На снегу розовый свет...

Образовался круг, я вошёл в него. Следом за мной, опережая всех возможных и невозможных соперниц, ворвалась м-м Леокриса. Никто не знал о нашей связи, за одно только подозрение её муж проткнул бы шпагой и меня и её. Никто не знал, что уже от наших взглядов в м-м Леокрисе вспыхивает пламя нестерпимого оргазма. Она хотела победить меня в тот вечер, обрубить, отсечь невидимую нить непонятной, кажущейся ей колдовской, зависимости от меня.

Муж тоже находился в толпе. В том не было ничего зазорного, что м-м Леокриса прилюдно предложила себя в соревнование с мужчиной. Если вы назвали себя актёром и вышли на сцену, то всё, что вы делаете — это уже искусство, игра. Актёры могут играть любовников и ненавидеть друг друга. Мне кажется, м-м Леокриса к тому моменту уже меня ненавидела…

То, что увидели потом зрители, было только одной стороной медали, верхушкой айсберга. Я сделал несколько упражнений, повышающих энергетику организма, освободился от семени. М-м Леокриса приподняла юбки…

Через несколько часов на ней не удержалось ни одной нитки от многочисленных одежд.

Парча и бриллианты валялись вокруг в разбросанности, и сама м-м Леокриса без дыхания осталась лежать посреди импровизированной арены. Прекрасная, с тёмными кругами под глазами, без сил и влаги, она сдалась, уснула. В тишине замерли пажи, маркизы и графы, шуты и слуги. Нет красивее зрелища, чем спящая после любви обнажённая женщина. Небесное сияние исходило от побеждённой м-м Леокрисы, я незаметно оделся и ушёл из дворца.

Только мы, только я и м-м Леокриса знали, что совершилась любовь, а не физический поединок в присутствии толпы. И я, и она, и даже, может быть, она более, чем я, были уже готовы к этому. По воле рока свершилась ещё одна из моих фантазий, которая греховна, унизительна и невозможна для человека в нормальном состоянии, но которую я необходимо должен был бы предложить, сделать с м-м Леокрисой, опять на мгновение опередив, угадав её подспудное желание.

Если ваша жизнь начинает течь в любовном летоисчислении, то нет ничего невозможного в установлении ваших отношений с женщиной. Ни стыда, ни греха. Всё свято.

Засыпая под взглядами, там, на арене, мадам Леокриса шепнула мне, что никогда ещё ей не было так хорошо…

У вас уже было ваше советское время, когда я встретился и познакомился с обаятельной Сивиллой, миниатюрной замужней женщиной из городка с довольно редким названием: Лениногромск. Там придумывали что–то секретное, чтобы за одну секунду могли квакнуть сразу две Америки. И Северная. И Южная. Сивилла не работала, воспитывала детей, а тут по горящей путёвке срочно приехала покататься на лыжах в Западную Украину, где мятежный дух Бандеры ещё отзывался в лесистых горах мощными пушистыми снежными обвалами.

Пансионат «Чаривный бомбардувальник» был полупустым, несмотря на прекрасное время года. Была середина зимы, часто валил снег. Мир сосредоточенно одевался во всё белое, будто готовясь к торжествам, неведомых для нас, смертных.

После лыжной прогулки мы, смеясь, забежали в мой номер перекусить. Я и Сивилла. Нам сразу, как только встретились наши глаза, стало интересно вместе. Мы и забежали в одежде, от снега мокрой, на минутку ко мне, чтобы испить горячего чайку, поболтать.

Взрослый мужчина.

И взрослая женщина.

Забежали с морозца вечерком в тёплую уютную комнатку с торшером и широкой кроватью.

Когда я вышел из ванной, туалеты Сивиллы уже были, так сказать, отделены от тела, валялись на полу, а сама светловолосая женщина, сверкая глазами, сидела на моей постели, прикрыв для приличия освобождённые груди.

Но речь не об этом. Мужчины и женщины для того и созданы противоположностями, чтобы их влекло друг к другу. Во время наших свиданий в Сивилле зажёгся какой–то внутренний огонь, на который даже редкое население пансионата стало обращать внимание. Все вдруг стали замечать, что мы — пара. Красивая молодая пара.

Сивилла преобразилась. Она сделалась ослепительно хорошенькой. Она влюбилась. Но я тут был вовсе ни при чём. Сивилла хотела влюбиться. Она и влюбилась. И все мои заслуги были лишь в том, что я ей не мешал.

