Три версты с гаком

Таня локтем пробует воду и заставляет разбавить холод­ной. Тонкий ручеек льется на красную спинку. Видя, что мать молчит, Артем опрокидывает кастрюлю. Таня толь­ко качает головой и говорит:

— Простынку!

Простыня висит на веревке у печки. Таня приподни-

мает крошечное тельце, а Артем накидывает на него теплую простыню.

, — Уф-ф! — говорит он, распрямляя спину. — Легче кубометр дров напилить...

— Это только начало.

— Можно подумать, что ты воспитала дюжину де­тишек, — усмехается Артем.

— О, я буду примерной матерью... Целый месяц хо­дила на курсы. И представь себе — закончила на пя­терку.

— Послушай, мать-отличница, ты его насквозь про­трешь!

В комнате тепло, даже окна запотели, как в бане. Картины сняты с мольбертов и поставлены в угол. В печ­ке потрескивают поленья. На полу лужа мыльной пены. Вытерев ребенка, Таня расстилает на широкой кровати одеяло, клеенку, пеленки и начинает пеленать. Ребенок кряхтит, ворочается, толкается локтями, отвоевывая се­бе побольше жизненного пространства. Но мать неумоли­ма: она прижимает руки к телу, распрямляет ноги и крепко заворачивает. Младенцу это не нравится. Смор­щившись так, как не сумел бы этого сделать и столетний старик, он разражается плачем.

Таня берет аккуратный пакет с торчащей из него ма­ленькой головой в чепчике и кладет на колени. Пронзи­тельный плач утихает, а затем с еще большим накалом наполняет всю комнату. Таня не спеша расстегивает пуго­вицы на кофте. Крик мгновенно обрывается на самой высо­кой ноте, раздается довольное сопение и причмокивание.

Таня наклоняет голову к ребенку. Глаза ее полупри­крыты, на лице полное блаженство. Ее грудь шевелится, дышит, будто живая. Артем со вздохом отворачивается. И впервые ловит себя на мысли, что ревнует ребенка к матери...

Обхватив обеими руками детскую ванну, тащит к две­ри. Ногой распахивает и, выскочив в сени, быстро за­крывает за собой. Вылив теплую воду на обледенелую землю, смотрит, как грязноватая ледяная корка начинает дымиться, становится все тоньше и наконец проваливает­ся, обнажив островки земли. Потом, вооружившись тряп­кой, вытирает в комнате некрашеный пол — скорее бы становилось тепло, нужно будет сразу покрасить — и старается не смотреть на Танины полные раздвинутые колени, на которых уютно расположился его отпрыск.

2

Артем достал из изъеденного древоточцем шкафа но­вый шерстяной костюм, белую рубашку, галстук. Не лю­бил он надевать все это. Обычно носил брезентовые и нейлоновые куртки, толстые вязаные свитера, джинсы и спортивные ботинки на толстенной, причудливо изре­занной подметке. Но сегодня был необычный день. Затя­гивая узел галстука на отвыкшей от такого ярма шее, Артем с удивлением разглядывал себя в зеркало. Боро­да стала длинной и кудрявой. И вроде бы глаза светлее. Это все, наверное, оттого, что отвык смотреться в зерка­ло. Лишь с приездом Тани ему пришлось идти

в мага­зин и купить самое большое зеркало.

Таня тоже нарядилась в лучшее платье, но, увидев себя в зеркале, расстроилась: платье стало ей велико.

Сына завернули в простыни, укутали в одеяло и об­вязали поперек красивой лентой, а чтобы не пищал — в рот сунули пустышку. Однако, когда Артем нагнулся над ним, младенец выплюнул соску и заорал благим матом.

— Чего это он? — удивился Артем.

— Боится тебя, — сказала Таня. — Что это, скажет, за страшный бородатый человек смотрит на меня...

— Страшный, говоришь? — Артем подошел к зер­калу и снова стал рассматривать себя. — А без бороды, думаешь, я буду красивым?

— Я тебя никогда не видела без бороды.

— Сейчас увидишь!

Он взял ножницы и в несколько взмахов остриг бо­роду. Потом налил из чайника горячей воды, достал бритву, помазок и тут же перед зеркалом, морщась и охая, побрился. Таня с интересом наблюдала за ним. Ко­гда он смыл остатки пены и побрызгался одеколоном, она подошла к нему, обняла и прижалась к его покрасневшей щеке.

