Хромовые сапоги (СИ)

            Вадька поручает нести сумку мне. На мои возражения он приводит аргументы, услышав которые, я смиренно замолкаю. В обед он нес сетку авоську, а утром наступит очередь Стаса.

            Старшина зычно призывает выходить строиться на плацу и мы, застегнув ремни, идем к выходу из казармы. В руках многих из нас присутствуют сетки, сумки, свертки, портфели, наполненные съестным так, что те не закрываются. Я успокаиваюсь, моя сумка растворилась в общем количестве сумок и узелков. На плацу нас собирается довольно много. Наша коробка первого взвода почти полная, не хватает только всего нескольких человек. Другие две коробки такие же. Четвертого взвода нет. Они еще в отпуске. ШОшники у нас живут своей жизнью.

            Старшина подзывает замкомвзводов и выясняет у них наличие людей. Потом Строгин возвращается к нам.

- Равняйсь! Смирна! Отставить! Раввняйсь! Смирр-на! – дрессирует нас старшина и, решив, что команда выполнена в соответствии с уставами, продолжает. – Равнение на…лево!

            Он, не особенно утруждая себя, шагает к чуть приостановившемуся Чуеву, а тот, видя, что старшина идет к нему, продолжает движение.

- Товарищ майор! Рота по вашему приказанию построена!

- Вольно! – Чуев опускает руку от козырька и поворачивается к строю лицом.

- Вольна! – командует старшина.

            Они о чем-то шепчутся. Видимо старшина докладывает количество личного состава и закончив общение со старшиной, командир роты обращается к нам.

- Товарищи курсанты, отпуск закончился! Все вы переведены на четвертый курс. Сами понимаете всю ответственность, которая легла на ваши плечи. Курс выпускной. Впереди очередная стажировка в боевых частях, госэкзамены! Завтра начинаются занятия, расписание доведут замкомвзвода. Ляшенко! Я для кого щас говорю?! Хватит болтать! Сегодня ужин и свободное время. Отбой в десять ноль-ноль. Завтра все как обычно! Вопросы!

- А у нас как сейчас будет с увольнениями? – кто-то кричит из третьего взвода.

- У выпускного курса по выходным свободный выход в город в полном составе. Не тридцать и не пятьдесят процентов, как было раньше, а все сто. Конечно, кроме дежурной смены!

- Хорошо! – кричит тот же голос. Это вроде Забегалов.

- Хорошо, но наряд и провинившиеся могут забыть о выходе в город! В этом смысле ничего не изменилось! Наказание есть наказание!

- У нас какие будут наряды? – спрашивает Тупик.

- Кухни и столовой не будет! Караул, патруль ну и по роте.

- Нормально, - облегченно выдыхает Олежка.

            Чуев дает старшине еще какие-то указания, которые мы не слышим, но догадываемся о их смысле: вечером всех пересчитать, дисциплину не нарушать итд. Потом он жмет руку курсанту и, развернувшись, уходит своей неповторимой походкой. Оставшись за старшего, старшина берет командование в свои руки.

- Рота! На пра-во! В столовую шагом-марш!

            Мы вальяжно выполняем команду и словно немецкие пленные бредем в столовую.

- Рота! Песню запе-вай! – вновь раздается зычный голос старшины.

- Старшина, да иди ты со совей песней! – слышится раздраженное шипение со всех концов строя. Он слышит эти негромкие выкрики и уступает всеобщему нежеланию превращаться в первокурсников.

- Отставить! – сдается старшина и мы молча продолжаем движение.

А от нашей казармы начинает движение, а вскоре и залихватскую песню новый первый курс, только что вернувшийся с КМБ – курса молодого бойца. Они еще мальчишки, худые, коротко остриженные, с облезающими красными, сгоревшими на солнце ушами, жалкие, несчастные, но радующиеся своей удачи и новой жизни, которая их уже не просто ожидает, а теперь уже обняла и повела в светлое будущее.  

Вечером, перед отбоем я сажусь у подоконника, достаю тетрадку и вырываю из нее листок в клеточку. Беру ручку и задумываюсь. Я очень хочу написать Наташе, но не знаю, что. После нашего расставания, а вернее после моего бегства, начать письмо очень трудно. Просить прощения? Писать, как ни в чем не бывало? Или вообще не писать? Но не писать я не могу, душа не на месте и каждую свободную минуту я думаю о Наташе. Наконец я собираюсь с мыслями и начинаю выводить буквы, которые складываются в слова и предложения.

«Здравствуй моя милая Наташенька! Как ты там поживаешь? Думаешь ли хоть чуточку обо мне? Или же после нашего расставания ты вычеркнула меня из своей жизни навсегда? Прости меня, если я тебя обидел своим поведением, но ты постарайся меня понять. Я тебя очень сильно люблю и не могу без тебя жить. Каждую минуту, каждую секунду я думаю о тебе. Ты мой воздух. Что становится с человеком, когда ему не дают дышать? Он умирает. Но сначала его мозг пьянеет и глючит, потом он не может осознавать, что происходит вокруг и дает организму неверные посылы и только после всего этого он умирает и умирает тело. Когда там в Калинине я не видел тебя целыми днями со мной происходило то же, что и с мозгом, лишенным кислорода. Я не понимал, что я делаю. Вот и пил с утра и до вечера. Я просто скучал по тебе. Прости меня, за все те глупости, что я сотворил. Если ты мне не ответишь, я пойму тебя и постараюсь больше не досаждать тебе своими письмами. Твой любящий сильно-сильно. В.К.»

Я сложил аккуратно листок так, чтобы он поместился в конверт, заранее подготовленный и подписанный. Провел языком по сухому клею и решительно запечатал конверт. Теперь осталось только бросить его в почтовый ящик. Не рассуждая и боясь, что передумаю, я вышел из казармы, спустился во двор и бросил конверт в почтовый ящик, что висит у нас на углу здания. Потом я прошел в курилку, сел на железную лавку и закурил сигарету, думая о том, как Наташа получит мое письмо и, что она будет делать. Ночь опустилась над училищем. Через полчаса отбой. В курилке тихо и мирно, никого нет кроме меня.