О мышах и о людях

— Он хороший парень, — сказал Ловкач. — Парню ведь совсем не обязательно быть умником, чтобы быть стоящим парнем, а? Сдаётся мне, чаще бывает точно наоборот: возьми смекалистого парня, он вряд ли окажется стоящим.

Джордж собрал рассыпанные карты и принялся раскладывать новый пасьянс. Снаружи простучали по земле каблуки. Вечерний полусвет чертил на стене квадраты окон. Зудела и билась в стекло сонная муха.

— У меня родных никого нету, — сказал Джордж. — Видал я парней, что ходят по ранчо в одиночку. Ничего хорошего в том нет, тоска зелёная. Спустя время они будто звереют — так и норовят устроить драку.

— Это да, звереют, — согласился Ловкач. — Доходит до того, что из них слова не выжмешь.

— Оно конечно, по большей части с Ленни одни заморочки, — продолжал Джордж. — Но когда привыкаешь к парню, уже не можешь просто взять и бросить его.

— Он добрый малый, — сказал Ловкач. — Я‑то вижу, в Ленни совсем нет злобы.

— Точно, он добряк. Вот только постоянно влипнет в какую–нибудь передрягу, балбес. Навроде той, что была в Уиде… — Джордж осёкся на полуслове и перевернул карту. Бросил на Ловкача тревожный испытующий взгляд. — Ты никому не скажешь?

— А чего там было в Уиде? — спокойно спросил Ловкач.

— Ты не скажешь?.. Да нет, конечно, ты не станешь болтать.

— Так что насчёт Уида? — повторил Ловкач.

— Ну–у… увидел он там одну девчонку в красном платье. А это такой дуболом — если ему чего понравилось, то обязательно надо потрогать — попробовать на ощупь.

Ну он и потянулся пощупать это красное платье. Девка, понятно, давай верещать. А у бедняги Ленни крыша поехала от этого визга — хватает он её в охапку и не отпускает — у него только на это ума и хватило. Ну вот, стало быть, а девка знай себе верещит. Я как раз отошёл ненадолго, но как услышал эти визги, так со всех ног бегу назад. А на то время крышу у Ленни уже так перекосило — он только и придумал, что держать девку покрепче. Ну, я треснул ему по башке штакетиной от забора, чтобы привести в разум. Только он был до того не в себе от страха, что уже не мог отцепиться. А ведь он чертовски силён, ты видел.

Взгляд Ловкача был твёрдым, глаза не моргнули. Он только медленно кивнул и спросил:

— И что было дальше?

Джордж аккуратно выложил ряд пасьянса.

— Ну, короче, эта девка делает ноги, бежит к законникам и рассказывает, будто её снасильничали. Ребята в Уиде поднимают бучу и хотят линчевать Ленни. Короче, остаток дня мы просидели в оросительной канаве, из воды только головы торчали. А ночью смотались оттуда по–тихому.

Ловкач с минуту сидел молча. Наконец спросил:

— А он ту девочку не повредил, а?

— Чёрт, да нет. Он только напугал её. Я бы сам обделался, если б такой верзила меня сграбастал. Нет, он только хотел потрогать её красное, блин, платье — как щенков теперь будет тискать всё время.

— Он не злой, — сказал Ловкач. — Злого парня я и за милю узнаю.

— Конечно, он не злой, и сделает любую хрень, которую я…

В дверь вошёл Ленни. На плечи его была наброшена джинсовая куртка, а шёл он, чуть подавшись вперёд.

— Привет, Ленни, — окликнул его Джордж. — Ну как, нравится тебе щенок?

Ленни ответил восторженным шёпотом:

— Он коричневый с белым, точно как я хотел.

Верзила подошёл к своей койке, улёгся и, свернулся колачиком, лицом к стене.

Джордж медленно отложил карты.

— Ленни, — позвал он строго.

Ленни повернул голову и глянул на него через плечо.

— А? Чего тебе, Джордж?

— Я же говорил, чтобы ты не приносил щенка сюда.

— Какого щенка, Джордж? У меня нет никакого щенка.

Джордж быстро подошёл к нему, схватил за плечо и повернул. Он протянул руку и извлёк маленького щенка, которого Ленни прятал у себя на животе.

Верзила быстро поднялся и сел.

— Отдай мне его, Джордж, — взмолился он.

Джордж сказал:

— Ты прямо сейчас пойдёшь и вернёшь щенка в гнездо. Он должен спать со своей матерью, понимаешь? Ты чё, хочешь его убить? Он только прошлой ночью родился, а ты забираешь его из гнезда. Давай, тащи его обратно, или я скажу Ловкачу, чтобы он тебе его не давал.

