Конец

— Конечно… ты ведь ничего плохого ему не сделала, не внесла свою тысячу песет…

— Полторы тысячи, — тотчас поправляет ее Ампаро.

— Ну вот, снова-здорово! — Мария досадливо морщится. — Какой-то диалог глухих!

— Все правда! — настаивает на своем Ньевес. — Все мы… все внесли свой вклад: кто по желанию, а кто-то и против воли. Эти деньги… они нас отравили.

— Ну конечно! Тридцать сребреников, — комментирует Мария с презрительным безразличием. — Нет ничего нового под солнцем.

— И вовсе это не обязательно конец света, — говорит Ампаро. — Если ему хватит времени, чтобы покончить со всеми, прежде чем…

— Я буду следующей, — заявляет Ньевес, — теперь… теперь… мой черед… а я… не хочу…

— Твой черед? А почему, собственно, твой? — спрашивает Мария.

— Не знаю… — Ньевес все с большим трудом сдерживает рыдания, — у меня… у меня есть такое предчувствие…

— Послушай, Ньевес, — говорит Хинес, — все, что вокруг происходит, настолько необычно… этому можно… можно найти какое угодно объяснение. Не знаю… я думал… я много думал обо всем этом, о том, что случилось, о том, что продолжает с нами твориться, и… мне кажется, все это настолько абсурдно, настолько выпадает из рамок нормального, что… скорее всего не имеет никакого объяснения, я имею в виду разумное объяснение, чтобы оно опиралось на известные нам естественные законы, и…

— Не дури нам голову, — обрывает его Ампаро, — все мы отлично знаем, что происходит.

— Нет, не все — и не все думаем одинаково. Я что хочу сказать? Не исключено, что исчезнувшие люди возвращаются — возвращаются в нормальный мир, в настоящий, потому что это… эта ситуация… Что случилось там, в ту ночь, в приюте? Какой-то разлом, трещина… А вдруг мы попали в другое… в другое измерение? Или еще бог знает куда! А исчезнувшие просто возвращаются в обычный мир…

— Прямо как в кино… — говорит Ампаро.

— А разве все это не как в кино? Когда человек вдруг раз — и пропадает, безо всякого следа!

— Помнишь этого мага, ну как его… — говорит Ампаро, — ну того, что крутил любовь с Шиффер… Как его зовут?.. Вот — Копперфильд! Так вот, у него даже слон исчезал.

— Да, но опустошить целую провинцию и ему было бы слабо, — вставляет Мария.

— Это да! — неохотно соглашается Ампаро. — Итак, мы, по-твоему, находимся в четвертом измерении, в туннеле времени или в чем-то подобном… Ладно! А что же творится в нормальном мире? Они что, продолжают там жить без нас? Или как? А вдруг другая Ампаро крутится сейчас на своем складе как белка в колесе? Вот было бы здорово! На днях планировали провести инвентаризацию… Инвентаризация, — добавляет она с постной миной, — это вам такое четвертое измерение…

Хинес качает головой и не может сдержать улыбки.

— Я ведь только хотел показать, что могут существовать и другие версии, другие пласты, — говорит он снисходительно, — хотел отвлечь вас немного от этой навязчивой идеи… но теперь вижу, что у тебя это получается куда лучше, чем у меня.

— А вдруг это только сон, — говорит Мария каким-то вялым голосом, — те, кто исчез… они просто просыпаются.

— А этот сон… он что, снится тебе? — спрашивает Хинес. — Потому что я, например, чувствую себя человеком очень даже из плоти и крови. И я, имей в виду, отказываюсь быть героем из твоего сновидения…

— А может, мне только снится, что ты это говоришь, — возражает Мария.

Их беседа скорее похожа на легкий треп, чем на серьезное обсуждение версий, в которые они по-настоящему верят.

— Ну, знаешь… это мог бы быть коллективный сон, — продолжает Хинес, — только представь: он снится всем нам одновременно… А на самом деле мы по-прежнему находимся в приюте, лежим на своих койках…

— Ага, а те, что исчезли, они просто-напросто уже проснулись, — заканчивает его мысль Ампаро.

— Вот именно, — поддакивает Хинес.

— Тогда почему они нас не будят? — спрашивает Мария. — Они же не могут не видеть, как мы страдаем.

— Наверно, потому, что люди не всегда помнят увиденные сны, — отвечает Хинес. — Проснувшись, тотчас забывают, что им приснилось… Они понимают: мы еще спим — вот и все.

