Из книги «Большой голод» рассказы 1932–1959

Не следовало говорить этого. Он закусил нижнюю губу и вперился в меня немигающим взглядом, сжимая и разжимая кулаки на столе. Затем пододвинулся ко мне поближе и заговорил с чувством необыкновенного достоинства.

— Джим, ты мне друг. Но, пожалуйста, вспомни, что это мой дом, и мы говорим о женщине, на которой я женат.

Я долго извинялся, похлопывая его по плечу. Это растрогало его, слезы снова потекли из его глаз. Он вытер их кулаком. Я никогда не видел его таким потерянным.

— Этот пацан-разносчик, — сказал я. — Я уверен, что от него никакого вреда. Я бы не стал тревожиться только потому, что он заглядывается на ноги Линды.

— Да, но что там у него в голове его немытой?! Вот, что я хотел бы знать! И откуда мне знать, что тут происходит, когда я пашу там на износ у себя на работе?!

Я подошел к ванной и постучался.

— Выходи, Линда, — сказал я, — давай разберемся.

Она открыла дверь и встала в дверном проеме — озорная красотка с надутыми губками. Валенти прошел мимо нее к шкафчику с медицинскими принадлежностями. Она опустила взор и из-под бровей глянула на его щеку.

Наклонив голову на бок, он плеснул йод на царапины, шарахнулся в сторону и запричитал от боли. Коричневый раствор скатился вниз по щеке и забрызгал рубашку. Он повернулся к Линде.

— Помоги мне! Что ты стоишь, как на витрине?!

Она взяла полотенце, смочила его холодной водой и аккуратно промокнула его щеку. Они были одного роста. Она принадлежала к тому сорту женщин, которым идет любая одежда, и, зная это, всегда умела выказать совершенство своего тела.

— Бедный, — сказала она.

Он скрипнул зубами. Было видно, что он из последних сил старается не заплакать, но глаза помимо его воли наполнились слезами, и покатившиеся по щекам огромные, прозрачные капли смешались с йодным раствором.

— А я тягал тебя за волосы, — захныкал он, — за эти прекрасные, удивительные, золотые волосы.

Линда тоже заплакала. Я стоял сонный и раздраженный, но все-таки счастливый оттого, что Валенти смог так разумно выйти из положения. Когда я уходил, они уже сидели на диване, держа друг друга за руки. Было уже почти три часа. Закрывая дверь, я услышал, как Валенти просил прощения за то, что он был таким дураком, а Линда отвечала, что, в конце концов, возможно, у него и были основания для подобного поведения.

Неделю спустя Леон доложил снизу по телефону, что одна особа в вестибюле хочет пройти ко мне, но он не думает, что это моя знакомая.

— Она выглядит ужасно, — добавил он.

— Пошли ее наверх, — ответил я.

Это была Линда. Правый глаз у нее заплыл, щеки и нос горели. Она прихрамывала, и я помог ей добраться до тахты. Потом вышел на кухню и налил выпить. Обливаясь слезами, она залпом осушила стакан.

— Этот подонок! — выдохнула она. — Это ничтожество!

Я пытался утешить ее. Она упала лицом вниз на тахту и билась в рыданиях. Потом я выслушал ее рассказ. Этим утром заглянул молочник за деньгами. Валенти был еще в постели в это время. Линда из кухни разговаривала с молочником. Ей он нравился. Он был симпатичным парнем, с тремя детьми, которыми он очень гордился. Он рассказал ей все про них, и она была в восторге. Ей было неудобно держать человека в дверях, тем более, что он хотел поделиться с ней рецептом бананового «перевернутого пирога», поэтому она предложила ему присесть и выпить чашечку кофе. И все это Валенти слышал. И, незаметно подкравшись, с криком — «Ага! Вот, значит, как!» — влетел в пижаме на кухню, скрутил и спустил молочника с лестницы, избил Линду, а потом оделся и ушел на работу.

— Я больше не могу, — сказала она мне. — Я собираюсь подать на развод.

Я подумал, что это неплохая идея, и сообщил ей об этом. Но тут же я вспомнил своего старого друга Альфредо Валенти. Наши школьные дни, скудные дни 32–го, 33–го, голодные дни для писателя, когда Альфредо помогал мне и морально, и финансово. И когда я подумал об этом, и о том, как он ее любил, я понял, что надо оставаться верным другом, как бы мне ни была симпатична Линда.

