Майя (СИ)

Приподняв ресницы, увидела над собой склонённых мужиков в серых ватниках, удивлённо разглядывавших её, но от боли во всём побитом теле, не сразу сообразила, что это и есть те самые партизаны, которых так стремилась найти. Она поглядывала на них затравленно, с опаской, они же обсуждали её не стесняясь и от них во всю разило перегаром.

«Кто такая ?» –резко спросил мужчина в центре, по-видимому, командир и обращаясь к рядом стоящему-« Слышь, комиссар, она выглядит так, словно её с креста сняли.»

«С какого креста, командир, по её сумасшедшему виду явно Кирилловка плачет, вот только всех больничных пациентов немцы в Бабьем Яру ещё 27 сентября расстреляли »- и переглянувшись с командиром обратился к Майе:

«А ,ты, часом не с Бабьго Яру сбежала?»

«Да»- отвечала девушка, не могла же она соврать будущим соратникам по оружию-« Я, Майя Молтарновская и к вам с последних сил добралась, чтобы с немцами воевать.»

Командир многозначительно фыркнул, а потом побагровев заорал:

»Как эта девчонка посреди лагеря оказалась? Кто дежурит на посту? Немедленно привести ко мне.»

Один из бойцов побежал за постовым и вернулся с мужчиной средних лет с помятым, заспанным лицом. Он был обескуражен, смотрел на всех исподлобья, затем уставился на Майю колючим взглядом. Рассерженный командир стал трясти его за плечи, громко ругая :

«Ты, что Куркуленко, мать твою...совсем из ума выжил, отряд тебе доверил свои жизни, а ты на посту уснул, а если бы это были немцы, нас бы тут, как куропаток постреляли. Находясь во вражеском тылу, мы продолжаем оставаться боевой единицей войск НКВД и соблюдение строжайшей дисциплины одна из важнейших основ нашего успеха в борьбе с врагом – окончательно выйдя из себя, командир выхватил свой наган и начал водить у Куркуленко под носом, продолжая кричать- в военное время твоё головотяпство приравнивается к пособничеству врагу и наказание ему – расстрел!»

-Товарищ командир! Вы же сами вчера отметили меня перед строем за успешное выполнение задания. - оправдывался Куркуленко.

-Так-то было вчера, а может потому, ты, ещё жив.

-Что-же вы, меня, боевого подрывника, из-за этой жидовки расстреляете?

-Не из-за неё, а за твоё разгильдяйство, ты у нас уже большой мальчик, научись отвечать за свои поступки.

Подошедший к ним комиссар, положил руку на плечо командира и примирительным тоном сказал:

»Иван Афанасьевич, ты ведь сам сказал, что мы боевая единица, давай без самосудов, посади его на губу, пусть посидит, подумает, да и мы подумаем, что с ним дальше делать. Подрывник он отменный, ещё не раз нам пригодится, а о дисциплине я с ним поговорю. Лучше разберись с этой- кивнул он головой в сторону Майи - Ты ведь сам понимаешь, что ей здесь не место.»

-Остапчук – позвал командир бойца- Покорми её, а потом выпроводи из лагеря.

-Так пропадёт девчонка, с голоду помрёт или замёрзнет.

-Ты разговорчики свои брось, «лес рубят- щепки летят» , у нас тут не институт благородных девиц, а военное мужское подразделение, мы здесь не в бирюльки играем, а воюем и я не позволю бабьим присутствием, деморализовать боевой дух бойцов, девка больная, нам со своими больными без лекарств делать нечего, так, что возиться с ней некому, тем более, что мы в своём отряде жидов не держим. Что бы через час духу её здесь не было. Понятно?

-Так точно, товарищ командир!

Майя ела гречневую кашу растягивая удовольствие, по чуть- чуть, как говориться, чтобы больше влезло. Ей было крайне больно сознавать себя обузой, никому не нужной щепкой. У неё забрали последнюю надежду быть среди людей и принести какую-то пользу, ей не к кому и некуда было идти, её просто вычеркнули из общества, из жизни, она превратилась в ходячего мертвеца. Отчасти, понимая частичную правоту сказанного командиром, о том, что в нынешнем своём состоянии она действительно больше нуждалась в сиделке и вряд ли смогла стать в ряды бойцов не умея стрелять, но ведь могла отлежавшись, варить, стирать, ухаживать за ранеными, Майю до глубины души ранило сознание того, что в отряд её не взяли лишь из-за того, что она еврейка, подали милостыню миской каши, как попрошайке, и выгнали на растерзание повсюду шныряющим карательным ищейкам. Она ловила себя на мысли о том, что где-то уже слышала эту фамилию «Коркуленко,» но так и не смогла вспомнить где.

Остапчук собрал ей небольшую котомку, положив в неё несколько варёных картофелин, луковицу, краюху хлеба и шепнул:

«Послушай, я тебя к дороге выведу, если вдоль неё идти, километров через 6-7 будет хутор, там до войны было лесное хозяйство и пасека, свояк мой работал там лесничим, его понятно призвали в армию, а жена его Евдокия Андреевна, младшая сестра моей покойной жены, сама на хозяйстве осталась. Скажешь ей, что ты от Ивана Петровича. Она женщина правильная, хорошая, иди к ней, не бойся, место там тихое и стоит на отшибе, у неё и схоронишься. » От участия этого чужого, угрюмого на вид, немолодого человека, девочка расплакалась.

Глава 10 Не было счастья, так несчастье помогло.

Партизанский отряд был небольшим и размещался в нескольких, наскоро вырытых по окружности поляны, землянках с маленькой кухней под навесом. Лошадей видно не было. В некоторых бойцах угадывалась военная выправка, в большинстве же своём это были городские жители мало-приспособленные к условиям жизни в лесу. Одно дело поехать в лес на пикник или там за грибами и совсем другое в нём жить, часть из них сразу поболела: кто простудой, кто поносами. Все лечились самогоном, с ближней землянки, видно лазарета, доносился неумолкающий надрывный кашель, громко стонал раненый.

Майе почему-то вспомнилось, как кажется в 1933 году, у них на старой квартире гостил Ефим Зальцман, офицер, сын дедушкиного старого друга, приехавший в Киев из Умани на какие-то военные курсы, как мужчины беседовали о необходимости серьёзной подготовки к партизанской войне. По стране была основана сеть специальных школ и учебных пунктов, где готовили кадры будущих партизан и подпольщиков, но репрессии 1937-1938 годов всё разрушили. Большая часть подготовленных людей была арестована и погибла или же затерялась на просторах ГУЛАГА, а оборудованные склады – изъяты. В дикой неразберихе первых месяцев грянувшей всем на голову войны, у бойцов отрядов не было опыта партизанской подпольной борьбы. Они не имели средств и связи. Им катастрофически не хватало снаряжения и оружия и приходилось выискивать его на местах боёв. Раздобыть продукты питания и тёплую одежду партизаны могли только у жителей близлежащих деревень. Последние видели в немецких солдатах освободителей от советского ига и ожидали от них ликвидации колхозных хозяйств и справедливого раздела земли. Веря немецкой пропаганде, селяне не помогали партизанам, кроме того, за одного убитого немца расстреливали десять заложников и крестьяне с опаской поглядывали на гостей из леса.