Сто лет полуночества

Чем отличается Сочи от других курортов? Ведь море здесь ничуть не солонее. Такое же, как в Анапе и Геленджике. Небо с той же самой летней безоблачной синевой, что и везде. Но город потрясает и своей масштабностью, и каким‑то домашним уютом, и необычной красотой природы.

Мацеста, Хоста, Бытха, гора Ахун… За один день можно успеть оказаться в далеких холодных горах, попасть под град с молниями, покататься на фуникулере, разглядывая с высоты птичьего полета ошеломительное великолепие горных вершин Красной поляны. А через несколько часов вы уже в жарком влажном городе (где о дожде только мечтают), плещетесь в море и отыскиваете прохладу под раскидистыми ветвями красавиц–пальм. Всюду пальмы. И обычный дом превращается в марокканский дворец, и ждешь с замиранием сердца, что вот–вот покажется из‑за угла караван верблюдов с мешками золота и жемчугов. Сказка… в которой со скоростью света проживают свой отпуск приезжие любители моря и солнца. А местные жители не верят в сказки и чудеса. Нет у них времени на эти забавы. Вместо — вечная гонка зарабатывания денег.

"Пирожки! Чучхэла! Холодное пиво!" — почерневшая, выдубленная солнцем кожа, вздутые вены на ногах, плечо перекосила корзина или коробка с товаром, и безумные от усталости глаза. Продавщицам от 15 до 30. Самый прекрасный возраст молодости, красоты, любви. "Кукурузааа!" — "кастрюлей бы по голове этим отдыхающим…" "Заварные свежие (недельной тухлости) пирожные" — "чтоб вам кишки заварило…" Солнце жарит, курортников разморило, нет торговли…

Зажигается первая звезда на небе. Между двух острых шпилей кипарисов, ровно посередке расположилась одиночка–луна. То за одно дерево спрячется, то за другое. Ей скучно сегодня. "Пирожкиии!" — донесется дикий вой с ночного пляжа. Нет, показалось. У луны тоже бывают галлюцинации. От одиночества и скуки. Люди совсем не обращают на неё внимания. Ночной город живет своей курортной безумно–залихватской жизнью. И разобиженная луна прячется за кипарисы, а иногда за пальмы. Вот так в Сочи наступают темные, темные ночи…

Стряхиваю пелену сна–дремоты. Уже утро, но солнца ещё не видно. Нахальные голуби бродят по кромке балкона, выискивая пожевать чего‑нибудь вкусного. Не спеша пробуждается солнце, позевывая, сладко потягиваясь, освещая первыми лучами остроконечные высокие деревья, которые пытаются пробить дыру в небесах. Творец не поленился придумать такую причудливую красоту. Словно шпиль Петропавловской крепости, сверкают верхушки кипарисов. Солнце брызнуло золотой пыльцой на яркую зелень. И кажется, что деревья наполовину залиты медом или засахарены: сверху золотая оболочка, а внутри сочная зеленинка. А может, я ещё сплю, и это все лишь обрывок сказочного сна под названием — Сочи.

В распахнутые двери полутемного помещения врывается жаркий ветер. Время застыло. У игральных автоматов в углу зала уже который час развлекаются никуда не спешащие мужчины. Продавщица газет и дешевых любовных романов, позевывая, изредка поднимает голову от книги. То ли спит, то ли читает. В ожидании автобуса с очередными отдыхающими бродят без дела таксисты. Высокомерно поглядывая на людей, бренча ключами, "убивают" время. Которое без движения застыло мухой, прилипло к бумажке–ловушке. И жужжит. Муха? Время.

Послеполуденная дрема обволакивает стены, стулья, тела. Умиротворяющая тишина приморского вокзала убаюкивает. Ждать автобус осталось два часа. Сладостные обещания таксиста — доставить в мгновение ока в любой клочок земли — слишком сладкие, до липучести. Отмахнувшись, как от надоедливой мухи, продолжаем погружаться в амебное состояние "прощания с курортом". И жаль. И не очень. Ужасно хочется домой и в море — одновременно. Неожиданно рядом присаживается бомж в драном тулупе и начинает что‑то рассказывать. Сумка, где сумка, в которой самое ценное — это купальник и шорты? Здесь, родимая. Выдержав пятиминутное повествование неожиданного соседа, приходится перекочевать на другую лавку. Состояние покоя нарушено. Читать про силиконовые части тела поп–звезд не очень хочется, спать тоже нет желания. И остается одно — пустое "пяленье" глаз в самое себя, в пустоту.

