Судьба. Книга 1

— Никуда не пойдём!

— Сейчас решайте!

— Люди, эти дивалы продались за деньги!

— Не нужны нам такие дивалы!

— Сменить дивалов!

— Кази сменить!

— Пусть дивалами будут те, кто за народ болеет!

— Справедливых людей дивалами выбрать!

Пристав, незаметно пославший куда-то переводчика и поэтому понимающий выкрики с пятого на десятое, расстегнул кобуру револьвера и сдвинул её ближе к животу. Кази и ишан Сеидахмед громко бормотали молитвы. Побледневший арчин Меред с тревогой и надеждой посматривал на пристава. Бекмурад-бай, набычившись, крутил в руке плеть и зло смотрел на кричащих. Пышнобородый Сарбаз-бай, уже вылечившийся от раны, с любопытством водил по залу круглыми кошачьими глазами. Аманмурад кривился и косил по сторонам, высматривая куда-то вдруг исчезнувшего Вели-бая. Широкоплечий Байрамклыч-бай разбойничьи шурился и подрагизал бровью, словно в предвкушении чего-то интересного. Старый Аннагельды-уста вздыхал, теребя бороду. Сухан Скупой, раскрыв слюнявый рот, застыл в напряжённом ожидании.

— Успокойтесь, люди, — уговаривал растерявшийся дивал Рахим. — Не делайте безумия… Помните, дурак бросит в колодец камень, сорок умных вытаскивают. Надо обложить дело, посовещаться…

— Конечно, собака собаке на хвост не наступит, — ввернула Огульнияз-эдже, — и люди снова закричали:

— Смерть убийце!

— Сменить дивалов!

— Довольно нашу кровь деньгами оплачивать!

— Пусть дивалами будут те, кто трудится, а не тунеядцы!

— Долой дивалов!

— Сменить кази!

— В Сибир убийцу!

— В Сибир!!

В полуоткрытую дверь зала уже несколько раз заглядывал переводчик. Пристав кивнул ему, и в зал ворвались полицейские. Они начали без разбора хлестать плетьми направо и налево. Отступая к дверям под ударами плетей, дайхане продолжали кричать:

— Наказать убийцу!

— В суд дело передать!

— Сменить дивалов!

Возбуждённая Огульнияз-эдже стащила с ноги калошу и уже приготовилась хорошенько смазать ею одного из полицейских по физиономии, когда увидела, что её сын Клычли подкатывает рукава чекменя, а неподалёку напряжённо следит за ним цепким взглядом насторожившийся Байрамклыч-бай. Огульнияз-эдже похолодела, внутренне охнула, вместо полицейского шлёпнула калошей сына и потащила его к выходу. Байрамклыч-бай сожалеюще вздохнул и удивлённо посмотрел на Вели-бая, который, словно чёртик из табакерки, уж сидел на своём месте.

Когда большинство аульчан оказалось на улице и в зале остались только степенные баи и аксакалы, возбуждение улеглось, пристав сказал:

— Уважаемые дивалы, я сегодня сделал тревожные выводы. Крамолой пахнет от речей дрикунов, революцией пахнет, вот что я вам доложу! «Избрать новых дивалов! Трудящихся избрать!» — Когда наши люди такие слова говорили? Это не их слова, кто-то научил их. Надо, господа дивалы, вылавливать всяких смутьянов, которые сбивают людей с панталыку!

Переводчик запнулся на последнем слове, вопросительно посмотрел на пристава и неуверенно перевал:

— … сбивают людей с пахталыка.

— Да-да, есть такие, — закивали дивалы.

Юркоглазый Вели-бай тоже поддакнул:

— Есть… Я сам таких советчиков в шею выпроваживал.

— О чём он? — спросил пристав и, выслушав переводчика, с досадой сказал: — Какой там «пахталык», какие ссуды… Я говорю о тех смутьянах, что подбивают людей против власти идти. Вот кого ловить надо! Не в шею выпроваживать, а вы-лав-ли-вать, понятно? Они — враги государевы и ваши враги. Может быть, эго пропаганду разводит кто-то из тех длинноволосых умников, что сосланы сюда на поселение по приказу его императорского величества. А может, специально какой фармазон из России прибыл для агитации… Ты чего? — спросил он снова замешкавшегося переводчика. — Фармазон? Экая ты, братец, бестолочь… Фармазон — это… как бы тебе понятней объяснить… В общем, каторжанин, бродяга… преступник государев… Так вот я и говорю: ловить их надо. Из ваших, кто крамолу разводит, — тоже хватайте. А я нынче же в жандармерию, начальнику жандармскому донесу…

— Правду сказал, баяр-ага!

— Много длинных языков развелось.

