Ведьмы цвета мака

Наташа следила за ней и не могла понять, что с ней творится — глаза светятся, она то и дело откидывает волосы назад, голос преувеличенно звонок. Девушка огляделась вокруг — неподалёку от их стола сидел молодой мужчина и смотрел на Марину во все глаза.

— Нет, завтра же пойдём в парикмахерскую и сделаем новую причёску, — настаивала та. — Какая у женщины причёска, так она и проводит день, а из маленьких дней складывается жизнь. Знаешь, почему я занимаюсь модой? Потому что хочу, чтобы русские, зашарпанные жизнью женщины стали красивее. Сложно в элегантном платье быть кухаркой. Как я?

— Что?

— Выгляжу как?

— Отлично.

— Тогда следи, как надо завоёвывать сердца мужчин. Главное — улыбайся, а подойти, он сам подойдёт, как миленький приползёт. Ясный пончик!

Началось — Марина, как-то особенно выпятив вперёд губы, свернула их в улыбку, потом медленно подняла на незнакомца глаза и заморгала. Наташа покраснела от неловкости, но мужчина, подпрыгнув и зависнув воздухе, потупился в тарелку. Через некоторое время Марина повторила — та же реакция: молодой человек подпрыгнул, завис и вдруг начал бешено косить глазами.

— Готов! — Марина пнула под столом Наташу, та хохотнула басом. — Главное — никогда не ущемлять их самолюбие! Они должны быть уверены, что сами нас выбирают. Трусливые завоеватели! — Марина встала и прошествовала в туалет.

Всклокочив волосы, она ещё раз оглядела себя и стала вспоминать, какое бельё на ней сегодня — синее или белое, или ещё какое? Улыбнувшись своему отражению, она выпрямила до хруста позвоночник и вышла из уборной. У входа, конечно же, стоял молодой человек.

— Здравствуйте.

— Добрый вечер.

— Михаил. — Он протянул надушенную руку с блестящими здоровыми ногтями.

— Марина.

— Вы прекрасны!

Марина поморщилась от банальности и принялась рассматривать ухажёра — лицо с веснушками, широкие скулы и нежная ямочка на подбородке, красивые лёгкие кисти рук, карие глаза. Она почти влюбилась!

— Мне как-то неловко, но, может быть, я смогу вам оставить номер моего телефона?

Марина стремительно протянула ежедневник. При представлении она так усиленно улыбалась, что забыла запомнить, как зовут незнакомца. Молодой человек вписал телефон и имя. Улыбнувшись, подал свою записную книгу. Марина тоже оставила номер, но имени не написала. Михаил в секундной растерянности посмотрел на цифры и опять протянул книжку, но Марина уже поднималась по лестнице, звеня серебряным браслетом, опоясывающим щиколотку.

— Трам-пам-пам! — сказал он. — Можно я вас провожу.

— Нет.

— Почему?

— Нечего пялиться на мои ноги!

После победоносного триумфа тётиных чар Наташа возвращалась домой в самом приподнятом состоянии духа и образ тонкой рыжей бестии, повально соблазняющей мужчин, не оставлял её в покое. Она то и дело растягивала свои толстые губы в подобие соблазнительной ухмылки, чуть рассерженной, чуть смущённой, обращала взор на невидимого мужчину, который с каждым шагом по мере приближения к дому всё больше принимал черты Вадика, только тоже преображённого — в дорогом костюме, батистовой рубашке, с пристальным бесстыжим взглядом.

Марина шествовала чуть поодаль от племянницы, и её поведение вызывало у неё серьёзные опасения — Наташа продвигалась вперёд не свойственной ей иноходью, придурковато улыбаясь и вперив куда-то оловянный взгляд.

Михаил, оставшись наедине со «Столичным» салатом, чему-то усмехался, и его веснушчатые щёки, поднявшись вверх, образовывали на месте глаз самодовольные щелочки. Вспоминая название Марининых духов, он ещё раз заглянул в записную книгу, пытаясь отыскать её телефон среди множества других.

