Дневник (1887-1910)

21 сентября. Десять часов утра, - тот торжественный и благовонный час, когда лавровый лист, сельдерей, репа, тмин, петрушка, лук-порей, зубчик чеснока, луковица и две морковки, перерезанные пополам, объединяются в чугуне вокруг телячьей головы, завернутой в белую тряпочку.

30 сентября. Дворяне. Титул, военный чин, автомобиль, шлюха и поп, со всем этим они могут спокойно дожидаться падения республики.

1 октября. Осень. Преждевременная старость одних деревьев, хотя соседние, по-видимому их ровесники, стоят еще совсем зеленые.

3 октября. Прогулки. Идем в Шатийон через Сен-Сож.

Каждую минуту, стоит подняться на любой пригорок, Морван открывает взорам путника самые красивые свои склоны.

По дороге в Премри позади нищей старой хижины - поле, округлое, как половинка яблока. Хлеб только что сжали. Ничего не видно: но угадывается нечто прекрасное. Я толкнул калитку и поднялся до середины поля. Всего несколько шагов, но сразу ослепляет. Это красиво, все в движении, и шумит, как море.

Какого-нибудь коммивояжера все это не интересует. Он покупает почтовые открытки, где в стихах изложены легенды о Сен-Соже, обычно просто идиотские. Только поэт или святой должен обитать в этом домишке; а живет здесь старуха, думающая свои грустные думы. Я мог бы добавить, что она слепая, но это был бы слишком дешевый эффект.

Здесь, вокруг Сен-Сожа еще двадцать таких же пригорков.

Маринетта готова пуститься в путь с мешком за плечами. Нас обгоняют две прелестные дамы. Красивая женщина кажется еще красивее на фоне пейзажа, который ей к лицу. Куда они направляются? В какой-нибудь замок? Что у них на душе? О Природа, сделай так, чтобы они не болтали глупостей.

Нас, людей обыкновенных, то есть почти всех людей, этот великий, чуть ли не мучительный трепет лишь волнует, а из груди гениев он исторгает великолепнейшие, ламартиновские возгласы...

Наглухо закрытый дом. Стена. Ни души, если не считать собаки, взгромоздившейся на стену. По вопросу о найме обращаться к собаке. Она вас и примет.

* Убежден, что я, ленивец, умру в глубокой старости и разовью к концу жизни лихорадочную деятельность.

* Наблюдать природу - да, согласен, но хранить при этом спокойствие, как охотник на тяге. Вещи боязливы. Наше волнение смущает природу. Маленькая вспышка нашего дурного настроения ее страшит. Достаточно слишком пристального взгляда, и жизнь замирает.

4 октября. До сих пор говорили о крестьянах, только когда хотели рассказать что-нибудь забавное. Теперь - хватит смеяться! Надо приглядеться к ним повнимательней, до самых глубин их несчастной жизни. Здесь нет места смеху.

* Хромая женщина, - кажется, что при каждом шаге она попадает в лужу.

6 октября. По поводу самых классических описаний мы можем сказать: "Нынче пишут и получше".

* Я страстно люблю французский язык, я верю всему, что нам говорит грамматика, и я упиваюсь исключениями, неправильностями нашего языка.

8 октября. Автомобиль живет кровью животных, встречающихся на дороге, особенно кур. Каждые пятьдесят километров подавай ему курицу.

* Эта молодая особа уже проявила достаточно таланта. Она будет еще талантливее, если похорошеет.

9 октября. На рынке в Корбиньи я охотно ношу за Маринеттой сумку, полную капусты, шпината и салата, потому что я кавалер... ордена Почетного легиона.

10 октября. Капюсу все-таки трудно будет сохраниться в памяти потомства. Потомство чувствительно к стилю.

* Глазунья: все эти маленькие солнышки на сковороде.

* Толстяк несет свой живот как духовой инструмент.

13 октября. Взбешен потому, что его жена больна и ему приходится самому себя обслуживать; когда у него справляются о здоровье жены, он удивленно смотрит на спрашивающего, - кажется, будто он с нею даже незнаком.

14 октября. Публичный аукцион. Следовало бы устроить аукцион при жизни его матери и отдать ей вырученные за этот скарб гроши...

15 октября. Научное и художественное общество в Кламси. Нолэн, приехавший в своем драндулете, знакомит меня с другими. Самый старый член общества, с академической розеткой, весельчак, спрашивает:

- Как поживает Рыжик? Сейчас он скажет:

- Раз среди нас есть водевилист и юморист, можно будет посмеяться...

17 октября. Невезение весьма досадная штука, но в везении есть что-то унизительное.

19 октября. Счастье - это значит быть счастливым; это не значит стараться уверить других, что ты счастлив.

* Ренан, пожалуй, сильнее всех людей любил бога. Иной раз его чувственность благовоспитанного старого монаха меня бесит.

* Старье! Старые письма, старая одежда, старые вещи, от которых не можешь отделаться. Как хорошо понимает Природа, что каждый год она должна заново менять листья, цветы, плоды и овощи и пускать на удобрение воспоминания прошлых лет!

23 октября. Следовало бы вести учетные карточки, отражающие их нищету. Все они нищие, но в разной степени.

Тополя осенью: два-три ряда свечей, которые не зажигаются ни днем, ни ночью.

3 ноября. Я более способен к добрым делам, нежели к добрым чувствам...

Верить в деревню - это значит ограничивать свою жизнь; это значит приписывать ей смысл, а смысла она не имеет. Пожалуй, просто глупо воображать, что мы по тем или иным причинам должны жить здесь, а не где-нибудь в другом месте. Продолжать дело наших отцов? Но какое? Они сами этого не знали. Лист прикреплен к ветке, и этой привязи ему вполне достаточно. Мозг - кочевник. Это не "малая родина". Это вынужденный приют бегства. Быть невесть где, никогда не чувствовать себя ни к чему прикованным, так, словно в некоей точке вселенной для нас отведено особое место. Так не будем же поддаваться гордыне! При первом же проблеске прозорливости мы увидим, что обманываем себя, и проникнемся глубокой жалостью к самим себе.

Не быть человеком, который смотрит на свою деревню через лупу.

Не будем забывать, что этот мир не имеет никакого смысла.

4 ноября. Филипп в отчаянии, что мы уезжаем. Он рассчитывал удержать нас до конца месяца.

* Позже, когда я узнаю множество вещей, все, что я могу и должен узнать, я проведу последние четыре-пять лет моей жизни как школьный учитель: буду учить своих односельчан тому, что им неизвестно.