Афоризмы

Так вот: быть или по меньшей мере стать (в юности) величайшим певцом, поэтом и т. д. - это мысль, которая, наверно, затрагивает каждого. Когда кто-то говорит: я всего лишь маленький человек - если это не реакция, не обида на какую-то неудачу - то это скорее исключение, чем правило. Но мне при этом вот какая сторона вопроса бросилась в глаза: если ответ заведомо столь же бессмыслен, сколь и почти неизбежен, не следует ли из этого, что сам вопрос поставлен неверно?! То есть - что "величайший", "первейший" и т. п. суть всего лишь подтасовка вопроса о том, "велик" ли кто-нибудь или нет? Можно быть великим, но не величайшим (см. речь о Рильке, скаляр и пр.). Виной всему суета и прочие социальные взаимосвязи.

И у плохих художников бывают хорошие мотивы и намерения. См. т. 1, "Человек без свойств". Фюрст в качестве примера упоминал Земпера. Старые заметки о Шарлемоне и об антологии - где?

Аплодисменты. См. т. 2 "Человек без свойств" (Вальтер - Кларисса Ульрих). У меня с самого начала было чувство, что аплодисменты адресованы не мне, не имеют непосредственного отношения ко мне и тем, к кому я обращался, - чувство было такое, будто я нажимаю на кнопку и включаю аплодисменты. Во времена Гете, скорее всего, думали так: встреча с добром, или вот встреча с добром, и лишь дополняли это сетованиями на нерешительность и т. п. Сегодня же мы видим в этом явление социальное (правда, не все): и в этом тоже выражается переход к новым взаимоотношениям между индивидуумом и массой.

Форма для афоризмов: в иных случаях может быть и такой,

напр.: Я и общество

I. Художник и тщеславие

1....

2....

.

.

А уж дальше, в отдельных публикациях, пронумерированное (или нет) распределение по вопросам.

Группы афоризмов: Раса гениальности и глупости

Можно ли воспитать гениальность? Глупость можно.

Вопрос: Не кроется ли проблема в том, что плохие художники одной эпохи в качестве образцов для подражания из предыдущих эпох неизменно избирают хороших художников, а не плохих? Они же, впрочем, еще и знаменитые. Так что ученики...

Неприязнь современников к своеобразному отпала. Желание молодых людей прославиться - сильный двигатель. А формы и содержания тем временем уже изложены жизнью. Такими вот простыми причинами, видимо, это объясняется.

Так что, возможно, это не проблема, а своеобразный и неблагоприятный ход истории. Утрата гениальности, которая становится знамением времени.

Почему успех более всего привлекает слабые таланты.

"Поколение" (?) отвергает образцы для подражания

Великие благодаря законным последователям и толкователям обретают популярность.

Плохие привязаны к своему времени. Они используют все выгоды своего времени, которые потом отпадают.

Теряют (?) ли они свою славу как раз из-за того, - что прежде к ним притягивало?

Они величины-однодневки

Может, глупость и злободневность в родстве

Что должно в художнике утратиться, чтобы он стал всеобщим достоянием?

К двум речам: Все эти болтуны как из явления исходят из предпосылки, что у нас слишком много было культуры, т.е. что мы находимся уже в фазе сверхкультуры и ее распада, тогда как на самом деле культуры у нас было еще мало.

Вместо надругательства над женщинами можно также привести в качестве примера скверное обращение с животными, как в Италии. Трудно обосновать, почему это должно быть препятствием культуре. Надо попытаться исходить из "целого". - Есть в этом известная бездумная наивность, как у детей, как это действительно имеет место в Италии; и иногда, внутри всеобщего культурного состояния, это как симптом означает ведь сегодня нечто совсем иное, чем в средневековье. Нельзя огульно выносить приговор целому народу; и у изъянов бывают функциональные взаимосвязи; тут обнаружится аналогия моральной оценки отдельного человека, которая ведь по сути никогда не кончается, то есть никогда не может стать неопровержимой, аподиктической, а устанавливается по частотности и относительно самых разных вещей. В конце концов оценка "полагается" внутри целого. Как, в таком случае, обстоит с гением в частности и с плодотворной революцией в целом?

Историческая справедливость и ее спутница, которую следовало бы назвать исторической мудростью. Последняя кажется в высшей степени таинственной, но отчасти есть не что иное, как первая. Аффекты, которыми бурлила и окутывалась жизнь, теперь улеглись. Это-то как раз очень понятно, но тут еще кое-что стоило бы привнести: а именно то, что справедливость и мудрость отваживаются судить лишь о давнем прошлом. Кто, вроде, к примеру, как я, тщится приложить их к современникам, того тут же ославят упрямцем, бирюком и злостным нарушителем "мировоззрения".

Штера, Кольбенхейера недооценивают, жалуется "Фелькишер Беобахтер", все еще читают Томаса Манна. И правильно, что читают, комментирует "Таг". Обо мне никто и не вспоминает.

Ирреальность фильма сравнивают с ирреальностью сказки. Не считаться с наинасущнейшими вероятностями. Это логика чувства, логика желаний, но сегодня это желания людей среднего сословия.

Глубокий и задушевный - такую похвалу часто доводится слышать (по-немецки), при этом никто не замечает тавтологии. Никто не хочет замечать, что нельзя быть действительно глубоким, не будучи задушевным равно как и наоборот.

Дополнение: не замечая, что это по сути должно бы быть одно и то же.

Культур-политическая деятельность - так это раньше называлось, когда, например, Шляйермахер в качестве советника издавал в прусском министерстве памятные записки - по аналогии с церковно-политической деятельностью, с организацией церковной жизни.

Мы как народ переводчиков. Из этого выводят нашу открытость, а иногда даже и мистическую психологему. Но нет ли более наглядного и трезвого объяснения, подтверждение которому мы как раз наблюдаем? У немецкой литературы нет недостатка в значительных авторах, но их все время затирают и затаптывают другие. Моим ровесникам и их непосредственным предшественникам пришлось открывать себя в скандинавской, русской, французской литературе, потому что немецкая традиция была напрочь разрушена. И нашим последователям придется не легче.