближайшую пиццерию: поднялся на теперь уж не застекленную, почти обветшавшую переднюю веранду, переступил низкий деревянный порог того, что было некогда гостиной этого бунгало, а ныне обратилось в неофициальную комнату отдыха студентов, и внезапно вспомнил (впервые, как это ни странно) о высоких каменных ступенях, которые вели в другой «Дом Шекспира» и на которых в предыдущий день разграничения времен года…

А это напомнило ему — но почему же только теперь? — о том, когда/где/как он, еще ребенок, впервые по-настоящему разобрался в солнцеворотах, равноденствиях и тому подобном. От внезапного воспоминания у него буквальным образом закружилась голова: не так сильно, как на подступах к вышеокурсивленному, но ему и того хватило, — и он, извинившись перед костлявым первокурсником, сидевшим в черном тренировочном костюме на стоявшей прямо у входной двери изодранной софе, опустился на нее же, дабы прийти в себя перед подъемом на второй этаж, к кабинету Манди.

И отметил, что, хоть юноша и перелистывает «Ю-эс-эй тудей», журналом, который он снял с кушетки и плюхнул себе на колени, дабы освободить место для нового ее сидельца, был иллюстрированный ежемесячник Свидетелей Иеговы — пшли вон отсюда! —

«Сторожевая башня». А из-под журнала высовывалось (плюхнутое несколько раньше) старенькое «эврименовское» издание комедий Шекспира…

— ?Jesu долбаный Cristo! — простонет он в заведении «У Боззелли», обращаясь поверх пиццы (пеперони и грибы) к бесконечно терпеливой Манди. — Я чувствую себя персонажем сочиненного молокососом романа, какой и я мог бы накатать в возрасте того первокурсника, если б меня не образумил старый друг Нед Проспер. Где ты, Недуард, сейчас, когда я в тебе так нуждаюсь?

— Съешь еще ломтик, а то остынет, — предложила ему жена, — и расскажи мне все, пока будешь жевать.

И он рассказал, как только мог хорошо, и до того увлекся рассказом, что — опять-таки по ее совету, хоть нужды в понуканиях и не было, — махнул рукой на все намеченное им на этот день, вернулся в свой кабинет, где провел уже почти лишенное событий утро, заправил паркеровскими чернилами неизменно пребывавшее наготове перо

«MontBlanc Meisterstuck»[Образцовый (мастерский) Монблане (нем.) — производимая в Германии серия эксклюзивных перьевых авторучек.] и (на этот раз sans вертиго) набросал первый черновой вариант нижеследующего

        Солнцеворотное истолкование постравноденственного видения № 1:

        Сторожевая башня

29 декабря 1936 года — вот когда это было: разгар Великой депрессии, однако вечер в прибрежном Мэриленде стоит яркий, морозный. Земля окутана вышепредвиденным легким снежным покровом, впрочем, наледи на дорогах нет и ветра тоже, почти. Рассказчик удобно устроился на обшитом колюче-ворсистым плюшем заднем сиденье принадлежащего мистеру и миссис Проспер большого черного седана «ла саль» с его красивыми «белобокими» покрышками (запасные закреплены на передних крыльях; нужда в колесных цепях сегодня отсутствует, однако комплект их в багажнике имеется — мало ли что), справа от Рассказчика расположился его школьный друг Нед Проспер (оба учатся в первом классе), слева Рут, сестра Неда, тремя годами старшая его. Поездка (семейству Рассказчика о такой и мечтать не приходится) предпринята по случаю дня рождения: Нед родился в день зимнего солнцеворота 1930-го, а Рассказчик за три месяца до него, в осеннее равноденствие того же года, и Просперы, которые лишь недавно переселились в Бриджпорт из раскинувшегося за ручьем Стратфорда, решили отпраздновать эта событие так: съездить в болотистый Саут-Нек, что лежит на

принадлежащем округу Эйвон берегу Чесапикского залива, забраться на пожарную сторожевую башню, совсем недавно построенную Гражданским корпусом охраны окружающей среды, который учредил президент Рузвельт (разрешение на строительство выдал от имени местного отделения ГКО мистер Проспер, член совета округа от Демократической партии и одновременно директор Стратфордской младшей средней школы), и полюбоваться закатом самого короткого в году дня из окон оборудованной в верхушке башни наблюдательной будки, подняв в честь уходящего за западный горизонт светила кружки с разлитым по ним из термоса горячим шоколадом и закусив испеченными ко дню рождения коржиками. Вся команда одета по-зимнему: галоши, шарфы, теплые перчатки, вязаные шапочки, свитеры и самые теплые куртки. На мальчиках — вельветовые бриджи и гетры; под юбками дам кроются шерстяные рейтузы. Сидящая впереди элегантная миссис Проспер, преподающая английский язык в частной школе Фентона, соседствующего со Стратфордом городка (Рут перейдет в нее вместо средней школы округа, доучившись до девятого класса — пройдя «первую ступень», так это называется в

Фентоне), весело болтает с детьми — время от времени к разговору подключается и ее муж. Всю получасовую поездку по сельским просторам брат с сестрой играют в «коровий покер» по Правилам Семейства Проспер, — сидящий между ними Рассказчик ведет счет очков, мама с папой судействуют: каждый игрок не просто подсчитывает животных, пасущихся с его стороны дороги, — накопленные им очки уменьшаются вдвое, если заправочная станция, которую минует «ла саль», приходится на его сторону, зато он получает два очка, когда правильно определяет породу скотины: айрширская, гернсийская, голштинская или «не знаю» (последнее означает, что не знают ее и судьи; если же знают — одно очко вместо двух). Победитель удостоится особой чести: в предстоящем Великом Восхождении на Сторожевую Башню он будет идти вторым — за папой.