Импровизатор

— Кто она? — спросил я тихо.

— Первая красавица Венеции! Племянница Подесты! — ответил он. Дивный взгляд ее и прекрасное лицо навеки запечатлелись в моей

душе и будили в ней какие-то смутные воспоминания.

— Да, она прекрасна! — невольно сказал я как бы самому себе.

— Вы не узнаете меня, синьор? — спросила, подходя ко мне, какая-то пожилая дама. — Прошло уже несколько лет с тех пор, как я имела честь познакомиться с вами. — Она улыбнулась, протянула мне руку и поблагодарила за прекрасную импровизацию. Я вежливо поклонился; черты ее лица показались мне знакомыми, но где, когда я видел ее, оставалось для меня загадкой. Пришлось признаться в этом. — Да это и понятно! — ответила она. — Мы виделись с вами всего один раз. Это было в Неаполе, в доме моего брата, врача; вы посетили нас однажды с родственником князя Боргезе.

— Помню, помню! — сказал я. — Теперь и я узнал вас. Вот уж никак не ожидал встретить вас в Венеции!

— Брат мой, доктор, умер четыре года тому назад! Теперь я живу у старшего брата. Слуга передаст вам нашу карточку. Племянница моя еще чистое дитя, и странное дитя! Она непременно хочет сейчас же уехать домой! Приходится уступить ей! — Старушка простилась со мной и ушла.

— Счастливец! — сказал мне Поджио. — Ведь это сестра Подесты! Вы ее знаете, она пригласила вас бывать у них, полгорода будет завидовать вам. Смотрите только, наглухо застегните ваш фрак, когда пойдете туда! Надо защитить свое сердце: редко ведь, кто уцелеет под выстрелами неприятельской батареи!

Красавица уехала. В порыве увлечения она склонилась к моим ногам, но в ту же минуту в ней проснулись ее стыдливость и скромность, она почувствовала себя предметом всеобщего внимания и поспешила удалиться. Вслед ей раздавались одни восторженные похвалы. Она разделила в этот вечер мое торжество! Царица красоты пленяла всех. Сердце ее было так же благородно, как и черты лица.

Сознание сделанного мною доброго дела осветило всю мою душу. Я и гордился, и радовался, сознавая свой поэтический дар. Похвалы и сердечные приветствия, наградившие меня за мою импровизацию, растопили ледяную» кору, облекавшую мое сердце, и самая душа моя стала как будто чище и лучше, когда сердце очистилось от этой скорлупы горечи и недоверия к людям. Теперь я мог думать о Фламинии уже без всякой горечи; да, теперь и она горячо пожала бы мне руку! Памятные слова ее, что поэт должен воспевать лишь божественное, прославлять Господа, будили во мне самые светлые чувства. Я опять чувствовал себя бодрым, сильным, спокойным и — после многих, многих лет — опять счастливым! В тот же вечер я приобрел нового верного друга: мы с Поджио заключили союз дружбы и выпили на ты. Домой я вернулся поздно, но спать мне не хотелось; лучи месяца ярко отражались в каналах; небо сияло лазурью. Я сложил руки и с детским умилением прошептал: «Отец, отпусти мне грехи мои! Дай мне силу быть добрым и честным, достойным вспоминать о моей дорогой сестре Фламинии! Укрепи также и ее душу; пусть она и не подозревает о моем горе! Будь к нам добр и милостив, Господи!» На сердце у меня стало так легко. Венеция со своими пустынными каналами и старинными дворцами стала казаться мне прекрасным плавучим островом фей.

На следующее утро, все еще под впечатлением вчерашнего прекрасного вечера, я сел в гондолу и поехал с визитом к сестре Подесты. Говоря откровенно, мне хотелось поскорее увидеть молодую девушку, которая вчера оказала мне такую честь и слыла царицей красоты.

— Это дворец Отелло! — сказал мой гондольер, когда мы подплыли к старинному зданию, и повторил историю его первого владельца, венецианского мавра, задушившего свою прекрасную жену Дездемону. Гребец прибавил, что все туристы-англичане обязательно посещают этот дворец, словно храм святого Марка или арсенал.

У Подесты меня приняли точно родного. Роза, сестра Подесты, заговорила о своем дорогом умершем брате и о веселом Неаполе, которого она не видела вот уж четыре года.

— Да, — сказала она, — Мария тоже соскучилась, и вот в один прекрасный день мы возьмем да и уедем с ней туда. Я хочу еще раз перед смертью увидеть Везувий и чудный Капри.