Ленни с мольбой протянул руки.

— Дай мне его, Джордж. Я унесу его, унесу. Я не хотел ничего плохого, Джордж. Честно, не хотел. Я только думал погладить его, совсем немного.

Джордж протянул ему щенка.

— Ладно. Быстро верни назад и не смей больше уносить его оттуда. Ты же удавишь его и даже не заметишь.

Ленни поспешно вышел, осторожно неся щенка на груди.

Ловкач не двинулся. Его спокойный взгляд проследовал за Ленни до двери. И только когда верзила скрылся из виду, он произнёс:

— Господи, он же будто ребёнок, а?

— А что я говорил. Дурного в нем не больше, чем в ребёнке, только силён, как бык. Бьюсь об заклад, он не явится нынче спать — будет дрыхнуть в конюшне, прямо возле ящика. Да пусть его. Ничё дурного из этого не выйдет.

Снаружи почти стемнело. Явился Липкий, старик–уборщик, за ним волочился его старый пёс.

— Здоро́во, Ловкач. Привет, Джордж. Никто из вас не играл в подкову?

— Надоело каждый вечер, — сказал Ловкач.

Липкий продолжал:

— А нет у вас, ребята, глотка виски? Чё–то я животом прихворнул.

— Не–а, — отозвался Ловкач. — Я бы и сам глотнул, хотя живот у меня и не болит.

— Шибко уж прихватило, — пожаловался Липкий. — Это всё проклятая репа. Я ведь знал, что так выйдет, а всё равно съел.

Явился из сумерек Карлсон. Он прошёл на другой конец барака и включил вторую лампочку с таким же жестяным абажуром.

— Ну и темень тут — хуже, чем в аду, — сказал он. — Господи, но до чего же ловко черномазый бросает подкову!

— Да уж, молодчага, — кивнул Ловкач.

— Ага, тот ещё, — сказал Карлсон. — Никому не оставил шанса… — Он осёкся и потянул носом воздух, потом глянул на старого пса. — Боже праведный, как воняет эта псина! Гони его отсюда, Липкий! Я не знаю, что ещё может смердеть так же отвратно, как этот старый кобель. Гони его к чертям собачьим.

Липкий перекатился на край койки. Протянул руку и потрепал старого пса по холке. Потом виновато произнёс:

— Он у меня уже очень давно и сроду я не замечал никакой вони.

— Как хочешь, а я не собираюсь терпеть его тут, — сказал Карлсон. — После него тут ещё сутки смердит. — Тяжёлой походкой он приблизился к псу и уставился на него. — Совсем беззубый. И ревматизм его сковал, глянь как. Старик совсем плох, Липкий, накой он тебе? Он уже и сам себе не рад, посмотри на него. Почему бы тебе не пристрелить его, а?

Старик–уборщик беспокойно поёрзал.

— Чёрта с два! Он у меня давно, с тех пор, как был щенок. Овец со мной пас, — гордо сказал он. — Трудно поверить, глядя на него сейчас, но это был лучший овчар, которого я видал.

Джордж вмешался:

— Я видел одного парня в Уиде, так у него был эрдель, который мог пасти овец. Научился этому от других собак.

Карлсон не отставал.

— Послушай, Липкий, он же всё время мучается. Тебе надо бы вывести его на двор да пустить ему пулю в затылок. — Он наклонил голову и показал пальцем: — Прямо вот сюда. Он бы даже понять не успел, чего с ним такое приключилось.

Липкий удручённо посмотрел вокруг.

— Нет, — сказал он тихо. — Нет, я бы не смог. Он у меня очень давно.

— Ему же никакой радости жить, — настаивал Карлсон. — И воняет он так, что чертей колбасит. Вот что, Липкий, давай я пристрелю его, коли тебе самому не с руки.

Липкий сбросил ноги с койки, нервно поскрёб седую щетину на подбородке.

— До того свыкся я с ним, — тихо сказал он. — Он у меня с тех пор, как был щенок.

— Не очень–то это по–доброму — оставлять его мучиться, — убеждал Карлсон. — Послушай, Липкий, у Ловкача сука только что ощенилась. Я уверен, что Ловкач, отдаст тебе одного щенка на воспитание, верно Ловкач?

Погонщик спокойно рассматривал старого пса.

— Да, — сказал он. — Ты можешь взять щенка, если хочешь, Липкий. — Ловкач оживился, разговор, кажется, увлекал его всё больше. — Карлсон прав, ничего не попишешь — пёс совсем плох, и уже, поди, сам себе в тягость. На его месте я был бы рад, если бы кто пристрелил меня, коли уж стал я совсем никудышный.