Английские юмористы XVIII века

{* "Нравы меняются из поколения в поколение, а вместе с ними словно бы меняется и мораль, - в действительности лишь у некоторых, но внешне как будто у всех, кроме распущенных людей. Современный нам молодой человек, который поступил бы так, как Том Джонс, видимо, поступает в Эптоне с леди Белластон, не был бы Томом Джонсом; а Том Джонс нашего времени, если бы внутренне не стал лучше, скорее умер бы, чем позволил судьбе, этой старой карге, взять над собой верх. Так что роман Фильдинга не есть образец поведения и не претендует на это. И все же я от души ненавижу лицемеров, которые рекомендуют "Памелу" и "Клариссу Харлоу" как произведения строго моральные, хотя эти книги отравляют воображение молодежи непрерывными дозами tinct. littae {Настойка шпанской мушки (лат.).}, тогда как "Том Джонс" под запретом и считается безнравственным. Я не говорю о молодых женщинах; но молодой человек, чье сердце или чувства этот роман может задеть или даже распалить в нем страсть, уже и без того основательно развращен. Тут царит бодрый, солнечный, свежий дух, так не похожий на мелкие, горячечные, однообразные грезы наяву, которые мы находим у Ричардсона". - Кольридж, "Литературное наследие", т. II, стр. 374.

** "Она (леди Мэри Уортли Монтегью) близко дружила с его первой любимой женой, которую он изобразил в "Амелии", где, по ее словам, даже великолепный язык, которым он владел с таким совершенством, лишь отдал должное, не более того, чудесным качествам оригинала и его красоте, хотя эта красота несколько пострадала после несчастного случая, о котором рассказано в романе, - экипаж перевернулся, и у нее была перебита переносица. Он страстно любил ее, и она отвечала ему взаимностью...

Его биографы, по-видимому, постеснялись предать гласности тот факт, что после смерти этой очаровательной женщины он женился на ее горничной. Но это отнюдь не так порочит его репутацию, как может показаться. Горничная не обладала особой привлекательностью, но это была девушка с прекрасной душой, трогательно преданная своей госпоже и охваченная после ее смерти безутешным горем. В первом приступе отчаянья, которое было близко к безумию, он находил единственное утешение, оплакивая смерть жены вместе с ней; а когда он немного успокоился, то утешался лишь тем, что без конца говорил с ней об этом ангеле, о котором оба скорбели. Понемногу он привык делиться с ней во всем и со временем решил, что ему не найти для своих детей более нежной матери, а для себя - лучшей хозяйки и сиделки. По крайней мере, так он говорил своим друзьям; и, несомненно, ее поведение, когда она стала его женой, подтверждает это и полностью оправдывает его доброе мнение", "Письма и сочинения леди Мэри Уортли Монтегью", под редакцией лорда Уорнклифа. "Введение", т. I, стр. 80, 81.

Первой женой Фильдинга была мисс Крэддок, молодая женщина из Солсбери с состоянием в 1500 фунтов, на которой он женился в 1736 году. Примерно в это же время собственный его доход достиг 200 ф. годовых, и на эти средства, свои и жены, он жил некоторое время как блестящий поместный аристократ в Дербишире. Но за три года все его состояние было прожито; тогда он вернулся в Лондон и стал изучать юриспруденцию.}

Какое поразительное искусство! Каким чудесным природным даром был наделен автор этих книг, если он сумел пробудить в нас интерес, вызвать сочувствие, убедить, заставить нас поверить в существование его героев, и мы всерьез раздумываем об их недостатках и достоинствах, отдаем предпочтение тому или другому, осуждаем пристрастие Джонса к пьянству и азартным играм, пристрастие Бута к азартным играм и пьянству, и жалеем обеих несчастных жен, и любим этих женщин, и восхищаемся ими от всей души, и говорим о них так, словно только сегодня утром завтракали с ними в их реально существующих гостиных или должны увидеться с ними вечером в Хайдпарке! Какой талант! Какая сила! Какая глубочайшая проницательность и наблюдательность! Какая здоровая ненависть к низости и мошенничеству! Какая широта и доброжелательность! Какая жизнерадостность! Какой неистребимый вкус к жизни! Какая любовь к роду человеческому! Какой поэт перед нами! Он наблюдает, раздумывает, вынашивает, творит! Как много правды оставил по себе этот человек! Сколько поколений он научил смеяться умно и справедливо! Скольких учеников он воспитал и приучил создавать многозначительный юмор и смелую игру ума! Какое бесстрашие! * Какая непоколебимая бодрость мысли ярко и неугасимо пылала в нем среди всех житейских бурь и не покинула его, когда он стал совсем развалиной! Диву даешься, думая о том, сколько страданий и несчастий претерпел этот человек; какое бремя нужды, болезни, раскаянья он вынес; и при этом книги его не исполнены злобы, не удручающи, он всегда ясно видит правду, и его щедрая человеческая доброта остается непоколебимой **.

{* В "Мужском журнале" за 1786 год есть забавная история о Гарри Фильдинге, "в чьем характере, - пишет автор, - главными чертами были доброта и человеколюбие, не имеющие себе равных". Далее он рассказывает, что сборщик долгое время пытался взыскать "кое-какие местные налоги" с его дома в Вофорт-Билдингз. "Наконец Гарри отправился к Джонсону и получил под литературную закладную требуемую сумму. Возвращаясь домой с деньгами, он вдруг встретил старого товарища по колледжу, с кото,рым не виделся много лет. Он пригласил этого человека пообедать с ним по соседству в таверне и, узнав, что тот в стесненных обстоятельствах, отдал ему все, что имел при себе. Когда он вернулся домой, ему сказали, что сборщик налогов дважды приходил за деньгами. "Дружба потребовала эти деньги, и я их отдал, - сказал Фильдинг. - А сборщик пускай придет в другой раз".

Еще о нем рассказывают, что однажды он был у своего родственника графа Денби, и, когда зашел разговор об их родстве, граф спросил, как получилось, что его фамилия пишется "Фильдинг", а не "Фельдинг", как было у их родоначальника. "Не могу вам сказать, милорд, - отвечал он, - разве только моя ветвь рода первая научилась грамотно писать".

** В 1749 году он стал мировым судьей Вестминстера и Миддлсекса, - за эту должность в то время не платили постоянного жалования, и она была весьма хлопотной, но при этом не очень почетной. Из его собственного предисловия к "Дневнику путешествия" видно, как ему приходилось работать, в каком состоянии он был в эти последние годы и как держался несмотря ни на что.