Загадка Отилии

—Знаете, мой дядя хотел послать меня в Париж учиться вместе со своими детьми, но я отказался. Глу­пость сделал. Я не хотел разлучаться с родиной, потому что у меня была чистая душа. Если бы я мог снова стать ребенком, я бы знал, как поступить! Я был бы теперь большим человеком, что там говорить — богачом!

Стэникэ действительно обладал родственными чув­ствами, что было свойственно всему его роду. Судя по именам, которые он упоминал, у него было множество двоюродных (Тестер, братьев и других, менее близких род­ственников. В его разговорах такие слова, как «мой дядя», «моя тетка», «мой дед», «моя сестра», произносились с ноткой фанатизма. В дни праздников Стэникэ опускал в почтовый ящик целую пачку поздравлений и сам полу­чал их грудами. Однако к нему в дом никто из родствен­ников не ходил. Причиной тому был сварливый характер Олимпии, которая с самого начала заявила, что она сыта по горло всякими родственниками. Таким образом, Стэ­никэ не мог представить ее своим многочисленным роди­чам, что оскорбляло его до глубины души. Поскольку это проявление почтительности не соблюдалось даже фор­мально, его родные — сестры, братья, дядья, тетки, сваты и сватьи — отказались посещать супругов, однако они не допускали никаких колких намеков в отношении Олимпии и в своих письмах постоянно упоминали о ней в весьма сердечных тонах. Может быть, кое-кто из родственников в конце концов и согласился бы переступить порог их дома, но тут уж противился сам Стэникэ: от него никто не получал приглашения, а это для всего рода, воспитан­ного в глубоком уважении к соблюдению формальностей, было непреложным законом. Естественно, Стэникэ сты­дился выставлять свой брак на всеобщее обозрение. Хоть он и был лишен всяких предрассудков, однако голос крови t

звучал в нем не менее сильно, чем в других его родствен­никах. А в глазах всего его рода поводом для женитьбы мужчины могло быть только богатство. Девушкам разре­шалось составить и худшую партию, чтобы таким образом облегчить участь родителей, но такому мужчине, как Стэ­никэ, да еще образованному, — никогда. Это убеждение, ставшее неписаным законом для всего рода, поддержива­лось неукоснительно, особенно женщинами. Поэтому, не­смотря на искренность чувств, которые Стэникэ питал к Олимпии, он с самого начала, хотя, быть может, и не так остро, как впоследствии, чувствовал себя виновным в на­рушении этого правила и боялся встретить иронические взгляды родственников. Дом, который он получил от Симиона, был настоящей развалиной, а в его роде под словом «состояние» понималось нечто сказочное. Не все среди его клана были богачами, некоторые совершенно разори­лись или жили в более чем скромных условиях, однако многие имели прекрасное положение, были фабрикантами, помещиками или хотя бы занимали крупные высокоопла­чиваемые посты, чаще на больших предприятиях, чем в государственных учреждениях. Были среди них и чинов­ники магистратов, политические деятели, но ни одного офицера. В силу какого-то унаследованного предрассудка все они стремились избежать военной службы. Примеча­тельно было то, что, невзирая на различие в материаль­ном положении, среди них царило взаимное доброжела­тельство. Чувство высокомерия между ними отсутство­вало. Богатые хоть раз в год приходили в дом к бедным, а встретившись в городе, человек с обширными связями оставлял своих собеседников для того, чтобы пожать руку родственнику, какому-нибудь мелкому чиновнику в поно­шенном платье. Стэникэ очень гордился своими родствен­никами и навещал то одного, то другого, когда сообщая об этом Олимпии, а когда и нет. Куда бы он ни заходил, всюду его оставляли обедать, а так как родственников у него было бесчисленное множество, он сумел бы про­кормиться в течение двух месяцев, не заходя по два раза в один и тот же дом. Все это могло служить объяснением потребности Стэникэ заговаривать с каждым встречным, ходить из одного дома в другой и выведывать обо всем, что происходит. Хотя Стэникэ и был беден, но, имея столько согласно живущих между собой родственников, он не заботился о будущем. Правда, денег они ему не давали, за исключением мелких сумм (и то он скрывал это от Олимпии), потому что вообще не одобряли людей, живущих за счет близких. Равные перед важнейшими со­бытиями жизни — рождениями, свадьбами, смертями, юбилейными датами, отмечать которые они собирались в весьма значительном количестве, — в остальном они были разделены имущественным положением... Но богат­ство не придавало им высокомерия. Наоборот, богатые желали, чтобы бедные разбогатели, и изыскивали для этого всевозможные средства, хотя и не навязывали их. В их роде существовал культ личной инициативы. Если бы Стэникэ захотел получить более доходное место, то, несомненно, он бы его получил. Однако он довольство­вался своим независимым и довольно заурядным положе­нием в ожидании какого-то поворотного события в своей жизни. Родственники, поддерживая его, не поощряли ле­ности, но считали вполне законным это выжидание момента, когда он получит большой и совершенно непредви­денный пост. Род Стэникэ во многом был похож на евро­пейские царствующие фамилии, которые объединяют ко­ролей и бедных офицеров, императриц и безвестных жен провинциальных графов. Правящие короли оказывают иногда своим бесчисленным родственникам незначитель­ную помощь, которая, правда, не извлекает тех из состоя­ния прозябания, но они оказывают честь бедным кварти­рам своими посещениями и щедро раздают титулы «дядюшек» или «кузенов». И там судят о людях не по до­ходности их занятий, а семейные связи устанавливаются общим советом. Такое положение имело и свои преимуще­ства и свои недостатки. Например, чтобы жениться на Олимпии, Стэникэ вынужден был вступить в конфликт с семьей, но эта же семья давала ему прочное положение в обществе.