— Да… у всех босяков языки выросли длиннее, чем хвост у зем-зема.

— Укоротить бы надо!

— Расходитесь, люди, — сказал переводчик. — А вы, Бекмурад-бай, зайдите в кабинет господина пристава. Они поговорить хотят с вами.

В кабинете пристав с удовольствием развалился в кресле, закурил, выпустил несколько плотных клубочков сизого дыма.

— Ишь ты… как шрапнельный разрыв!.. Так вот что, Бекмурад, на следующем заседании дивалов я переведу твоё дело в суд.

— Засудит Чары русский суд, — угрюмо сказал Бекмурад-бай. — В Сибир повезут… умрёт он там.

Пристав усмехнулся.

— В Сибирь дураков посылают, а умные поближе ходят. Не бойся, бай! Ты вот что сделай: раздели деньги, которые хотел этой бабе отдать, на две части. Половину снеси судье. А вторую половину я нужному человеку презентую. Поговори хорошенько со своим арчином. И брату накажи, чтобы первое время где-нибудь подальше от людских глаз погулял.

— Не успокоится Оразсолтан, — усомнился Бекмурад-бай, повеселевший от слов пристава, — опять заявления писать начнёт, в Ташкент напишет,

— Пускай её пишет! — пристав прицелился и щелчком послал окурок в дальний угол кабинета. — Пусть пишет. А мы тоже депешу направим, что, мол, скрылся Чары, найти не можем. Кто нас проверять будет! Губернатору дел больше нет, только убитыми пастухами заниматься… Эй, погаси папиросу!

Последние слова относились к переводчику. Папироса упала в угол на стопку каких-то бумаг и оттуда поднималась подозрительная струйка дыма. Переводчик схватил стоящий на столе кувшин и поспешил к месту начинающегося пожара.

— Осторожнее с водой! — предупредил пристав. — Там заявления разные, их ещё разбирать надо… Между прочим, Бекмурад, тебе не кажется, что у этой бабы, у Оразсолтан, есть умный советчик? А мне кажется. Заявления ей грамотные пишет, учит, что и где говорить. Ты думаешь, она сегодня свои слова кричала? Как бы не так! «Честь продаёте, кровь продаёте!». Это, брат бай, научил её кто-то таким словам. И я даже полагаю, что это не местный демократ, а, похоже, из наших, из русаков кто-то. Но я его, бестию, накрою, у меня долго не поагитируешь, каналья!.,

Пристав оказался проницательным человеком. Сработало здесь полицейское чутьё или помогла простая случайность, но вывод его был очень близок к истине. Вот что произошло за день до последнего заседания дивалов.

Оразсолтан-эдже сидела в своей одинокой кибитке (Сухан Скупой переселился на новое место) и плакалась на судьбу неизменной подруге Огульнияз-эдже.

— Вот у меня ни кола, ни двора. Земли нет, воды нет. Как жить буду? Как Дурды воспитывать? Ведь он. только ростом взял, а умом ещё дитя, за ним глаз материнский нужен… Когда доченьку мою увезли, арчин Меред вспомнил обо мне, покровительство своё предлагал. А теперь молчит. И все молчат…

— Эх-хе, Оразсолтан, что на арчина кивать… Арчин — что сурок: где зерном пахнет, туда он и поспешает. От чистого сердца, что ли, он помощь тебе предлагал? Сама ведь ты поняла, почему он в покровители набивался. Все люди нынче говорят: «Меред у Бекмурад-бая хотел отобрать Узук, чтобы самому на ней жениться». Вот что говорят люди! А у него, у старого козла, две жены — и с теми он сладу не Найдёт. Помнишь, какие ом слова говорил, пыжился: «честь», «вера», «совесть»… Где у него, окаянного, честь и совесть!

— Правда, Огульнияз, бессовестным Меред оказался. Денег-то сколько собрали на спасение Узук, Куда дели? Девочку мою не спасли и деньги людям не вернули.

— Они вернут, гляди! У них пасти, как у волков, ненасытные. Что попало — назад не вырвешь. Без конца воруют, обирают народ. Лопнут они когда-нибудь, проклятые! Лопнут и сдохнут!

— Аксакалы наши тоже… Не могли Мереда усовестить…

— Э-э-э, аксакалы… Чёрная свинья, белая свинья — всё равно свинья. Эти аксакалы наверно и деньги делили с Мередом. Гляди, ещё снова пойдут собирать! Ну, пусть только придут ко мне, пусть придут… Я им прямо скажу: «Что, пасти у вас опустели, ишаки поганые? Опять пошли бедняцкие крохи собирать?» Только и знают обманом жить… На твоё заявление ответили что-нибудь?