Судьба. Книга 4

Давно уже Черкез с особым интересом приглядывался к своему неудавшемуся приёмышу. Мальчик прижился в детдоме, въелся в учёбу, подружился с другими ребятами и даже верховодил ими. На предложение перебраться домой заявил, что ему тут пока нравится, а когда перестанет нравиться, тогда он и перейдёт к дяденьке Черкезу. Чем больше смотрел на него Черкез, тем больше находил в нём что-то знакомое, давно виденное, черты лица мальчишки явно напоминали кого-то. Но кого?

Когда Черкеза осенило, он помчался в детдом, разыскал Мурадку, подтащил его, недоумевающего и немного испуганного, к свету и стал рассматривать, не веря такой невероятной удаче. «Слушай, — сказал он, — мы с тобой друзья или нет?» Мурадка подтвердил, что друзья, — и улыбнулся. От улыбки сходство стало ещё больше, места для сомнений не оставалось, но Черкез всё боялся ошибиться, хотя ошибиться тут было уже невозможно. «Я поверил тебе на слово и не расспрашивал ни о чём, если ты не хотел отвечать, — сказал он, крепко держа мальчика, словно боясь, что тот внезапно исчезнет. — Но сейчас и для меня и для тебя очень важно знать кое-что. Как называется аул, в котором ты жил до того, как попал в Гавунчу?» — «Не знаю». — ответил Мурадка, и было видно по глазам, что не врёт, действительно не знает. — «Маму твою как звали?»— настаивал Черкез. — «Не знаю». Черкез в досаде поскрёб затылок. Мальчик посмотрел на него, подымал и сказал: «Мы у Бекмурад-бая жили, а бабушку мою Кынышбай звали». — «Тебя же не Мурадкой зовут, злодей ты! — закричал обрадованный Черкез — Тебя Довлетмурадом зовут!» — «А ты как догадался? — снова улыбнулся мальчик, став удивительно похожим на свою мать. — Правильно, Довлетмурадом, А только Мурадка — лучше». — «Ах ты, злодей, злодей! — повторял растроганный Черкез, тиская мальчика. — Бить бы тебя, да бить некому!» — «Я сам кому хочешь наподдам, — уверенно заявил мальчик. — Я сильный, во, пощупай мускул! — И попросил: — Отпусти меня, дяденька Черкез, я к тебе потом прибегу, а то сейчас в классах урок начнётся, а учительница у нас строгая, знаешь, какая!..»

Всё это произошло несколько дней назад. И теперь об этом надо было сообщить Узук.

Черкез размял в пальцах папиросу, закурил, со вкусом затянулся. Настроение было такое, словно на скачках первый приз получил. Он окинул взглядом комнату, представив несколько иную её меблировку, когда в ней поселятся ещё два человека, и настроение от этого стало ещё лучше. На стуле лежал узелок. Дурды заходил, подумал Черкез, новый гостинец для Узук принёс. Он уже не первый раз посылал Узук разную туркменскую снедь. В основном её готовила и передавала через Дурды Оразсолтан-эдже. Обзаведясь невесткой, она как-то выпрямилась, приосанилась, вроде бы даже помолодела, но о дочери не забывала, считая, что та в далёкой столице урусов изнывает от тоски по домашнему чуреку, коурме, сушёной дыне. Может быть, и не так уж далека была мать в своих предположениях — Москва пока жила по карточкам, по жёсткой норме первых послевоенных лет.

Черкез попытался представить себе, с каким бы удовольствием он сам разворачивал в дальних краях этот пахнущий дымом и домом узелок. Но мысли были заняты другим, никакого впечатляющего представления не получилось. Тогда он смял в пепельнице папиросу, придвинул к себе лист бумаги и стал быстро писать: «Здравствуйте, дорогая Узукджемал! Спешу порадовать вас счастливой вестью — отыскался ваш сын…»

ПОСЛЕСЛОВИЕ К РОМАНУ «СУДЬБА»

Четвёртая книга романа «Судьбам завершает собой крупное эпическое полотно из жизни туркменского парода. На протяжении восьми с лишним лет (первая книга появилась в 1963 году) читатель с нетерпением ожидал выхода каждой новой книги, с неизменным вниманием и интересом следил за развитием событий и жизненных перипетий героев.

