Голова (Империя - 3)

Тут только она села. Но лицо по-прежнему выражало удовлетворение и усталость.

- Неужели ты дошел до этого, милый? - нежно сказала она. - Да, я была в ударе нынче вечером. Ты очень любезен, что улучил время посмотреть меня. Что касается остального, - в голосе ее звучала только легкая грусть, - все миновало. Все перегорело в сегодняшней моей игре. Мне было не легко. Ты не вправе требовать от меня повторения. - Она встала, отошла к стене и кончила строго и в то же время жалобно: - Повторения я бы, пожалуй, не вынесла, милый. А ведь ты неизбежно снова покинул бы меня. Я знаю лучший исход, с сегодняшнего вечера знаю, что он лучший. Ты останешься с женой, и она будет мне лучшей порукой, что ты больше не изменишь мне.

Он замер на миг, потом бросился к ней, приник к ее руке и застыл над ее рукой, уничтоженный и благодарный - благодарный за избавление от страшной опасности. Она же с жалостью коснулась его волос, и незримые для него слезы закапали на них - скудная награда за принесенную в жертву гордость и за столь великое самоотречение.

ГЛАВА II

Салон Альтгот

Не успел Терра решить вопрос, идти ли ему к Ланна, или нет, как получил настойчивое напоминание.

Он хотел избегнуть официальности, а потому вошел не с Вильгельмштрассе. Как некогда, он проник через маленькую калитку подле Бранденбургских ворот, миновал романтическую виллу, которая называлась министерством иностранных дел, пересек сад и вышел к самой главной цитадели власти, к новой резиденции Ланна. Гордая и нарядная стояла она среди зелени; издали можно было подумать, что это загородная вилла, а не правительственное здание; плющ вился в промежутках между высокими, сводчатыми застекленными дверьми, старые деревья осеняли оба длинных крыла здания, но главный фасад - стройные колонны, высокие окна - открыто выступал вперед. Из круглых слуховых окошек под стрельчатой крышей глядели былые века.

Уверенным шагом Терра подошел к главному зданию, решив не смущаться торжественностью обстановки.

- Господин рейхсканцлер ждет меня! - крикнул он уже издали, когда открылась одна из застекленных дверей.

- Правда, не с этой стороны, - сказал какой-то приятный господин, приветливо впуская гостя.

"Тайный советник фон..." - догадался Терра и пояснил:

- Ввиду того, что я приглашен в сугубо частном порядке, я и счел возможным пройти прямо в кабинет графа. - Он увидел вдали письменный стол.

- Рабочий кабинет рейхсканцлера теперь не здесь, - сообщил тайный советник. - Здесь он был во времена Бисмарка, для удобства, ввиду близости канцелярий, которые все помещаются с этой стороны. Бисмарк мог послать даже свою собаку, и чиновники являлись мигом, дисциплина соблюдалась строго.

Тайный советник прикидывался простодушным и сердечным, по-видимому ему было дано поручение занять гостя разговором. И так как лицо гостя становилось все нетерпеливее, он рассыпался вовсю.

- После Бисмарка здесь работал только его непосредственный преемник. Он приказал вырубить лучшие деревья перед окнами. Услышав об этом, Бисмарк сразу дал ему оценку: славянин!

- Весьма примечательно, - сказал Терра и опустил углы рта.

- Вы, может быть, интересуетесь старыми картинами? - осведомился тайный советник. - Наш теперешний начальник заимствовал некоторые полотна из королевских музеев.

С помощью картин он заманил непокладистого гостя через комнату с кричаще-пестрой мебелью в вестибюль. Там он свободно вздохнул, передав его лакею. С этим новым молчаливым проводником Терра, тоже вздохнув свободно, добрался до второго этажа.

В передней стоял еще один лакей, уже в ливрее.

- Господин Зехтинг, - спросил первый лакей, - там кто-нибудь есть?

- У его сиятельства нет никого, и его сиятельства тоже здесь нет, ответил Зехтинг.

- А где же он?

- Он в мемориальной комнате, - сказал Зехтинг.

Итак, от дверей этого кабинета Терра тоже пришлось повернуть назад. Идти надо было через гигантскую двухсветную залу, расположенную по ширине всего здания и пышно позолоченную.

- Зал заседаний, - сказал старый лакей с ударением, внезапно повернувшись к Терра. Терра почтительно наклонил голову. - Только захочет ли он вас принять? - сказал лакей и замешкался у двери, к которой они приблизились. К его удивлению, гость просто постучал в дверь и немедленно вошел в комнату.

Ему следовало войти на минуту позже, рейхсканцлер еще не успел принять ту позу, какую считал подходящей. По-старопрусски прямо и неподвижно сидел он, читая телеграммы, в большом вольтеровском кресле между окном и печью, похожей на печку в ванной. Поджав губы, он медленно поднял на вошедшего взгляд поверх роговых очков.

Жестом указав на стул, преемник Бисмарка продолжал чтение.

- Господин адвокат, я должен вас предостеречь, вы сами себе вредите, промолвил он, наконец, сухо и многозначительно. - Пусть бы ваши коллеги социалисты избавляли от тюрьмы рабочих, подстрекавших других рабочих к забастовке, а вам незачем в это вмешиваться.

- Ваше сиятельство, покорнейше прошу разрешения заметить...

Но Ланна перебил его:

- Заметьте себе прежде всего, что мы этим законом обязаны самоличной инициативе его величества.

- Ваше сиятельство, покорнейше прошу разрешения заметить, - повторил Терра, не смущаясь, - что я почел своим долгом принять на себя защиту рабочих именно как верный слуга своего короля. Совесть подсказывает мне, что эти простодушные рабочие, готовые во всякое время умереть за своего короля и императора, ничем не оскорбили закона.

- Так уж они готовы умереть? Впрочем, им в этом помогут. - Ланна отбросил очки, теперь ему стало труднее сохранять маску многоопытной мудрости, которую он надел, как для себя самого, так и для гостя. Показался намек на ямочку, осанка сделалась непринужденнее, а также и речь.

- Чем вы руководствовались, милый друг, когда защищали "товарищей"? Впрочем, может быть, вы ничем и не руководствовались. В нашей власти придать делу другую окраску. Все зависит от вас... Господи! - выкрикнул он фистулой. Обо всем позабыв, он вскочил на кресло и нетерпеливо потянулся к стенным часам. Правда, им место было скорей на кухне, они тикали, совсем как будильник. Рейхсканцлер силился их открыть. - Каждый раз одно и то же, ворчал он. - Из преклонения перед великой эпохой Бисмарка, которую видели эти часы, я иногда завожу их, но у меня не хватает сил слушать их тиканье. Возясь с часами, он продолжал повествовать: - Я храню здесь реликвии великого человека. Вот его письменный стол, отчаянно исцарапанный, - все семидесятые годы запечатлелись на нем. Но когда вы к нему прикасаетесь, вас словно пронизывает электрический ток.