Ровесники. Герой асфальта (СИ)

- Слушай. – Не выдержала я. – Если ты так о мамином покое заботишься, зачем так себя ведёшь? Неужели ты заранее не знаешь, что она будет переживать?

- Я ничего нарочно не делаю. – Резко возразил Вадим. – И зла никому не желаю. Это всё циклодол. От него возбудимость усиливается.

- Тебя послушать, так выходит, ты всю жизнь на циклодоле сидишь. – С иронией заметил Виталик. – Возбудимость – твоё ежедневное состояние. Может, тебе элениум нужен на будущее, во избежание подобных эксцессов?

- Да чего я особенного сделал? Дерёмся мы не в первый раз…

- А ментов как ты матом поливал – помнишь?

- Кто?! Я?! – Канарейка приподнялся с подушки ещё выше и боли на этот раз даже не заметил.

- Ты, ты. – Хором, с улыбкой подтвердили мы.

- Фигня…Я вообще не умею матом ругаться.

- Правда? – Виталик изобразил глубочайшее удивление. – Ксюш, ты слышала, как он вчера выделывался?

- Ещё бы.

- Твоими ругательствами можно было целую энциклопедию заполнить.

- Два тома. – Подхватила я. Мы с Виталиком уже откровенно веселились, наблюдая за растерянностью Канарейки.

- О бо-оже…- Внезапно обессилев, он снова рухнул лицом в подушку. Больше в своё оправдание сказать ему было нечего, и мы, осознав это, тоже прекратили издеваться. В конце концов, отбитые почки – вовсе не шутки. Вадиму сейчас действительно было плохо, и нуждался он больше в нашем сочувствии и заботе, а не в нудных нравоучениях и ехидных насмешках.

Я взяла со стола таблетку аспирина и чашку с водой, окликнула Канарейку:

- Выпей таблетку. Легче станет.

На этот раз он подчинился – тихо и беспрекословно, как больной ребёнок, взял из моих рук лекарство, выпил его и, вернув мне чашку, опять лёг ничком. От этого покорного молчания нам почему-то стало не по себе – не таким привыкли мы видеть Вадима.

- Очень плохо, да? – Чуть слышно спросил Виталик.

- Нормально…Только жалеть меня не надо, договорились?.. Сам во всём виноват.

- Никто тебя не жалеет. – Сказал Виталик серьёзно. – Мы просто тебя поддерживаем в трудную минуту, как положено друзьям. Правда, Ксюш?

- Правда.- Не думая, согласилась я.

Вадим поднял лицо:

- Спасибо.

Он уже улыбался, как ни в чём не бывало, и это был снова прежний Канарейка – весёлый, неунывающий, такой же, как всегда. У меня как будто тяжёлый груз с души упал, сразу же стало легко и радостно. Неужели иногда для поднятия настроения требуется так мало?

- Слушай, давай музыку что ли включим? – Обратилась я к Вадиму. – Так веселее будет.

- Включай. – Он кивнул на стоявший в углу комнаты большой музыкальный центр «Панасоник». – Только моя музыка тебе вряд ли понравится. Хочешь – Варькины сходи, возьми в её комнате.

- Нет, зачем же. – Я подошла к центру. Рядом стопкой, друг на друге лежали кассеты. Их было штук десять, неподписанных из которых я насчитала только три. Все остальные были с записями песен «Арии». Целых семь альбомов! Я, ничуть не сомневаясь, сняла самую верхнюю. Прочитав название «Ночь короче дня», сразу же вытащила кассету из коробки и вставила в первую секцию. Бог с ним. «Ария» так «Ария». Может, свершится чудо, и я вдруг что-нибудь пойму в этом грохочущем искусстве?

А Канарейка тем временем окончательно оживился:

- Виталь, поставь чайник сходи на кухню, а? Чего просто так сидеть?

Виталик молча вышел. Сидя на кровати Никиты, я разглядывала комнату вокруг себя и старалась прислушаться к словам песни, доносившейся из колонок.

В краю древних предков я рос чужаком

И не чтил ни святых, ни чертей,

Я шёл против ветра, я шёл напролом

В мир нездешних и вольных людей,

Но я не был никогда рабом иллюзий!

- Погромче сделай. – Попросил меня Вадим, и я, прибавив децибелы, чуть не оглохла от тяжёлой металлической музыки.

Здесь молятся Богу и Сатане –

Без хозяина трудно прожить,

И каждый построил себе по тюрьме

Веря в праведность царственной лжи,

Но я не был никогда рабом иллюзий!

