Мое образование (Книга Cнов)

Иду с Фелисити в арабский бар, чтобы найти свои очки -- они где-то потерялись. Брайон роняет на пол деньги. Я какую-то их часть подбираю. "Пальцами ног? Пришлите сюда кого-нибудь!"

Встречаю бледного мальчика с очень большим передним зубом, очень белым и сколотым наполовину.

Странное воспоминание о теннисном корте пробуждает ощущение предельного отчаяния. Здесь ничего нет, кроме теннисного корта.

"Пропало! Всё пропало!"

Там Брайон. И Иэн.

Я где-то во время землетрясения. В комнате трясутся вещи, а я не знаю, насколько землетрясение сильное. Теперь уже качаются картины на стенах, ползут трещины. Как землетрясение в Мехико: я на кровати, рядом со мной Билли, я замечаю, как потряхивает абажур на шнуре с потолка, и думаю: еще один толчок, и мне лучше забрать с собой Билли на стоянку "Сиэрз-Рёбака" в полуквартале отсюда.

Я не вспомнил о сне про землетрясение, пока не увидел газетный заголовок о землетрясении в Сан-Сальвадоре в пятницу, 10 октября 1986 года.

Громкий разговор с Брайоном о том, кто уроженец, а кто не уроженец этой планеты. Мы разговариваем за кофе в кафе. Я поднимаю взгляд от стола и вижу, как очень бледный молодой человек пьет из стакана. У него -- мертвый вид, и я понимаю, что это -- манекен в какой-то экспозиции. Быть может -Чернушник. И я формулирую одну ясную фразу по поводу этих уроженцев: "Он -уроженец этого места, если место не может без него существовать".

Место для рыбалки в конце булыжной мостовой. Глубокая синяя вода. Кто-то бросил поплавок, и он уже покачивается.

Портлэнд-плейс. Пустой дом. Листья несет ветром, точно обрывки времени. Радиомолчание на Портлэнд-плейс. Вороватые сомнительные личности, ночлежки и закусочные, опиумные притоны, бордели.

Свежие южные ветры. Нью-Йорк. Дальняя гостиная, завешенная шторами. Мраморный камин. Графин портвейна. Стол. Карты и кальки.

"Есть много альтернатив".

Я еду в метро, в первом вагоне. Машинист -- прямо передо мной, но его скрывают наполовину опущенные жалюзи. В вагоне лишь несколько пассажиров, а дальше никого нет. Конец линии. Вагон уже довольно мал, металлические стенки тускло-серого цвета, но не крашенные, и меня это начинает душить. Поезд не движется. Я колочу по стенам.

Следующая ночь. Я доехал до конца линии. Помещение -- круглое. Там, кроме меня, еще два человека. Они сидят в круглой выемке посередине станции. Я говорю им, что поезд дальне не пойдет, а я отсюда ухожу.

Поднимаюсь по каким-то ступенькам на саму станцию. Высокий потолок... большая арка выхода на улицу. Я думаю: это Сент-Луис, а вот и Морт идет мне навстречу. Он молод и симпатичен, в черном честерфильде, белой рубашке и галстуке в красно-черным узором. Он познакомит меня с родственниками, которых я раньше никогда не видел, -- те сидят на лавках и ждут встречи со мной. В конце одной скамейки -- человек с очень крупным лицом, в черном костюме, он яростно на меня смотрит, и я не знаю, почему его не включили в череду родственников на прием. Поэтому я ему улыбаюсь на тот случай, если он тоже родственник, но он не отвечает мне улыбкой. Вот эти родственники встают и выстраиваются в очередь, а я начинаю с ними всеми, одним за другим, здороваться.

Нигде. Я -- в чьей-то квартире. Что я здесь делаю? Можно сказать, что это взломо, хотя я ничего не краду. Грязная, анонимная, беспорядочная квартира ниоткуда. Из окна на узкий карниз. В конце карниза -- сломанная лестница из гнилого дерева, выкрашена белым, она не достает до земли футов двадцать. Там, внизу -- кусты и деревья, и я слышу, как люди говорят о "мистере Берроузе..." -- и я знаю, что они собираются меня убить.

Подземки, вокзалы, аэропорты, корабли... путешествие, все это время сжимаю свои гостиничные ключи, единственную свою связь. Единственный мой дом. Постоянно успокиваю себя, ощупывая этот ключ в кармане. Не то чтобы это слишком много значило, поскольку никакого уединения в этом месте нет.

Снова на Франклин, 77. Лестница. Ведет наверх к моей старой квартире, она другая, и в ней живет кто-то другой. Там был котенок.

Разговариваю в Италии с Полем Гетти III(23) и моим отцом. Мы -- в машине на стоянке возле какого-то места, похожего на Центральный парк. Я говорю изощренно, знающе о наркотиках и тому подобном и опасаюсь, не расстроится ли отец, но ему уже пора узнать про птичек и пчелок, наверное.

Мы заходим в тупик, заканчивающийся большим круглым двором, который одновременно -- еще и кафе, а с левой стороны -- проход, который одновременно кафе и выход на улицы. Официантка немедленно спрашивает:

-- Что будете?

Мы не обращаем на нее внимания и проходим кафе насквозь. Однако надувательствам еще не конец. Обычная смесь комнат и площадей -- признак Страны Мертвых. Улицы приводят в кухни и спальни, поэтому ни одно место нельзя считать полностью уединенным или полностью общественным.

Как на карикатуре в "Нью-Йоркере", люди скопом проходят через парикмахерскую. Парикмахер у телефона: "Это аварийная бригада? У нас тут утечка..."

Нас двоих приговорили к повешению в какой-то зарубежной стране. (Очевидная отсылка к двум австралийцам, повешенным в Малайзии. Когда мелкая контрабанда наркотиков приравнивается к убийству, теряется все чувство пропорций.) Мы вооружились и подходим к стене с воротами и замком. Теперь я вижу шестифутового рычащего кролика, а за стеной их еще больше...

Сон, который я сейчас собираюсь рассказать, иллюстрирует неадекватность слов, когда просто не существует соответствующих значений. Для начала, это не сон в обычном смысле, поскольку совершенно чужд любому опыту бодрствования. Видение? Нет, и не оно. Посещение -- вот самое близкое, чем я могу его назвать. Я там был. Если бы я мог точно рисовать или писать маслом, или, что еще лучше, если бы у меня была камера...

Иду по проходу. Все это место, кажется, закрыто со всех сторон -- то есть, подразумевается: я ни разу не увидел неба или чего-то за его пределами. Я поднимаю взгляд и вижу симпатичного мальчика лет девятнадцати на балконе с юношей постарше, лет двадцати трех или около того. Балкон -футах в тридцати над проходом, а само здание -- из красного кирпича. Я каким-то образом поднимаюсь на балкон. За ним -- маленькая комната, и в ней несколько других человек.