Восхождение (СИ)

Я уже не помню, как разжег факел, верно, интуитивно я понял сразу: у меня нет иного пути к этой красоте несказанной, как стать воистину Эротом, и это судьба привела меня сюда во столь смешной для многих роли.

- Но откуда взялась Афродита, столь словоохотливая, а потом куда-то исчезла? - сказал Навротский.

- В просвете бытия, вселенского, разумеется, как Психея и как я, Эрот! - с торжеством заявил Леонард.

- Метафора хороша. Однако ты повел себя, мягко говоря, как мальчишка, - усмехнулся художник, собираясь выйти.

- Послушайте, Аристей, я, наверное, плохо говорю, и вы меня не понимаете вполне. Здесь не мистика и даже не поэзия, а сама жизнь. Если угодно, в вечности.

- Миф?

- Да, миф, - пожал плечом юноша, мол, что с того, что миф, когда это сама жизнь. - И вдруг она исчезла, и передо мною студенческий бал-маскарад, публика, что потешается над Эротом, есть отчего впасть в отчаяние.

- Хорошо, я скоро, - сказал художник, пряча нэцкэ в карман жилета, несмотря на его протесты в телодвижениях.

- Да я тоже выйду, - усмехнулся Леонард, набрасывая на плечи плащ и надевая на глаза маску.

2

Празднество продолжалось, правда, после вручения призов как-то нестройно, хаотически. Герольд, изображавший Диониса, со свитой из вакханок, теперь напоминал сатира, чтобы не сказать, ночного козла, и его окружали - ни дать ни взять - ведьмы или колдуньи. И они-то расступались перед молодым человеком в черно-красном плаще и черной маске.

- Кто это? - вопрошали вокруг. - А эти никак ведьмы? Движения их фривольны и даже вызывающи.

Молодой человек в маске то брезгливо отступал от них, то стремительно устремлялся вперед, так что плащ его, развеваясь, словно пылал огнем, а ведьмы не отставали, то стеная в пляске, то хохоча с торжеством.

- Это же он? - догадалась Эста. - За кого они его принимают? Кем явился он теперь здесь?

Он устремил на нее взгляд, и она испуганно спряталась за колонну. На этот раз Эста ничего не сказала Диане, а изъявила желание поскорее уехать.

- Что еще случилось? - некий испуг испытала и Диана.

- Мне страшно. Это не маскарад вовсе, а нечто совсем иное!

- В самом деле, на подобном празднестве нам еще не приходилось бывать, - согласилась Диана.

- Празднество? Здесь скорее мистерия. Это страшно. Ведь недаром из мистерий родилась древнегреческая трагедия.

- Ах, вот как! Из огня да в полымя? Оставь все это. Напророчишь беду.

- Что же делать? Пусть. Ведь трагедия, коли суждено роком нам ее пережить, приводит в конечном итоге к катарсису.

- Или к смерти, - проговорила молодая дама, вздрогнув от внезапной мысли о смерти на этом веселом празднике жизни.

- Ну, ее не минуешь. Да, где же снова Жорж? Уедем без него, -заторопилась Эста.

- Спрячься. Он смотрит на нас. Тот, в черном плаще и маске. Он появился в зале с художником. Теперь уж вполне я его узнаю. Это же Леонард.

- Свирин? Это он разыграл Эрота? - Эста просияла, очевидно, страх ее пропал. - Вот бы никогда не подумала.

- Я тоже, - усмехнулась Диана. - Он чудак, конечно, но не настолько же... Где его гордость.

- Да она с ним. Погляди. Ведьмы принимают его за своего владыку. Довольно! Я ухожу, - и юная девушка решительно направилась к выходу.

Диана последовала за нею, чтобы та не вздумала идти одна пешком по ночному городу.

Народу стало меньше, и зал проступил во всем великолепии, с картинами, Эста огляделась:

- Смотри! Там меж колонн висят картины одна другой чудесней, - «Суд Париса», иль «Похищение Европы», там «Элизиум», весь остров, как театр на склоне гор у берега морского, где жизнь цветет от века и поныне, с игрой сатиров, нимф и нереид.

Дама в маске:

- Я ничего такого там не вижу. Уходим, Эста. Все-таки здесь душно. Но хуже, мысль о смерти посетила на празднестве таком - вот это страшно.

