Семья Буссардель

- А мама ваша... мама ваша...

Сыновья переглянулись. Звук этого старческого голоса поразил их. Они почувствовали в его возгласе нечто иное, чем в той случайной его фразе, которую слышали четверть часа назад в коляске по поводу неведомого им деда, покоящегося в Амстердаме. Образ матери, которая дала им жизнь и умерла в несчастных родах, складывался у них в детские годы из своего рода заклинаний, из постоянных и туманных обращений к умершей, всегда происходивших в отсутствие отца, - в их детских молитвах, в их перешептываниях с Жюли, в наставлениях, которые им постоянно читала Аделина; но Рамело, без отца охотно отвечавшая на их расспросы о покойнице, наказывала им никогда не говорить о ней с отцом. "Нельзя, дети, ему будет тяжело..." И вдруг он сам в этот вечер нарушил это почти полувековое молчание.

- Она была такая милая! - говорил он еле слышно. - Такая прелестная! Все говорили, что она само очарование, просто совершенство!..

Он совсем согнулся, и сыновьям пришлось сделать усилие, чтобы его подхватить и не дать ему упасть, а по тому, как вздрагивали его плечи, они поняли, что старик плачет.

- А как она, бывало, покраснеет... опустит глаза и вдруг поднимет их и скажет что-нибудь... и слова эти в ее устах какое-то особое значение получают... да, совсем особое... Никогда... Нет, никогда...

Эти бессвязные фразы прерывались короткими сухими рыданиями.

- Да, каждый день, каждый день я ее оплакивал в глубине сердца... Подумать только... Остался один, без нее... Подумайте - двадцать, тридцать, сорок лет ни об одной живой душе я не мог сказать в разговоре: моя жена... Никак я не мог к этому привыкнуть... И никто про это не знал...

Он горестно всхлипнул, потом закашлялся, и Фердинанд за его спиной подал знак брату. Луи, высвободив руку, сказал:

- Пойду за коляской.

Фердинанд встал перед отцом и подхватил его под локти, как поддерживают больного, который не может стоять, или сильно захмелевшего человека. Он хотел достать из кармана носовой платок и вытереть ему лицо.

- Успокойся, отец.

- Фердинанд! - воскликнул старик Буссардель, увидя, что он один со своим любимцем. В приливе энергии он ухватился за сына, устремил на него пристальный взгляд и перестал плакать.

- Фердинанд, ты не знаешь! Я должен тебе сказать одну вещь, которую никогда тебе не говорил. Надо же, надо сказать наконец. Ты должен знать...

- Ты пугаешь меня, - сказал Фердинанд, обеспокоенный состоянием отца.

- Что? Я пугаю тебя?

На лице старика появилось какое-то сложное выражение, он умолк, и это молчание показалось сыну очень долгим.

- Папа! Ну, папа! Отчего ты так смотришь на меня?.. Что с тобой? Что ты хочешь мне сказать?

- Я тебе хочу сказать... - пролепетал старик и снова заплакал, как ребенок... - Никогда я не мог утешиться... нет, право, не мог...

Пришлось чуть ли не на руках втащить его в ландо.

Когда приехали в особняк Вилетта, где старик Буссардель должен был в тот день обедать, Теодорина нашла, что у свекра очень плохой вид. У нее были кое-какие познания в медицине, которые она очень удачно применяла к своим детям. Она первая открыла, что у маленького Эдгара слабая грудь, и приняла меры, чтобы предупредить развитие ужасной болезни. Нередко она предостерегала старика Буссарделя, указывая на его одышку и на боли в сердце, появившиеся у него с годами, но он отрицал свои недуги.

Теодорина уговорила его лечь в постель в спальне Фердинанда.

- Надо хорошенько согреться, - говорила она. - Ничего нет на свете коварнее, как погода ранней весной.

- Завтра мы вызовем доктора, - заявила она Луи, стояла дверью, пока, камердинер Фердинанда раздевал Буссарделя, - тот всему покорно подчинялся.

- А-ах! - тяжело вздохнул он, вытянувшись под одеялом. - Не знаю, почему я чувствую себя таким усталым. Прогулка была совсем не утомительная, а у меня такое ощущение, как будто меня всего палками избили. Совсем дышать не могу, в груди точно кол стоит.

Он закашлялся, попросил горячего "грудного чая", но невестка положила его повыше, прибавила еще подушек, и стеснение в груди уменьшилось. Он согласился немного поесть, отхлебнул из чашки несколько глотков бульону, пососал крылышко цыпленка. К восьми часам вечера он уже совсем оправился и пожелал вернуться домой, на улицу Сент-Круа. Теодорина попыталась его отговорить, но не решилась очень настаивать, боясь его встревожить.

- Мне хочется, - сказал он жалобным голосом, - хочется уснуть в спальне дорогой моей жены.

Фердинанд тотчас вмешался: надо доставить папе это удовольствие. Все знали, что Лидия умерла в старой квартире, на антресолях, но когда семья переехала на второй этаж, там восстановили всю обстановку ее спальни с такой точностью, что в конце концов все родные уже по-настоящему считали эту комнату спальней покойницы. Желание старика Буссарделя показалось его сыновьям и снохе вполне естественным, их удивило только, что он так откровенно выразил его. "У отца меняется характер, - подумал Фердинанд. - На старости лет он стал иной, чем раньше".

- Я провожу тебя, - сказал он. - И немножко посижу с тобой.

Отец поблагодарил его взглядом: все больше росло их взаимопонимание, позволявшее одному угадывать и предупреждать желания другого.

До улицы Сент-Круа доехали вполне благополучно. Дома старик терпеливо перенес бесполезную суету своей дочери Аделины. Фердинанд дал указания отцовскому камердинеру. Старухи Жозефы уже не было в доме. Лидия, Батистина, Рамело, Жозефа - все свидетельницы первых лет жизни семьи исчезли одна за другой. Жозефа наконец решилась удалиться на покой и доживала свой век в Шенейе, где Буссардель построил ей хорошенький домик вместо прежней ее лачуги, сожженной во время сражения в 1815 году. И теперь, кроме Аделины и Жюли, сохранивших лишь расплывчатые воспоминания детских лет, уцелел только один человек, связанный с прошлым, - сам старик Буссардель. Сейчас он деликатно удалил старшую дочь под тем предлогом, что ему надо поговорить с Фердинандом о делах, и остался с ним наедине.

- Мальчик мой, - сказал он, как только старая дева затворила за собою дверь, - я не передумал, я решил сообщить тебе об одном обстоятельстве, которое ты должен знать. Но боюсь, что разговор этот взволнует меня, и, если ты не возражаешь, мы поговорим завтра. А нынче ночью, признаюсь, я нуждаюсь в отдыхе. Мне нужно также сосредоточиться, поразмыслить... Ах, дорогое мое дитя, сорок лет я молчал, все таил в душе, и все это кончится в пять минут. Но ведь надо, чтобы ты узнал, обязательно надо... Ты приедешь утром, правда? Ну, вот и хорошо. А нынче вечером я попрошу тебя оказать мне только одну услугу. Открой мой секретер - потяни к себе крайний ящик справа. Надави на подставку той колонки, которая сделана около этого ящика, и в то же время закрой ящик. Тут есть секрет. Колонка должна немного передвинуться вперед. Сделал? Видишь, в потайном ящике лежит тетрадь? Достань ее и принеси мне. Спасибо. Подбрось дров в камин. - Он перелистал тетрадь, нашел те страницы, какие были ему нужны, вырвал один листок.