Глава 4

В воскресенье воздух особенный, солнце особенное, звуки тоже особенные, они лениво льются, словно отдыхая и требуя, чтобы и ты отдыхал. Марина лежала в кровати и представляла, как Михаил будет её целовать, какие цветы принесёт на первое свидание, куда они отправятся ужинать, и ей уже чудился запах рыбы, нет, баранины с жареным луком, а, может быть, просто картошки и сельди — жирной, пахучей сельди под каким-нибудь соусом. Но до этого надо было растормошить Наташу, сходить с ней в музей, в парикмахерскую и что-нибудь купить из одежды — племянница обожает вязаный трикотаж. Как всё успеть?

Марина вскочила и забегала по квартире, одновременно намазывая бутерброд, ставя чайник и заправляя кровать, а потом ещё не мешало бы и себя привести в порядок — выщипать брови, эпиляция, маникюр, педикюр, маска, краска, костюм и хорошее настроение!

В четверть третьего Марина была готова. В музей они, конечно же, не попали, но ничего, терпеливый Гейнсборо подождёт, а вот усовершенствовать Наташу поважнее живописи, поэтому в три часа дня девушка восседала перед зеркалом, в раму которого едва помещалось её лицо, а двое гибких молодых людей суетились рядом. Они были одеты во всё чёрное, их волосы были выкрашены в иссиня-чёрный цвет, руки проворно орудовали расчёсками, ножницами, кисточками для краски — немножко формы, немножко цвета и много денег.

И Марина тоже кружила около племянницы и пела ей в уши, какая ты красивая, какие у неё шелковистые волосы, безукоризненно прямой нос. От всего этого усовершенствования у Наташи перед глазами поплыли разноцветные пузыри, и, когда причёска была готова, она тихо расплакалась. Марина обняла её и расплакалась тоже, но не очень, так, чтобы макияж не потёк.

И вот в пять часов раздался долгожданный звонок от Михаила. Марина вдруг успокоилась, сменила тон на холодно-отчуждённый, даже деловой. Договорились встретиться в восемь около Большого театра.

Марина, расплатившись и одарив стилистов своей широковещательной улыбкой, схватила Наташу и выбежала из парикмахерской.

— Может, в другой раз? — молила племянница, задыхаясь от быстрой ходьбы.

— Нет, всё, что запланировано, надо исполнить. В другой раз пойдём глядеть на Гейнсборо с его лесным пейзажем, а сейчас кофты, юбки, шарфы…

— И зачем ты меня мучишь?

— Женщина должна быть женщиной!

— Я хочу домой, хочу есть, я устала, ну, пожалуйста.

— Тебе спортом надо заниматься. Дышишь, как слон больной.

— Марина, у меня живот крутит.

— Не ныть! — сказала тётя и нырнула в метро. Наташе ничего не оставалось, как последовать за ней. — Я же для твоего блага стараюсь, — донёсся примирительный голос Марины.

Наташины глаза защипало слезами — она неслась куда-то вниз, где одышливо пыхтели поезда, толкались люди, воняло нищетой, а по стенам рассыпалась полувековая, поблёскивающая золотом, мозаика. Наташа сошла с эскалатора, кто-то больно толкнул её в плечо, другой наступил на ногу, третий сказал: «Куда прёшься, толстуха!» Девушка, прерывисто глотнув синтетический воздух подземки, запрокинула голову назад, через несколько секунд она уже рыдала на плече Марины, та испуганно глядела на племянницу и отказывалась что-либо понимать.

— Я же для тебя стараюсь, — повторяла Марина.

— Я не могу за тобой поспеть.

— Я хочу, чтобы ты была счастлива!

— Мне тяжело. И зачем всё это?

— Человек должен быть красивым, от этого он становится лучше и добрее.

— Сомнительная теория!

— Мир полон сомнений, важно только то, во что веришь.

— Да не буду я красивой!

— Будешь! Нет ничего ни уродливого, ни прекрасного. Есть только наше решение быть красивой. Надо сойти от себя с ума, полюбить каждую секунду своей чёртовой жизни.

— Посмотри на себя и на меня.

— Глупости! Если бы я вела себя как ты, то никогда бы не нравилась мужчинам. Да к тому же когда ты распускаешь нюни, то становишься похожа на свою мать.

Наташа подняла скомканное лицо, её припухшие веки покраснели, а плечи, заикаясь, подрагивали. Марина улыбнулась, поцеловала её в глаза.

— Ладно, пошли пить кофе, — предложила она.

— Ну уж нет, давай тратить твои деньги и делать из меня сексапильную Мадонну.