Кажется, я начала осознавать, почему Вадиму нравится «Ария». Песни этой группы очень подходили к его собственному жизненному кредо и вполне соответствовали характеру Канарейки. Они так и призывали к борьбе.

Здесь на вершине рядом со мной

В небе кружат три белых орла,

Гордость им имя, Дух и Покой,

А за ними ни зла, ни добра.

Стой на вершине рядом со мной,

Там, где кружат три белых орла,

Гордость им имя, Дух и Покой,

А за ними лишь высь,

Лишь холодная высь,

Ни добра, ни зла!

Ну так и есть…Все эти строки так явственно читались на лице Вадима, словно он сам был их автором. Я сидела и смотрела на плакат «Арии», висевший над кроватью Канарейки. Довольно старый уже плакат, потрёпанный по краям, с изображением патлатых, лохматых рок-музыкантов. «Герой асфальта» - гласили кроваво-красные буквы внизу.

Меня проклинали, смеялись в лицо,

А старухи плевали мне вслед,

Друзья награждали терновым венцом

И пророчили множество бед,

Но я не был никогда рабом иллюзий!

Но даже в час смерти не стану другим,

И никто не поставит мне крест,

Я буду свободным, но трижды чужим

Для пустых и холодных небес.

Я не стану никогда рабом иллюзий!

Я даже не заметила, как их кухни вернулся Виталик. Нога моя непроизвольно отбивала гитарный ритм песни… «Герой асфальта»…Мне нравилась эта фраза…Герой асфальта…Это просто здорово…И тоже как будто про Вадима сказано…

- Что, плакат понравился? – Очнулась я, услышав вопрос Канарейки.

- А? – Мне с трудом удалось собрать рассыпавшиеся в голове мысли и вернуться в реальность.

- Я говорю, плакат тебе что ли понравился? Так внимательно его сидишь, изучаешь.

- Я просто так.

- От скуки? – К Вадиму окончательно вернулась его прежняя насмешливость, но я уже как-то к ней привыкла. А может быть, просто притерпелась.

- Нет. Интересно просто посмотреть, кому ты поклоняешься.

- С чего ты взяла, что я кому-то поклоняюсь? – Кажется, Канарейка обиделся. Я даже растерялась, не зная, чем загладить свою оплошность.

- Ну…Ты же любишь «Арию».

- Люблю. Ну и что?

- Плакат, вон, у тебя висит.

- Это не говорит о том, что я фанат. – Отчеканил Вадим раздражённо, а Виталик, который успел устроиться на диванчике возле меня, дал объяснение:

- Это реликвия, Ксюш, совсем другого характера.

- Какого же? – Тотчас попросила я уточнить, поочерёдно поглядывая на обоих ребят.

Вадим вздохнул:

- Этот плакат у меня давно тут висит. Лет шесть, если не больше. Ремонт делали в прошлом году, а я его на новые обои повесил. Зачем – не знаю. На память, наверное.

- Почему – на память? – Не поняла я.

- Понимаешь, я «Арию» впервые услышал, по-моему, лет в девять. Как сейчас помню, «Герой асфальта» альбом приятель дал. Не новый уже, правда, старенький такой альбомчик, до моих ушей только в девяносто втором дошёл… Так вот, я его тогда буквально загонял, по десять раз мог прокручивать от начала до конца. Дома все вешались, когда я кассету врубал на полную катушку, отец всё грозился плёнку порвать и выкинуть в мусорку.

А однажды осенью я ангиной сильно заболел. Я вообще часто ей болею, у меня это хроническое, с детства. Так вот, валялся с температурой под сорок, врач у меня абсцесс нашёл, велел срочно в больницу везти и там вскрывать…Так, помню, хреново было…И вот, отец тогда специально в Москву ездил в «Железный марш». Купил мне этот плакат и кассету с новым альбомом «Арии». Порадовать меня хотел. С тех пор у меня просто духа не хватает этот плакат снять. Рука не поднимается. Так что фанатизм тут ни при чём, как видишь.

Нет, это просто невероятно! Я когда-нибудь перестану поражаться многоликости Вадима Канаренко? Когда-нибудь сумею до конца постичь все грани его удивительно непредсказуемого характера? Каким образом возможно испытывать родительские нервы сумасбродными выходками, подобно вчерашней, и в то же время так трепетно хранить незатейливый отцовский подарок целых шесть лет? Выходит, отца Вадим любит ничуть не меньше матери и только какой-то сидящий внутри его сознания подростковый протест заставляет Канарейку идти наперекор всем и вся.