Золотой дождь (рассказы)

— Пугало! — сказала она. И лицо ее просветлело. — Видать, пришла мне пора отправляться на тот свет, — со смехом продолжала она. — Ничего-то я не вижу, ничего-то не слышу. Совсем старая стала. Я таких стариков и не встречала. Пляши, старое чучело, а то давай попляшем вместе!

Феникс дрыгнула ногой, нижняя губа у нее чуть отвисла, и она с важным видом качнула туда-сюда головой. Сухая шелуха закружилась струйками вокруг ее подола.

И побрела дальше сквозь шепчущиеся стебли кукурузы, раздвигая их своей тростью. Добрела до конца поля, до проселка, где между красными колеями серебрилась под ветерком трава. А вокруг, ни на что не обращая внимания, словно они невидимки, разгуливали грациозные куропаточки.

— Надо мне поспешать, — сказала Феникс. — Дорога теперь пошла ровная. Знай себе шагай.

И она пошла по дороге, протянувшейся через тихие голые поля, через рощицы, серебрящиеся в увядшей листве, мимо хижин, отбеленных солнцем и непогодой, с заколоченными дверями и окнами — точно сели рядком вдоль дороги старушки подремать.

— Ну и пусть себе спят, а я мимо пройду, — сказала Феникс, решительно мотнув головой.

В лощине тихо струился из полого бревна родник. Старушка нагнулась и попила.

— Амбровое дерево воду сластит, — сказала она и попила еще. — Знать бы, кто устроил этот родничок, — я еще не родилась, а он уж тут был!

Проселок спустился в болотистую низину, с каждой ветки здесь белым кружевом свисал мох.

— Спите крепко, крокодилы, — шла и приговаривала Феникс, — спите, спите да пускайте себе пузыри.

Немного дальше проселок влился в большую дорогу, и она пошла вниз, вниз меж двух высоких зеленых откосов. Наверху смыкали ветви вечнозеленые дубы, и было тут темно, как в пещере.

У канавы из высокой травы выскочил черный пес, язык у него свисал чуть не до самой земли. А Феникс шла и думала о чем-то своем и совсем не была готова к такой встрече, и когда пес подбежал к ней, она только легонько ткнула его своей тростью. И пошла дальше, точно травинка закачалась на ветру.

Но тут, в низине, на нее нашло словно бы забытье. И было ей видение, и она подняла руку, только ни до чего не дотянулась, и рука упала вниз и потянула ее за собой. И теперь она лежала на дороге и рассуждала сама с собой.

— Он тебя попутать хотел, этот черный пес, — говорила Феникс, — выскочил на тебя, старую, из травы, а теперь сидит, хвост кренделем свернул да еще лыбится.

Лежала она лежала, покуда не появился на дороге белый человек, охотник, совсем еще молодой парень, с собакой на поводке, и наткнулся на нее.

— Чего это ты тут лежишь, бабуля? — со смехом спросил он.

— Опрокинулась вот на спину, мистер, как июньский жук, да жду, кто меня поднимет, — ответила она, протягивая ему руку.

Он поднял ее, качнул в воздухе и поставил на землю.

— Чего-нибудь сломала, бабуля?

— Нет, мистер, хоть и стар бурьян, да крепок, — сказала Феникс, переведя дух. — Вы уж меня извиняйте за беспокойство.

— Где ж ты, бабуля, живешь? — спросил он, а псы тем временем рычали друг на друга.

— Далече, мистер, за горой. Отсюда и не видать.

— Домой путь держишь?

— Да нет, мистер, в город.

— В такую даль! Я и то туда пешком не хожу, если только дело важное есть. — И он похлопал по своей набитой охотничьей сумке; из нее свисала скрюченная лапка куропатки, клюв ее горько изогнулся, свидетельствуя о том, что птица мертва. — Шла бы ты домой, бабуля.

— Да в город мне надобно, мистер, — сказала Феникс. — Срок пришел.

Тут охотник опять засмеялся, так громко, что все зазвенело вокруг.

— Знаем мы вас, цветных! Уж вы не упустите случая поглазеть на Санта Клауса!

Но Феникс вдруг замерла. Глубокие борозды морщин разбежались во все стороны по ее лицу и словно закаменели — прямо у нее на глазах из кармана охотника выскользнула и упала на землю блестящая монетка. А он все расспрашивал ее.

— Сколько же тебе лет, бабуля?