Светящейся, сияющей кометой проходила Сивилла по коридорам мимо полудохлых фикусов пансионата. Её крики по ночам из моего номера будили милицейские посты в отдалённых деревнях.

Когда отдыхающие приуготовились к разъезду и собрались на тесный завершительный междусобойчик, случилось вовсе нечто неожиданное. Из–за стола поднялся старейший из всех, он был из Грузии, все думали, что его зовут Гиви, а он оказался Георгий. Поднялся в большой чёрной кепке старейший Георгий и предложил выпить за молодых. За нас, Сивиллу и Джакомо. Раздались аплодисменты и, не объяснимый ничем, рёв восторга. Представители свободных республик, переженившиеся уже к концу сезона по десять раз, единодушно чему–то обрадовались. Они кричали: «За молодых!», кидали в воздух шапки и чепчики, выкрикивали наши имена, и всё это разом перешло в скандирование: «Горько! Горько!». Реактивная Сивилла несолидно кинулась прятаться под стол, чем усугубила всеобщее восхищение искренностью наших чувств. Пунцовую, в ярком сиреневом платье с голыми плечами, я достал её из–под скатерти на свет Божий, и сам удивился роскошной прелести моей на мгновение женщины, которая, обтянутая тонким туманом шифона, стояла здесь, наравне в нами, но, почему–то, казалась выше. Неизмеримо выше всех нас, возможно — от света, который шёл от её очей. От улыбки, которая была сама Тайна.

Возникла тишина. А потом грохот. Это под стол упал Георгий. Который кстати хотел спеть песню «Я могилу милой искал», но у него перехватило дыхание.

А потом я много раз при всех поцеловал эту женщину, которая на 12 дней, а, значит, на миг среди вечности, оказалась ко мне так близко…

…Обнаружив самку, самец начинает «ухаживание». Почти всегда возбуждение самца проявляется в тех или иных характерных движениях. Самец подёргивает коготками нити сети самки. Последняя замечает эти сигналы и нередко бросается на самца, как на добычу, обращая его в бегство. Настойчивые «ухаживания» продолжающиеся иногда очень долго, делают самку менее агрессивной и склонной к спариванию.

Самец всегда становится добычей прожорливой самки, а когда самка спаривается с несколькими самцами, она съедает их одного за другим.

У тех пауков, у которых самцы могут спариваться только один раз, но после спаривания продолжают «ухаживания», конкурируя с не спарившимися самцами, их устранение самкой полезно для вида.

/Из «Жизни животных»/

Любовь — это, конечно, Божий дар, но чем–то всегда нужно обусловить причину его возникновения. Любовь требует ритуальности. Так, мужчина должен вешать лапшу на ушки женщине, а она, будто бы не понимая, к чему речь, должна, постепенно слабея, всё же отнекиваться и отбрыкиваться. А потом, в конечном счёте, женщина сожрёт своего самца. В самом механизме совокупления заложена тренировка этого многократного поедания мужчины женщиной.

Мужчины не наделены предчувствиями до такой степени, чтобы отказаться от ритуальных танцев, грозящих им неминуемой смертью. Они глухи и слепы в своём самомнении, в ложных представлениях о своём превосходстве над женщиной. Как гипноз, действуют на мужчину линии женского тела, призывный голосок, взгляды, от которых приходит в трепет всё мужское околокопчиковое пространство.

Нет, смерть мужчины — это не примитивное физическое уничтожение по–пауковски. После свидания с женщиной, он не нужен Вселенной, мужчина отыграл свою роль.

Он приходит в мир для свидания с женщиной, чтобы воспламенить её, зажечь в ней огонь любви. Огонь запылает и естественным путём распространится на детей, но сам мужчина, после свидания с женщиной, уже не нужен Вселенной.

Сколько раз, наблюдая за роковыми плясками паука, я видел за ними однообразный круг мужских судеб, моей судьбы. Возможно, это пришло ко мне от усталости, ведь я ревностно исполнял перед Всевышним долг мужчины, я зажигал в женщинах огонь, растапливая самые холодные, самые жёсткие, изверившиеся сердца. Я, наконец, устал от вспыхивающей в глазах всякой удовлетворённой женщины надписи: «не нужен», «не нужен», «не нужен»… Почти никто из мужчин не чувствует этого. Они глухи и слепы. Даже, будучи съеденными, они мнят себя победителями женщин. Я же стал видеть в себе крохотную козявку, которая уже третью сотню лет с блеском отплясывает перед истекающими слюной каннибалами…