Поспешно покидают зал. Слышны голоса: «Полиция! В гардеробе обнаружили чемодан с динамитом!» - «Глупости! В чемодане оказались книги!» - «Однако произведены аресты!»

Проносится гул по залу «у-у-у!»

ГЛАВА ПЯТАЯ

1

Художник привез Леонарда к себе. Того клонило в сон.

- Аристей, - интимно и детски зазвучавшим голосом, уже засыпая, он справился. - Вы видели Психею? Вы ее знаете?

Художник улыбнулся, словно припоминая облик и лицо девушки.

- Я ее видел издали. Я ее не знаю. Но, кажется, у меня есть зацепка, и если мы на правильном пути, то узнаем Психею. Только, боюсь, эта барышня если не из высшей реальности, то уж всяко из высшего света.

- Разумеется, ведь Психея - царская дочь. Да Эрот - бог, -прошептал Леонард, укладываясь спать.

- А что касается дамы в чудесном платье, с которой несомненно связана Психея, как мне сказали, это молодая жена Легасова, - добавил Навротский как бы про себя.

- Что! Диана? - к удивлению художника, смутился Леонард.

- Ты ее знаешь?

- Еще бы. Диана - моя кузина. Но она с тех пор, как вышла замуж, ведь живет в Москве.

- Дача Легасова в стиле модерн в Петергофе, да и в Петербурге у него дом, старинной постройки, но интерьер вновь отделан - в стиле модерн. Ты не бывал у них? - задумчиво проговорил Аристей.

- Нет, - отвечал Леонард со смущением. – Она же больна. Она в Италии.

- Вернулась. Писали в газетах. Кстати, Легасов заказывал мне портрет своей молодой жены, да мне как-то неудобно: имея деловые отношения с ним, писать портрет его жены. Но на балу она предстала в таком наряде, сугубо театральном, что мне захотелось ее писать.

- Ах, вот как! Значит, мы можем к ним заявиться и узнать о Психее, не правда ли? - воспрянул духом Леонард.

- Мы? - удивился Аристей. - Разве Диана Легасова не твоя кузина?

- Моя кузина - Диана Мурина. Как и вы, и она причастна к моей судьбе, - заявил Леонард, падая снова на кровать, словно силы оставили его.

- Ну, хорошо. Спи. Утро вечера мудренее, - и Аристей вышел, собираясь улечься у себя в мастерской.

2

Принадлежа к одному кругу нескольких родственных семей, Аристей знал Диану примерно так же, как и Леонарда, молодую поросль, от которой даже сторонился, ощущая уже свой возраст, как вдруг увидел ее на сцене. После очередного путешествия на Восток, очевидно, по инерции он уехал в Париж, проехался по Италии, как потянуло его неудержимо домой. А по возвращении в Россию он побывал на Волге, посетил город, в котором некогда жил, ходил в гимназию.

Далеко внизу плескалась и летела терпеливая и беспокойная вода. Колеса парохода с шумом вращались, металлическая палуба дребезжала, песчаные отмели отступали в тишь и гладь лагун, и ему хотелось, как в детстве, скинув обувь, пробежаться по ним далеко-далеко...

Интересно было и на остановках. Все спешили, кто куда, важные господа, чиновники, купцы, прачки, мальчишки, барышни и дамы с зонтиками, и останавливались, словно застигнутые врасплох внезапным прибытием парохода и видом нарядной беспечной публики на верхней палубе. Всем почему-то весело, страх как любопытно. И откуда эта молодость чувств, когда всякий день, всякая встреча - как праздник? Как праздник, что просится на холст.

В городе мало что изменилось за последние лет десять. Только все сделалось меньше: и тюрьма на косогоре, и церковь с колокольней, и дом губернатора, и торговые ряды - точно это уже не настоящая жизнь, а декорация для театрального представления, нечто из далекого прошлого, из сказки.

В летнем театре в саду выступали неутомимые акробаты и куплетисты, клоуны и танцовщицы, а городской театр арендовала драматическая труппа известного антрепренера Синельникова. Аристей вспомнил, каким событием всегда был приезд артистов, разумеется, известных. Артисты приехали! И жизнь в городе, сонном, как в летний зной в деревне, приобретала иной вид, иной характер, общество оживлялось, будто идеалы юности у всех проснулись, и жизнь человечества близко касается всех и каждого.