— Давай еще выпьем и обсудим все хорошенько, — предложил я.

— Бесполезно, — сказала она, — я развожусь.

Мы выпили еще. Мы обсудили все вдоль и поперек — и пришли к выводу, что она считает Валенти негодяем, но все-таки любит его. Это было уже кое-что. Что касается ее возвращения — это невозможно, конечно. Она должна посоветоваться обязательно со своей мамой, которая как-то знала одного итальянца тоже. У итальянца, которого знала ее мама, всегда при себе был кинжал. В первую очередь ей надо выслушать, что скажет ей мама.

Она пробыла у меня два часа. В конце концов, я уговорил ее вернуться домой и сделать еще одну попытку, и был очень счастлив своему достижению. Я должен был оставаться верным своему другу Валенти. Я спас его брак. Я вернул ему его любовь. По крайней мере, я хоть как-то отплатил ему за его доверие и дружбу. Но она поставила одно условие: Валенти должен был встать на колени и попросить у нее прощения.

— И еще, — добавила она. — Я хочу новую машину. «Шевроле» — родстер. Такой — двухцветный.

— Хорошо, — сказал я, — иди домой. Я скажу Валенти.

Я отвез ее домой. По пути мы заглянули в аптеку за примочками для ее глаза.

— Он просто очень вспыльчив, — сказал я. — Но он любит тебя.

— Змей, — сказала она. — Он называет мою маму жабой.

— Это ничего не значит.

— Но она не жаба. Она толстая, но красивая.

Я оставил ее перед дверью в их квартиру. Потом я поехал в город в управление электросбыта, где Валенти работал заместителем главного инженера. У него была хорошая работа, и я был уверен, что он далеко пойдет. Я нашел его в конструкторском бюро за чертежами. Большой кусок пластыря закрывал его правое ухо.

— Как это тебя угораздило?

Он невинно улыбнулся.

— Да все она. Графином с водой.

— Она не говорила мне об этом.

— А она говорила тебе о том, как она гонялась за мной с разделочным кухонным ножом?

— Она сказала мне, что ты сбил ее с ног.

— Да едва толкнул ее — совсем чуть-чуть!

— А как же фингал под глазом?

— Это не я! Может быть, молочник. Может, Уолтерс снизу. Может, разносчик. Может, мой брат Майк — у него горячий темперамент. А может, они все вместе пришли туда, и завязалась драка. У нее так много поклонников — неудивительно, что время от времени возникают трения.

— Ты должен извиниться.

— Перед этой последней проституткой?! Никогда!

— Ты поставил ей синяк.

— Она давно напрашивалась!

Но Валенти извинился. Когда я привел его домой, и он увидел кровоподтеки у нее под носом, он упал на колени и стал умолять о возмездии.

— Вызови полицию! Отправь меня в тюрьму! Разведись со мной, Линда! Я не заслуживаю тебя!

Она не оспаривала этой точки зрения. Он поцеловал ее заплывший глаз, а она поцеловала его залепленное пластырем ухо. Они стояли посреди комнаты и целовались. Потом Валенти поднял голову и принюхался. Я тоже не остался равнодушен к этому запаху — благоуханию соуса к спагетти. Он выпустил ее из объятий и вышел на кухню. Она стояла и неуклюже улыбалась уцелевшей стороной лица. Мы слышали, как он орудовал на кухне ложкой в кастрюле. В гостиную он вернулся с загадочным выражением лица.

— А по какому поводу спагетти?

— Я подумала, ты будешь рад.

— Так это ты для меня приготовила?

— Конечно, дорогой.

— Ты уверена?

Она посмотрела на меня слегка испуганно, я посмотрел на Валенти. Глаза его злобно поблескивали.

— Что ты имеешь в виду? — спросила она.

— Я имею в виду, что мы подрались сегодня утром. Ты атаковала меня графином и кухонным разделочным ножом. Ты вышвырнула меня вон. Я сказал, что больше не вернусь.

Линда вздохнула.

— Но, дорогой, Джим сказал, что приведет тебя домой. Я хотела сделать тебе сюрприз.

— И поэтому ты приготовила спагетти аж на семерых?

— А что — много? Я не знала, дорогой.

Валенти сложил руки на груди.

— А может, вы собирались отпраздновать тот факт, что вышибли меня вон? Может быть, и Майк, и Уолтер, и молочник, и разносчик уже приглашены?