У Стэникэ жадность и непостоянство не затмевали мо­ральных правил. Он отлично понимал, что старики должны умереть и оставить свое состояние молодым. У него даже был составлен список родственников, которые в ре­зультате неизбежной кончины могли бы сделать его своим наследником, хотя из-за огромной разветвленности рода он всегда оказывается лишь дальним родственником. Но засадить в больницу старика или лишить наследства ре­бенка — это, по его мнению, было подлостью. В его гла­зах Аглае была «гадюкой», а Олимпия много потеряла, проявив полное безразличие к Симиону. В то же время поведение дяди Костаке, нарушавшее все его далеко иду­щие планы, раздражало Стэникэ. Когда ставились на карту его собственные интересы, Стэникэ, само собой ра­зумеется, находил всяческие аргументы в свою пользу. Если бы дядя Костаке умер, а Стэникэ мог бы извлечь из этой смерти выгоду, он стал бы распространяться, что для старика сделано «все, что было в человеческих силах», а теперь необходимо защитить «законные права детей, несправедливо устраненных от пользования благами, пред­назначенными для них». Иногда он тешил себя сумасброд­ной мыслью, что дядя Костаке и ему может завещать что-нибудь, и тогда превозносил «самопожертвование старых людей», отказывающихся от радостей жизни, чтобы дать возможность «подняться молодым».

С некоторых пор его брак с Олимпией превратился для Стэникэ в серьезную проблему. Любил он ее или нет — это трудно было сказать, тем более что и сам Стэ­никэ не обладал способностью анализировать свои чув­ства. Все его поведение определялось или мимолетными порывами, или чистым практицизмом. Впрочем, женитьба на Олимпии была следствием какого-то чувства. Возму­тившаяся внутренняя гордость заставила его сделать не­произвольный романтический жест в ущерб собственным интересам. Правда, хватило его ненадолго, только до свадьбы. Стэникэ сказал себе, что, принеся подобную жертву, он должен обо всем судить трезво и обязан забо­титься о существовании «своего сына и матери своего сына». Далее последовали известные нам события. Когда речь за­ходила о любви, о домашнем очаге, Стэникэ всегда ка­зался взволнованным, но в глубине души ощущал невы­разимую усталость, огромную неопределенную вину. Соб­ственно говоря, женитьба на Олимпии была не столько романтическим, сколько необдуманным поступком. Стэ­никэ верил, что он совершает ловкий ход, делая ставку не на близлежащие блага, а на те, что получит впоследствии. Имевшиеся у него сведения, особенно о дяде Костаке, су­лили блестящее будущее. Об Отилии ему было известно только то, что она девушка, из милости взятая на воспи­тание, и все кругом твердили, что богатства старика пред­назначены дочерям Аглае.