Кавказские новеллы

Еще миг, и он у цели, где на пути к Создателю ждёт его древняя шотландская Фея с прощальным поцелуем.

Так заканчивал своё последнее существование на земле Лермонт-стихотворец.

Великая гроза возвестила на оба мира, что уходил тот самый Томас, которого теперь считали величайшим российским стихотворцем, а любили больше всего, как и в древней Шотландии, на Кавказе…

На том Кавказе, где вместо колыбельной песни пела мне мама своим нежным голосом о звезде в высоком ночном небе, которая говорит с другой звездой, а из глубокой теснины родного нам Дарьяла спешил бурный Терек, под шум которого я засыпала.

И снились мне вечно юный Томас, прекрасный, как полубог, и его Королева. Он больше не страдал, весело играя на свирели, и глаза его, огромные и лучистые, сияли безмерной радостью.

Был ли это последний дар Королевы своему Поэту – венец всех его прожитых жизней и новых воплощений – Поэзия, достигшая совершенства, и последний уход, без старости и болезней, в сиянии вечной юности?!

Об этом знают лишь звезды, передавая эту историю одна другой. И так идут тысячелетия…

2005 г.

Нарты и Далимоны [1]

Из цикла «Сказки Большого Кавказа»

Глава 1

Караван большого ущелья

Шел караван в ночи по ущелью Дарьял, и в тишине был слышен топот верблюжьих ног, ступавших по каменистому пути. А сверху бесстрастно смотрели звезды, определив заранее судьбу каждого из погонщиков и разбойников, притаившихся у дороги.

И раздался стон женщины. Этот тяжкий стон так подействовал на обе стороны, что невольно выдали себя разбойники, и завязался бой. Погонщики и купцы в этот раз были не из робких, притом хорошо вооружены, прикупив на долгом своем пути через половину тогдашнего мира вместо затупившихся свежие дамасские клинки.

Бой превратился в настоящую бойню сильных и здоровых мужчин, так что жалобные звуки женщины были перекрыты рыком дерущихся и стоном умиравших. К рассвету никого в живых не было – ни тех, ни других.

В незнакомом мире ночного ущелья осталась одна только беззащитная женщина.

К рассвету женщина перебралась поближе к горной реке, и на берегу, под оглушительный шум воды и камней, в муках родила ребенка, девочку. Кинжалом перерезала она нить соединения, омыла крошечное тельце, вернулась к каравану, размотала с помощью того же кинжала тюк ткани и закутала свое дитя в шелк невиданной прежде в мире красоты согдийских мастеров.

Бережно положила она на траву свое сокровище, освежила свое тело в водах реки, берущей начало из высокогорных ледников, тем самым вернула себе силы. Только тогда она осмотрелась и стала думать, что же делать дальше.

А потом в порыве чувства к новому созданию открыла ее лучам рассветного солнца, называя дочерью солнца, а не луны с ночным побоищем.

И просила она на коленях более счастливой судьбы для своего дитя, чем была и есть ее собственная судьба.

В ущелье она была наедине с чужим богатством и одинокими мыслями. Кто она и откуда, уже не имело значения. Все, как всегда, зависело от Бога, а теперь еще и от маленького существа, которое мирно спало, проделав свой трудный переход из ласкового материнского лона в холодный рассветный мир дикого ущелья.

И женщина, продолжая неистово молиться Богу, называла его неизвестными в данной местности именами, но суть ее просьб была вполне понятна – дать счастье ее крошечной дочери.

Через некоторое время Бог послал ей навстречу пастуха, который гнал небольшую отару овец. У него были какие-то мысли и предчувствия, которыми он не хотел делиться ни с кем, далеко обогнав своих товарищей.

И вот он, идущий впереди своего стада овец, встал, пораженный, и созерцал картину увиденного. Была она ясна, судя по трупам его единокровцев и чужаков. А кому-то рядом нужна была его помощь.