И вот теперь роман предстаёт перед нами в законченном, целостном виде. Очерчен круг основных событии, раскрыты сюжетные линии, завершены образы действующих лиц. Появилась возможность судить о воплощении авторского замысла, о том, какое место занимает это произведение в туркменской советской литературе. Иными словами, объективно, по достоинству оценить детище писателя, которому отдано столько сил, времени и труда.

Роман «Судьба» — масштабное художественное исследование жизни туркменского народа на наиболее важных и существенных этапах исторического развития. Первая и вторая книги посвящены изображению дореволюционной действительности туркменского аула, третья охватывает годы революции и гражданской войны, развернувшейся в Закаспии, четвёртая повествует о периоде становления Советской власти, борьбе с басмачеством, первых мероприятиях Советов по земельно-водной реформе.

Но это лишь хронологические рамки художественного отображения исторической действительности, в пределах которых разрешается основной авторский замысел — показать процесс формирования личности нового человека. Отсюда главные проблемы романа «Судьба» — время и народ, революция и судьба простого человека, осознающего своё место в обществе, свою ответственность за судьбы Родины и народа.

Именно эта идейно-тематическая направленность произведения X. Дерьяева роднит его с романами Б. Кербабаева «Решающий шаг» и Б. Сейтакова «Братья». Их объединяет то, что каждый писатель в меру своего таланта, с позиций собственного художнического видения и осмысления жизненного материала стремился раскрыть великую воспитательную силу революции, способную произвести коренной перелом во взглядах, психологии человека. Вместе взятые, эти три выдающихся произведения туркменской литературы как бы воссоздают художественную историю борьбы туркменского народа за свою свободу и счастье.

Роман «Судьба» — бесспорно, незаурядное явление туркменской литературы последних лет, свидетельство её роста и достижений на пути освоения метода социалистического реализма. Переведённый на русский язык, он сразу же завоевал популярность среди массового читателя, вошёл в число лучших и значительных произведений многонациональной советской литературы эпического жанра.

В центре внимания Хидыра Дерьяева находилась жизнь туркменского села. Но писатель не ставит цели хроникального описания истории одного аула. Опираясь на жизненные факты, он стремится к художественному раскрытию наиболее значительных и сложных исторических процессов, неповторимых человеческих судеб, отражающих судьбу всего туркменского народа. При этом художник слова творчески использовал факты, относящиеся не только к событиям, которые происходили в Мургабском оазисе, но и обширный жизненный материал, связанный с событиями, развернувшимися во всей Туркмении.

Действие романа переносится то в Мары или Теджен, Ашхабад или Чарджоу, Бухару или Кизыл-Арват, из кибитки чабана в городскую квартиру царского чиновника, из стана авантюриста Эзиз-хана в штаб Красной Армии. От книги к книге оно расширяется, обогащается новыми сюжетными линиями, героями.

Важной художественной задачей писатель считает воспроизведение того ощущения перемен, той реакции на них, которые были свойственны представителям различных социальных слоёв — рядовым дайханам, феодально-байской верхушке, мусульманским духовным пастырям, — воспринимавшим события революции, гражданской войны, первых послереволюционных лет через призму повседневного быта, с позиций своего класса. Для одних эти перемены означали начало новой жизни, воспринимались с радостью и воодушевлением. Другим они не сулили ничего хорошего, вызывали озлобление, естественное стремление к яростному сопротивлению. Для третьих эти перемены казались временным явлением: стоит только переждать, выжить, как всё вернётся на свои места.

Идея закономерности и неизбежности прихода туркменского народа к революции раскрыта в «Судьбе» через многочисленные образы дайхан-бедняков. Берды, Дурды, Меле, Аллак, Ага Ханджаев, Аннагельды-уста и другие — каждый из них проходит свой путь духовного возрождения, пробуждения классового самосознания, полностью соответствующий их характеру, психологии, взглядам на жизнь, на общественное развитие. Этим достигается неповторимая индивидуальность, социально-историческая обусловленность образов романа.