— Да ладно вам… — говорит Ампаро с явным раздражением. — Меня… меня просто трясет от всяких таких объяснений, когда к месту и не к месту приплетают сновидения. Это совсем как в кино: там ведь часто такое случается, что-то происходит, события накручиваются, накручиваются — и уже непонятно, как из этого выпутаться… И тут выясняется, что все это был только сон. Хлоп — и куча денег за сценарий! Так что уймись! Хватит чушь пороть! Будто трудно заметить разницу между тем, спишь ты или нет…

— Но ведь пока ты спишь, тебе чудится, что все это происходит в реальности, — говорит Мария. — И только проснувшись, начинаешь понимать, насколько нелепым был твой сон.

— Да замолчите вы, ради бога! — срывается Ньевес.

— Вот именно, хватит! — поддерживает ее Ампаро.

— А почему, интересно, мы должны замолчать? — спрашивает Мария.

— Потому что мне страшно!

В ответ действительно наступает молчание, все трое лишь выразительно вздыхают, таким образом выказывая свое неудовольствие.

— Мне страшно даже подумать, что все это происходит не на самом деле… — продолжает вскоре Ньевес. — Что я, наверно, схожу с ума… Что я хочу проснуться и не могу. Не могу!

— Неужто тебе легче от мысли, что тот тип уничтожает нас одного за другим? — спрашивает Мария.

— В этом по крайней мере есть хоть какой-то смысл, — говорит Ньевес. — А вот ваша… ваша… будто ничего такого…

— Ну давай с тобой вместе пораскинем мозгами, детка, — перебивает ее Ампаро, — и сама увидишь — вся эта дурь тотчас с тебя слетит. Скажи, разве у тебя есть ощущение, что тебе снится сон? Глянь только, как солнце лупит, и физиономия у тебя от солнца похожа на помидор, прям пылает — хоть яичницу жарь.

Ньевес проводит ладонью по щеке, и по мере того как взгляд ее теряет лихорадочный блеск, к ней вроде бы возвращается способность соображать.

— Нет, если честно, то нет, — говорит она уже более спокойным тоном.

— И у меня тоже нет, радость моя, и у меня нет. Так что давай-ка нажимать на педали — хотя бы только ради того, чтобы выбраться из этой чертовой пустыни, и будем крутить педали молчком и безо всяких там остановок, потому как я намерена этой ночью, если только доживу до ночи, выспаться в настоящей постели.

— Нет, ради всего святого, давайте разговаривать! — испуганно молит Ньевес, едва убедившись, что ее спутники снова крепко ухватились за рули своих велосипедов.

— Ну довольно, Ньевес, довольно! — осаживает ее Хинес строгим голосом. — Это уже ни в какие ворота не лезет! И вообще, мы теряем попусту слишком много времени, — добавляет он после короткой паузы. — Пора ехать дальше, а если и вправду надо будет перекинуться парой слов или обсудить что-то… сделаем это во время следующей остановки. Скоро все равно придется запасаться водичкой, и насколько помню, неподалеку должна быть очередная заправка или кемпинг… Главное, чтобы там была тень, черт возьми… А стоять здесь, посреди дороги… Ладно, вперед!

Хинес резко нажимает правой ногой на педаль — назад, потом — вперед, понадежнее устраивая ногу.

— Ну что, готовы? — спрашивает он, оборачиваясь.

— Готовы, — отвечает Ампаро.

— Ну пожалуйста! Постойте! — скулит Ньевес, вцепившись в руль обеими руками, но не отрывая ног от земли, в то время как остальные уже тронулись с места. — Постойте! Подождите меня!

Ньевес неуклюже, резкими рывками пускается за ними, она старается побыстрее одолеть те несколько метров, что отделяют ее от спутников. Но еще прежде, чем она догнала их, опять раздается ее голос:

— А тебе не пришло в голову, что… что, возможно, именно этого он и добивается?

Ньевес обращается к Хинесу, однако тот невозмутимо работает ногами, упорно глядя только вперед, туда, где должен закончиться подъем, который, словно бы издеваясь над ними, все тянется и тянется, маня призрачным обещанием отдыха.

— Он хочет… хочет, чтобы мы не сдавались, — продолжает Ньевес, почти прилепившись к колесу Марии, — чтобы мы продолжали игру, и тогда он будет уничтожать нас одного за другим. Он знает… что мы собираемся делать, куда направимся. А хорошо бы нам поступить совсем наоборот. Скажем, встать и стоять как вкопанные… Вот тогда… тогда он не сможет исполнить свой замысел.