Он подал руку женщине, поднял ее с ребенком на коня, осмотревшись, погрузил на остальных коней добро богатого каравана, и пошли они своим новым путем, навстречу судьбе, неведомой всем троим.

Глава 2

В стране поздних Нартов

Нарты разъезжали по своей горной стране вокруг Большого Хребта и говорили на незнакомом всем вокруг хаттиагском языке.

Святые и ангелы слушали их и были весьма недовольны.

Почему по всему Востоку и Западу люди делают дверные притолоки низкими, чтобы, входя в дом, склонять голову, а нарты продолжают делать столь высокие проемы, чтобы не склонить головы перед Богом? Зачем нарты взращивают в себе такую гордыню?!

Однажды нарт увидел под ногами персидскую золотую монету – туман [2] – обронил ее купец из каравана, который вез из далеких стран – Китая и Согдианы драгоценные товары. В те шелка одевалась знать по всей Европе, краски у них были несмываемые, а красота рисунка невиданной.

У диких норманнов крупнотелые брунгильды были с таким терпким запахом пота, что пробивал насквозь тончайший, роскошный шелк, и оттого его надо было много.

Днем и ночью проходили по узкому пути меж гор и скал богатые караваны с Востока на Запад и обратно, и потому придумали потомки нартов закрывать ворота в ущелье, чтобы иметь за это немалую плату золотыми монетами и шелками.

С тех пор одни продолжали заниматься честным тяжелым трудом, другие – грабежом и насилием. В ущелье, где был им знаком каждый камень, дававший возможность спрятаться и спрятать награбленное добро, они нападали на караваны и одиноких путников.

И жила в одном из селений Шелкового пути жестокая и грубая женщина Маг-киан, далимонша, которая занималась тем, что подслушает какое-либо слово у караванщиков – персидское, сирийское, даже враждебного племени, выведет из него некий сокровенный смысл для нартов и грозит всем, кто не знает такого слова.

А знать никому и невозможно, потому что Маг-киан переведет его по-своему, на то она и далимонша коварная.

И придумывает она всякие небылицы о своем величии и божественном происхождении, что летела она в одной стае с первыми созданиями Бога, оттого знает все языки на свете. И намекала нартам, чтобы сделали ее главной среди них и даже богиней.

Надо сказать, все далимонши были грубыми, надменными и очень завистливыми особами. Больше всего они любили проклинать кого бы то ни было, и часто висели эти проклятья над головами, пока не обернутся новыми людскими бедами.

А время от времени Маг-киан грозила нартам натянуть на их головы желудки свежезарезанного барана, чтобы срослись с кожей – то ли для того, чтобы позабыли все на свете, то ли для того, чтобы запомнили ее навечно.

Но женщины истинных Нартов, имевшие добрые и любящие сердца, умели делать из этой части барана более нужные и приятные вещи, например, сычужные сыры, используя засушенный бараний желудок как закваску.

Их научили этому еще в ранней древности пастухи, гонявшие на пастбища и обратно свои отары и стада, а по пути готовили себе еду из молока, придумывая новые и новые блюда.

Теперь никто вокруг не делал таких вкусных сыров, как нартские женщины – мягкие летние сыры из парного молока и зимние, в крепком рассоле, и чтобы в больших дырках таяло ароматное масло.

Женщины мудрее мужчин уже потому, что всегда призывают к миру, увещевают отказаться от кровавых набегов. Но на ту пору избаловались мужчины, в большинстве своем разучились пахать, проливая пот, хотели только пировать, как после славных походов.

Больших походов у нартов больше не бывало, оставались только пиры, которые развращали всех, потому что стар и млад, сидя рядом, напивались одинаково, чего прежде никогда не могло быть.

Пировали повсюду одинаково, начиная от вершин гор до подножий и долин. Жертвенного барашка или тельца зажаривали и съедали с неизменным завидным аппетитом, под бокал благостного ронга [3]-второй-третий – и так до девяносто восьмого!