Снова колыхнул скуку ветер, прошвырнувшись по свежевыкрашенным скамейкам, задев горячим дыханием малочисленных отдыхающих. И скрылся, но что‑то осталось после его стремительного "ухода". Соединилось с жужжанием времени, с бульканьем в животе бомжа, с тихими разговорами таксистов и полудремой пассажиров.

А в параллельном мире сейчас зима. Идет голубоватый в мерцании фонарей снег. Никто не покупает эскимо, только ждут автобус и мерзнут, мечтая о летнем зное. И в подмороженном вокзальном помещении скрипит грустью на саксофоне оно — ожидание. Жаркий ветер воспоминаний добавит в мелодию страсть. Приободрит, подмигнув, задорная барабанная дробь. Не к месту вступит флейта со своей минутной тоской и негой. Никаких проблем, никакой политики. Только дуновение музыки. Печально–ностальгическое, завораживающее дыхание. Сквозь время и параллельные миры музыка протянет хрупкую руку, дотронется до виска задремавшего пассажира. Он очнется и вспомнит жаркий день, приближающийся к закату. Ощутит вкус морской волны на губах, усталость бессонных праздничных вечеров. Вспомнит кусок блуждающей луны и ожидание чуда, счастья. Которое сбылось?..

Разноцветное стеклышко или ракушка закатятся в шлепок — это главные богатства. Это память. Она останется навсегда в душе, вместе с нежной грустью, с шепотом прибоя и шебуршанием гальки под босыми ступнями. Внезапно пробудится память от первых аккордов знакомой до одури летней мелодии, защиплет пляжной песчинкой в глазах и обожжет случайным солнцем в ноябре. Олег Лундстрем взмахнет своей волшебной дирижерской палочкой, и затихнут последние звуки. Соло на трубе виртуозно подведет черту под моим вокзальным блюзом. Плавно оборвется музыка, плавно, но неожиданно (как и началась). Автобус. И пора на посадку. Сумка! Где сумка с любимым купальником?..

Почти два с половиной часа ожидания, которое сбылось. В отличие от счастья…

Облако медленно, но верно приближалось к солнцу. И, как бы невзначай, желтый раскаленный кружок оказался накрыт прозрачной "наволочкой".

А по проселочной дороге уже никто не бродил. Трава щекотала ноги, мошки липли к губам, в воздухе разливались тишина и зной. Опять слепило глаза синее небо, яркое до неприличия, до ирреальности цвета. Это дачный сезон.

Жизнь за городом — вырванный кусок из обычной повседневности. Существование вне времени, вне пространства. Лес, река и тишина. 50 километров от города — и нет больше бешенства мегаполиса, вечной спешки, круговерти дней. Только покой. Малиновый рай да стрекот кузнечиков вместо городских шумов. Лишь иногда разрубит пополам воздух громкая песня. Донесутся с соседнего участка отголоски суеты: "Европа плю–ю-ю–с". И снова тишина. Лежа на мягкой траве, разглядываешь сквозь шелестящую листву деревьев кусочки неба. Может, это оно, счастье? И хлоп! Муравей, надоедливый нахал…

Уже осень. "Где же ты… Где же ты? ты… ты…" — шепчут губы молитву. Я расставляю в вазы бордовые дубки. И дом наполняется ароматом поздней осени цвета "бордо". Глубокий бархатный цвет — смесь крови и вина. Накатывает волной горечь об ушедшем лете, и растворяется в холодном осеннем тумане серый призрак прошлого… Где же ты?…

А по проселочной дороге уже давно никто не ходил. Трава "живая", не притоптана. И кругом такие просторы: рисовые чеки, переполненная река, зеркальное отражение в ней деревьев. И мы все идем, идем… Попутно замечая копошение лягушачьей семейки в огромной луже, и низкий полет аиста над полем, и рыбачью лодку, тихонько плывущую вниз по реке. Иногда совершаем "набеги" на усыпанные крупными ягодами коренастые деревца. Отчего ладони, губы и язык как будто в чернильных пятнах. Во всем виновата шелковица. Тутовая ягода. Здесь её можно собирать ведрами… которых у нас нет. Ни лукошка, ни кулечка. Только полные ладони ягод и переполненная счастьем душа.