— Да разве их сосчитаешь, мистер! — отвечала Феникс.

И вдруг она громко вскрикнула и захлопала в ладоши.

— Пшел отсюда, пес! Нет, вы только гляньте! — Феникс засмеялась, будто пришла в восторг от этого пса. — Ишь какой, никого не боится. Образина черная! — И шепнула: — Шуганите его!

— А ну пошел отсюда! — крикнул охотник. — Ату его, Пит! Ату!

Собаки понеслись друг за дружкой, а охотник за ними. Он швырял в них сучьями, и Феникс даже услышала выстрел. Но она в это время уже начала клониться вперед, все ниже и ниже, и веки у нее опустились, как будто она наклонялась во сне, а подбородок чуть не уткнулся в колени. И рука выскользнула из складки фартука желтой ладошкой кверху. Пальцы скользнули по земле к монетке так легко и бережно, точно она вынимала яйцо из-под курицы. Потом она медленно выпрямилась — монетка уже была у нее в кармане. Над ее головой пролетела какая-то птичка. Губы Феникс зашевелились.

— А Господь Бог — он ведь все видит. До воровства я дошла!

Охотник возвратился, его пес, тяжело дыша, бежал с ним рядом.

— Пугнул я его, теперь близко не подойдет, — сказал он, потом засмеялся, вскинул ружье и нацелил на Феникс.

Она, не дрогнув, посмотрела ему в глаза.

— И ружья не боишься? — не отводя дула, спросил он.

— Нет, мистер. В меня и ближе целились, хоть и вовсе без всякой причины, — сказала она, все так же не шевельнувшись.

Он улыбнулся и вскинул ружье на плечо.

— Ладно, бабуля, — сказал он, — тебе небось уже за сотню перевалило, тебя ничем не испугаешь. Дал бы я тебе десять центов, да вот, жаль, деньжат с собой не прихватил. А совета моего послушай: сиди дома, тогда ничего с тобой не случится.

— В город мне надобно, мистер, — сказала Феникс. И склонила голову в красной косынке.

Они разошлись в разные стороны, и она еще долго слышала выстрелы за пригорком.

Феникс шла. Дубы откинули на дорогу тени — точно занавесями завесили. Вот потянуло дымком, запахло рекой, и она увидела колокольню, домишки с высокими крылечками. Вокруг нее закружила стайка черных ребятишек. Впереди сиял Натчез. Трезвонили колокола. Она шла.

На мощеные улицы города пришло Рождество. Повсюду висели гирлянды из красных и зеленых лампочек, и все они горели, хотя был день. Потерялась бы тут Феникс, заблудилась, да только глаза ее вели и ноги сами несли куда надо.

Она остановилась на краю тротуара, по которому шли люди. К ней приближалась дама с красными, зелеными, серебряными свертками в руках, источая аромат, точно пунцовые розы в жаркий летний день. Феникс остановила ее.

— Прошу вас, мэм, завяжите мне, пожалуйста, ботинок, — сказала Феникс и подняла ногу.

— Чего тебе, бабуся?

— Да вот, ботинок, — сказала Феникс. — В нашей глуши оно и так сгодится, но как же я в таком виде войду в большой дом.

— Стой и не шевелись, бабуся, — сказала дама. Она сложила рождественские подарки на тротуар и затянула и туго завязала шнурки на обоих ботинках.

— Палкой-то мне никак с ними не управиться, — сказала Феникс. — Спасибо вам, мэм. Я как приду на эту улицу, завсегда прошу добрую леди завязать мне шнурки.

Припадая на обе ноги, она осторожно вошла в большой дом, ступила на подножье высокой башни из ступенек и стала взбираться все выше и выше, пока ее ноги сами не остановились, потому что они знали, где им остановиться.

Она вошла в дверь и увидела на стене документ с золотой печатью и в золотой рамке — в точности такой, какой и представлялся ей, когда она об этом думала.

— Ну вот и дошла я, — сказала Феникс и торжественно застыла у двери.

— Похоже, по части благотворительности? — сказала сидевшая перед ней за столом дежурная.

Но Феникс ничего ей не ответила, только смотрела куда-то поверх ее головы. Лицо у нее вспотело, и морщины заблестели на нем точно густая металлическая сетка.

— Говори, бабушка, — попросила дежурная. — Как тебя зовут? Нам ведь нужно узнать, что у тебя за дело. Ты здесь раньше бывала? Что с тобой приключилось?