 — Такой ты мне больше нравишься, — прошептала она и поцеловала в губы.

— Признаться, она мне давно надоела, — сказал Артем. — И потом я поклялся, как только женюсь на тебе — к чертям собачьим бороду!

— Я знаю, почему ты так решил: испугался, что я буду тебя таскать за нее. 

— Ты, как всегда, угадала, — улыбнулся он. — А те­перь давай присядем перед дальней дорогой.

— Почему дальней?

— У нас впереди дорога длиной в целую жизнь, — философски заметил Артем.

— В таком случае сядем, — улыбнулась Таня.

Выйдя из дома, они перешли на противоположную сторону и поднялись на крыльцо поселкового. Дорога длиною в целую жизнь начиналась отсюда. В коридоре Таня шепнула:

— Пришли людей смешить...

— Меня теперь не узнают, — сказал Артем. — Все подумают, что ты привезла себе такого красивого мужа с Урала.

В поселковом никто даже не улыбнулся, увидев их. Секретарь Нина Романовна сидела за письменным сто­лом и что-то писала. Настенька — кассир и курьер по совместительству — бойко щелкала на счетах. За ее худенькой спиной громоздился облупленный несгораемый шкаф. В комнате еще были несколько посетителей.

— Мы хотели бы оформить законный брак, — обра­тился Артем к Нине Романовне.

Секретарь поселкового Совета положила ручку и по­смотрела на них. Отсутствие бороды у Артема ее ничуть не удивило. Настенька же, взглянув на него, тихонько хихикнула.

— Надо Кирилла Евграфовича позвать... — Нина Романовна обернулась к Настеньке: — Сбегай в лесни­чество. Он туда пошел. — И, снова повернувшись к ним, пояснила: — У него печать.

Достав из сейфа радужные гербовые бланки, положи­ла на стол, обмакнула перо в пузырек с тушью и вдруг отложила в сторону.

— Вы должны сначала подать заявление, — сказала она.

— Пожалуйста, — Артем выложил заранее написан­ное заявление.

Нина Романовна повертела бумагу в руках и положи­ла в папку.

— Придете через две недели, — сказала она.

— Это почему же так? — удивился Артем.

 Есть такое положение... — стала объяснять Нина Романовна. — По старому закону нужно было ждать все­го три дня, а теперь...

— Зачем ждать-то? — спросил Артем.

— Мало ли что? Иногда молодые вдруг передумают... Такое ответственное дело...

— Мы не передумаем, — сказал Артем.

— И потом, где ваш свидетель?

— Вот он, — кивнул Артем на причмокивающий сверток. — Правда, наш главный свидетель говорить еще не умеет...

Все заулыбались. Нина Романовна явно была расте­ряна.

— Ему нужно выписать свидетельство о рождении, — продолжал Артем. — Человеку скоро месяц, а он без ро­ду-имени...

— Сначала люди вступают в законный брак, а потом регистрируют ребенка. А у вас...

— Мы, видите ли, подумали: зачем вас лишний раз беспокоить? — перебил Артем. — Решили все сразу оформить: и брак и ребенка.

Нина Романовна с надеждой посмотрела на дверь и опустила голову, раздумывая, что делать.

— Я даже не знаю, как тут быть... — сказала она.

— Человек вон бороду сбрил по такому случаю, — заметил один из посетителей.

Таня потянула Артема за рукав:

— Пойдем...

— Если вы нас сейчас же не зарегистрируете, — в шутку пригрозил Артем, — пойдем в церковь венчать­ся! А ребенка окрестим...

— Эт-ты, родимый, верно надумал, — подала голос маленькая старушка в шубейке. — Нечего ребенку не­христем расти. У нас в Кудрявцеве церковь действует и батюшка там хороший такой, уважительный... Не гляди что молодой, а дело святое досконально знает.

— А ты уж и крестной согласна, Кузьминична? — раздался за спиной знакомый голос. — А чем я хуже по­па? Нина Романовна, доставай бумаги!

— По положению... — начала было секретарь, но Ки­рилл Евграфович перебил:

— Какое тут положение? Татьяна уже родила. По­здравляю вас с сыном!

Нина Романовна снова обмакнула перо.

— Что сначала оформлять: рождение или брак?

— Раз они сперва соорудили ребятенка, а потом на­думали жениться, значит, оформляй рождение...