Ньюкомы, жизнеописание одной весьма почтенной семьи (книга 1)

При Гоби состоял его страстный почитатель и неразлучный друг - молодой Кларенс Хоби. Капитаны Гоби и Хоби вместе странствовали по свету, вместе посещали Бад-Гомбург и Баден-Баден, Челтнем и Лемингтон, Брюссель и Париж, в Лондоне принадлежали к одному и тому же клубу, где молодой офицер и старый служака черпали все свои радости и утехи, а также свои представления о хорошем тоне. Шутки, бытовавшие, в "Стяге", его банкеты и их устроители служили главной темой их разговоров. Уже не числившийся в полку пятидесятилетний Гоби с крашеными усами был самым подходящим товарищем для своего зеленого соклубника; за границей он все время получал от кого-нибудь письма с последними каламбурами, сочиненными в курительной клуба, а в Лондоне, при его познаниях в винах, лошадях, сигарах и поварском искусстве, а также талантах военного рассказчика оказывался чрезвычайно занимательным собеседником. Он знал историю подвигов каждого полка, каждого командира, каждого генерала. Как известно, сам он не раз дрался на дуэли и улаживал бесчисленное множество "дел чести". Конечно, он не вел аскетического образа жизни и не отличался высоким интеллектом, однако хоть и был беден - имел доброе имя, хоть и был сильно в летах - оставался весел, деятелен и любезен, и хотя молодежь величала его "старым Гоби" - нес свои годы легко и непринужденно, и, наверное, далеко не одна только миссис Маккензи говорила про него, что он "прелесть". Вероятно, шумливая болтовня Гоби немного утомляла Джеймса Бинни, но Томас Ньюком охотно делил общество капитана, а тот, в свою очередь, по справедливости ценил достоинства полковника.

Родителю Клайва Брюссель очень понравился. Они с сыном сняли прекрасную квартиру неподалеку от того поместительного особняка в парке, который занимал Джеймс Бинни со своими домочадцами. Поблизости лежало поле Ватерлоо, куда наш индийский служака не раз совершал паломничества в сопровождении Гоби. Здесь же неподалеку когда-то сражался герцог Мальборо, каковое обстоятельство, очевидно, куда меньше занимало капитана. Зато Клайв ходил туда с превеликой охотой и сделал немало набросков, изображавших подвиги Черчилля и принца Евгения, Куттса и Кэдогана; их высокие ботфорты, длинные парики и могучие фламандские скакуны казались ему еще более живописными и непривычными, нежели сюртук герцога Веллингтона и меховые шапки французских гренадеров, которые наводнили полотна английских и французских художников.

Наш любезный полковник пригласил чету Пенденнисов погостить у него в Брюсселе (хоть месяц, хоть полгода) и принял их там с отменным гостеприимством. Нам была отведена целая анфилада прелестных комнат. Мой кабинет сообщался с мастерской Клайва. Мы провели с ним в разговорах не один час, совершили вместе не одну верховую и пешую прогулку. Я заметил, что Клайв не упоминал больше имени мисс Ньюком, и мы с Лорой почли за благо не заговаривать о ней. Лишь однажды, когда мы прочли в газетах о смерти леди Гленливат, матери лорда Фаринтоша, я, помнится, сказал:

- Наверно, свадьбу опять отложат.

- Qu'est ce que cela me fait? {Мне-то что за дело? (франц.).} - мрачно говорит мистер Клайв, занятый работой над жизнерадостной картиной, изображавшей шествие графа Эгмонта на казнь; я имел честь позировать ему для алебардщика, капитан Хоби - для Эгмонта, а капитан Гоби - для герцога Альбы, смотрящего из окна.

Миссис Маккензи в ту зиму была наверху блаженства и славы. У нее был собственный выезд, и она без устали на нем раскатывала. Она вращалась в лучшем брюссельском обществе. Она имела свой журфикс. Она без конца ездила на разные ассамблеи и дважды удостоилась приглашения на придворный бал, где, надо сказать, обе они с дочерью выглядели совершенно очаровательно. Полковник вычистил свой старый мундир и выезжал вместе с ними. Мосье Ньюком-сын, насколько я могу судить, был в этих бальных залах красавцем не из последних, и, когда он вальсировал с Рози (а он делал это значительно лучше капитана Хоби), наверное, многие говорили себе: какая прелестная пара!

Малютка Рози нравилась всем, включая мою жену, на которую, право же, трудно угодить. Она пела теперь еще лучше и казалась особенно хорошенькой, когда пела. Если бы не аккомпанемент ее маменьки, непрестанно заводившей за спиной дочери, - Рози, мол, ангел, к ней так внимателен граф Вандерслаапен, синьор Полонини прямо засыпает девочку комплиментами, наш посланник сэр Хорэс Дэш всегда так упрашивает ее спеть еще разочек "Batti, batti...", а эрцгерцог хлопает в ладоши и говорит: "О, да!.."; так вот, если б не эти комментарии миссис Мак, я, конечно, отдал бы должное обаянию мисс Рози и ее вокальным упражнениям. Что до капитана Хоби, то легко было заметить, какое действие производили на него песенки мисс Рози и ее красота.

И вправду, трудно было не любоваться этой прелестной малюткой, когда она ухаживала за дядюшкой Джеймсом и его старым другом, полковником. Последний скоро привязался к Рози не меньше самого Джеймса Бинни, чье лицо неизменно расплывалось в улыбке, едва он на нее взглядывал. Она поистине угадывала все его желания и порхала по комнате, исполняя их. Когда он ехал на прогулку, она вскакивала в коляску и обертывала ему ноги шалью: Джеймс теперь был зябок и ленив. Сама она усаживалась против него и без конца ему улыбалась, а когда он задремывал, спешила укутать его шею еще одним платком. Сомневаюсь, чтобы она понимала его шутки, однако, слушая их, всегда улыбалась мило и ласково. А как она бросалась его целовать и в какой приходила восторг, если он приносил ей букет для бала. Однажды, когда она собиралась на бал, в гостиной миссис Маккензи появились оба старика, Джеймс и Томас, и у каждого в руках было по букету для Рози. То-то они посмеялись!

- Ах ты, наша маленькая Сусанна! - проговорил Джеймс, получив свою обычную награду. - А теперь ступай, поцелуй второго старца.

Рози не сразу постигла смысл этой шутки, ведь смеяться чужим остротам было легче, чем понимать их; но потом, когда ей объяснили, в чем дело, она подошла к полковнику Ньюкому и прижалась своей хорошенькой свеженькой щечкой к его седым усам, - тут, наверное, всякий залюбовался бы ею.