Вошла Мария и как-то застенчиво протянула мне руку. Как она была хороша! Сегодня она показалась мне еще прекраснее, чем вчера. Поджио был прав: она действительно могла послужить олицетворением младшей из Граций. Кто мог сравниться с ней красотою? Может быть, Лара? Да! Слепая девушка в лохмотьях, с маленьким венком из фиалок на голове, красотой не уступала Марии в ее богатом наряде. А закрытые глаза говорили моему сердцу даже больше, нежели чудный взгляд этих темных очей. На лице Марии лежал такой же отпечаток грусти, как и у Лары, но темные глаза светились такой ясной, спокойной радостью, какой, конечно, не знавала слепая. Многое в Марии напоминало мне совершенно незнакомую ей слепую нищую, и я даже испытывал, глядя на племянницу Подесты, то же чувство какого-то особого благоговения, которое внушила мне Лара. Я был оживлен, разговорчив и, видимо, произвел на всю семью самое благоприятное впечатление. Мария же, кажется, увлеклась моим красноречием не меньше, чем я ее красотой. Я любовался ею, как влюбленный любуется дивной статуей, похожей на его возлюбленную. В Марии я, почти как в зеркале, видел красавицу Лару; душою же она напоминала мне Фламинию, внушала мне такое же доверие; мне казалось, что мы с нею давно, давно знакомы.

Глава XII. ПЕВИЦА

Теперь я подхожу к описанию события, почти заслонившего собою все остальные близкие к нему. Так заслоняет собой от взоров путника могучая пиния растущие возле нее мелкие деревца. Поэтому я коснусь остальных событий этого периода моей жизни лишь мимоходом. Я часто бывал в доме Подесты, стал, по их словам, душой их семейного кружка. Роза беседовала со мною о своем милом Неаполе, а я читал ей «Божественную комедию», Альфьери и Николини и восхищался умом и душой Марии. Поджио оставался моим лучшим другом; семья Подесты узнала об этом, и его также пригласили бывать у них. Он не знал, как выразить мне свою признательность, говоря, что только благодаря нашей дружбе, а не своим собственным заслугам он удостоился чести быть принятым в доме Подесты и стал, таким образом, предметом зависти для всей венецианской молодежи. Слухи о моем импровизаторском таланте облетели между тем весь город, и меня положительно не выпускали из знакомых мне домов, пока я не удовлетворял общему желанию — послушать мои импровизации. Все восхищались ими, даже первые художники Венеции признавали во мне собрата и все советовали мне выступить публично.

Отказаться я не мог и выступил раз вечером перед членами Академии художеств. Импровизации на темы «Поход Дандоло на Константинополь» и «Бронзовые кони над порталом собора святого Марка» стяжали мне почетное звание члена академии. Но еще большая радость ждала меня в доме Подесты. В один прекрасный день Мария подала мне ящичек, в котором лежало чудное ожерелье из маленьких, удивительно изящных и пестрых раковин, нанизанных на шелковую нить. Это был подарок от несчастных сирот на Лидо, которые считали меня своим благодетелем.

— Что за прелесть! — сказала Мария.

— Спрячьте и подарите своей невесте! — сказала Роза. — Это будет прекрасный подарок; его и дали вам для этой цели.

— Невесте! — серьезно повторил я. — У меня нет ее!

— Ну, будет! — сказала Роза. — И еще какая! Красавица из красавиц!

— Никогда! — грустно повторил я, потупив глаза под впечатлением воспоминаний о своих утратах. Мария утихла при виде моего уныния. Она с такой радостью взялась поднести мне этот подарок, переданный ей от бедняков через Поджио, и вот теперь я стоял такой расстроенный! Видно было, что я не в силах превозмочь свои чувства. Ожерелье я продолжал держать в руках. Я охотно подарил бы его Марии, но слова Розы удерживали меня. Мария, верно, отгадала мою мысль: когда я взглянул на нее, она слегка покраснела.

— Редко вы навещаете нас! — сказала мне жена моего банкира в один из следующих моих визитов. — Зато вы часто бываете у Подесты! Да, там веселее! Мария ведь первая красавица во всей Венеции, а вы наш первый импровизатор! Итак, партия подходящая! У девушки прекрасное имение в Калабрии; оно досталось ей по наследству или куплено на унаследованный капитал. Смелее, и вы найдете свое счастье! Вам будет завидовать вся Венеция!