Норманн, умирая, напутствовал сына: «В наследство прими
Феод, мне дарованный некогда Вильямом — земли с людьми —
За доблесть при Гастингсе, полчища саксов повергшую в прах.
Земля и народ недурны, но держи их покрепче в руках.
Здесь править не просто. Сакс — вовсе не то что учтивый норманн.
Возьмется твердить о правах, а глядишь, он то шутит, то пьян.
Упрется, как бык под ярмом, и орет про нечестный дележ.
Дай время ему отойти, ведь с такого немного возьмешь.
Гасконских стрелков, пикардийских копейщиков чаще секи,
А саксов не вздумай: взъярятся, взбунтуются эти быки.
Повадки у них таковы, что хоть князь, хоть последний бедняк
Считает себя королем. Не внушай им, что это не так.
Настолько язык их узнай, чтобы каждый постигнуть намек.
Толмач не поймет, чего просят, — им часто самим невдомек,
Чего они просят, а ты сделай вид, что их просьбу постиг.
Знай: даже охота не повод, чтоб бросить, не выслушав, их.
Они будут пьянствовать днем и стрелять твоих ланей во тьме,
А ты не лови их, не трогай — ни в темном лесу, ни в корчме.
Не мучай, не вешай на сучьях и рук у них не отрубай:
Ручищи у них в самый раз, чтоб никто не оттяпал твой край.
С женой и детьми приходи к ним на свадьбы, поминки, пиры.
Епископ их крут — будь с ним крут, а отцы приходские добры.
Тверди им о «нас» и о «нашем», когда угрожают враги.
Поля не топчи, на людей не кричи и смотри им не лги!»
«Золото — хозяйке, служанке — серебро,
Медь — мастеровому, чье ремесло хитро».
Барон воскликнул в замке: «Пусть, но все равно
Всем Железо правит, всем — Железо одно!»
И он восстал на Короля, сеньора своего,
И сдаться он потребовал у крепости его.
«Ну нет! — пушкарь воскликнул, — не так предрешено!
Железо будет править, всем — Железо одно!»
Увы баронову войску, пришлось ему в поле лечь,
Рыцарей его верных повыкосила картечь,
А Барону плененье было суждено,
И правило Железо, всем — Железо одно!
Но милостиво спросил Король (о, милостив Господин!):
«Хочешь, меч я тебе верну и ты уйдешь невредим?»
«Ну нет, — Барон ответил, — глумленье твое грешно!
Затем что Железо правит, всем — Железо одно!»
«Слезы — боязливцу, молитва — мужику,
Петля — потерявшему корону дураку».
«Тому, кто столько отдал, надежды не дано —
Должно Железо править, всем — Железо одно!»
Тогда Король ответил (немного таких Королей!),
«Вот мой хлеб и мое вино, со мною ты ешь и пей,
Я вспомню, пока во имя Марии ты пьешь вино,
Как стало Железо править, всем — Железо одно!»
Король Вино благословил, и Хлеб он преломил,
И на руках своих Король свой взор остановил:
«Взгляни — они пробиты гвоздьми давным-давно,
С тех пор Железо и правит, всем — Железо одно!»
«Раны — безрассудным, удары — гордецам,
Бальзам и умащенье — разбитым злом сердцам».
«Твой грех я искупаю, тебе спастись дано,
Должно Железо править, всем — Железо одно!»
Доблестным — короны, троны — тем, кто смел,
Престолы — тем, кто скипетр удержать сумел».
Барон воскликнул в замке: «Нет, ведь все равно
Всем Железо правит, всем — Железо одно!
Святое Железо Голгофы правит всем одно!»
Засидевшись за выпивкой в «Русалке»,
Он рассказывал Бену Громовержцу
(Если это вино в нем говорило —
Вакху спасибо!)
И о том, как под Челси он в трактире
Настоящую встретил Клеопатру,
Опьяневшую от безумной страсти
К меднику Дику;
И о том, как, скрываясь от лесничих,
В темном рву, от росы насквозь промокший,
Он подслушал цыганскую Джульетту,
Клявшую утро;
И о том, как малыш дрожал, не смея
Трех котят утопить, а вот сестрица,
Леди Макбет семи годков, их мрачно
Бросила в Темзу;
И о том, как в субботу приунывший
Стратфорд в Эвоне выловить пытался
Ту Офелию, что еще девчонкой
Знали повсюду.
Так Шекспир раскрывал в беседе сердце,
Обручая на столике мизинцем
Каплю с каплей вина, пока послушать
Солнце не встало.
Вместе с Лондоном он тогда, очнувшись,
Вновь помчался гоняться за тенями;
А что это пустое, может, дело.
Сам понимал он.
Как Дуб, чьи корни проросли
Через немую толщу глины,
Питая соками земли
Плоть нерушимой древесины,
Что срубленный, навек бы встал
В Остийский мол неколебимо,
Скрепил бы Либурнийский вал.
Неся по миру славу Рима,
Но — силой времени влеком
К богам нежней, чем ветр и море,—
Он (Дуб) сплетается с вьюнком,
И голубь спит в его уборе,—
Так этот человек, вполне
Сознавший (по сей день неложно),
Что должно маленькой стране
На море щит держать надежно,
Зажатый в круг судьбы своей
По воле Вакха с Афродитой,
Хватавший с разных алтарей
Вино чужое, Хлеб сокрытый,
Он не прошел, не утоля,
Ни одного из вожделений,
И муз призвал в свои поля,
И пал пред Клио на колени,
Кем был писать он обречен
О всякой страсти, низкой вмале,
Чтоб грешники необличен —
ные (как мы!) себя узнали!