Последняя глава (Книга 3)

- Я очень охотно отвечу на вопрос, милорд. В данном случае нельзя говорить о долге вообще.

- Что ж, поговорим о частностях. По словам леди Корвен, она вполне доверяла вам в том смысле, что вы не станете добиваться ее любви. Это, по-вашему, так?

Лицо Крума потемнело.

- Не совсем. Но она знала, что я стараюсь изо всех сил.

- И время от времени вы не могли с собой справиться?

- Мне не вполне ясно, что вы разумеете, спрашивая, "добивался ли я ее любви", но иногда я свои чувства обнаруживал.

- Иногда? А разве не постоянно, мистер Крум?

- То есть всегда ли было заметно, что я ее люблю? В таком смысле конечно. Этого ведь не скроешь.

- Вот честное признание, и я не хочу ловить вас на слове; но я имею в виду нечто большее, чем одно только внешнее выражение любви. Я разумею прямое физическое выражение этой любви.

- Тогда нет, кроме...

- Да?

- Кроме того, что я три раза поцеловал ее в щеку и иногда держал ее руку.

- В этом и она призналась. А вы готовы подтвердить под присягой, что больше ничего не было?

- Готов присягнуть, что не было больше ничего.

- Скажите, в ту ночь в автомобиле, когда ее голова лежала у вас на плече, вы действительно спали?

- Да.

- Приняв во внимание ваши чувства, это несколько странно, не правда ли?

- Да. Но я встал в тот день в пять часов утра и проехал сто пятьдесят миль.

- И вы хотите уверить нас, что после пяти месяцев тоски и желаний вы не воспользовались столь блестящей возможностью и просто заснули?

- Нет, не воспользовался. Но я уже сказал вам: я не надеюсь, что мне поверят.

- И не удивительно!

Долго-долго тягучий сочный голос задавал вопросы, и долго-долго Динни не могла отвести глаз от этого измученного лица, пока наконец не впала в какое-то оцепенение.

Она опомнилась от слов:

- Я считаю, сэр, что все ваши показания с начала и до конца вызваны желанием сделать все возможное, чтобы выгородить эту даму, совершенно независимо от того, какие из них вы сами считаете правдой. Ваше поведение на суде - это не что иное, как ложно понятое рыцарство.

- Нет.

- Хорошо. Больше вопросов не имею.

Затем последовал повторный допрос, и судья объявил перерыв.

Динни и Клер встали, вышли вместе с отцом в коридор и поспешили на воздух.

- Инстон все испортил, зачем он заговорил об этом эпизоде, неизвестно... - проговорил генерал.

Клер не ответила.

- А я рада, - сказала Динни, - ты наконец получишь развод.

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ТРЕТЬЯ

Речи сторон были окончены, и судья резюмировал все показания. Динни и ее отец заняли теперь места на последних скамьях, ей был виден Джерри Корвен, все еще сидевший впереди своих защитников, и "юный" Роджер, сидевший один. Клер отсутствовала, Крум тоже.

Судья говорил очень медленно, словно с трудом цедил слова сквозь зубы. Динни была поражена тем, как точно он запомнил чуть ли не все показания, он почти не заглядывал в свои записи; не нашла она также в его словах ничего хоть сколько-нибудь искажавшего эти показания. Глаза его были обращены в сторону присяжных, хотя время от времени они закрывались, но голос лился непрерывно. Иногда судья вытягивал шею и тогда вдруг напоминал не то священника, не то черепаху; затем снова втягивал ее и продолжал говорить, словно обращаясь к самому себе:

- Так как улики не имеют той безусловной убедительности, которая нужна данному суду ("Явного нарушения супружеской верности" не было", - подумала Динни), то защитник истца в своей талантливой речи подчеркнул, и совершенно правильно, особое значение общей правдивости показаний. Он обратил ваше внимание на то, что ответчица отрицала факт возобновления супружеской близости между нею и истцом в тот день, когда он был у нее на квартире. Защитник высказал предположение, что ее могло побудить к такому отрицанию желание пощадить чувства соответчика. Но вы обдумайте и то, может ли женщина, утверждающая, что она в соответчика не влюблена, не поощряла его ухаживаний и не допускала никаких интимностей, - может ли она пойти на клятвопреступление только ради того, чтобы не задеть его чувства? Ведь, согласно ее версии, с самого начала их знакомства между ними была только дружба, и больше ничего. С другой стороны, если вы в этом пункте верите истцу, - а у него едва ли могли быть Причины настолько веские, чтобы дать ложную присягу, - то отсюда следует, что вы не верите ответчице, опровергнувшей показание, которое могло скорее послужить ей на пользу. Трудно допустить, чтобы она сделала это, не питая к соответчику более теплых чувств, чем простая дружба. Это действительно очень важный пункт, и ваше решение относительно того, где правда - в утверждении мужа или в отрицании жены, - представляется мне основным фактором в вопросе о правдивости всех прочих показаний ответчицы. У вас имеются только так называемые косвенные улики, а в подобных делах правдивость сторон - момент чрезвычайно важный. Если вы убедитесь, что та или другая сторона не говорит правды в одном пункте, то тем самым теряют убедительность и все остальные показания этой стороны. Что касается соответчика, то хотя он и кажется искренним, все же нельзя забывать следующего обстоятельства: в нашей стране (хорошо это или плохо) существует традиционный обычай, что если мужчина ухаживает за замужней женщиной, то он ни в коем случае не должен, выражаясь вульгарно, "выдавать" ее. Поставьте перед собой вопрос, может ли этот молодой человек, совершенно очевидно и по его же признанию пылко влюбленный, давать показания свободно и правдиво.

Однако, оставив в стороне вопрос о правдивости, вы не должны поддаваться и внешним впечатлениям. В наше время отношения между молодежью обоих полов очень простые и свободные, и то, что могло бы казаться решающим в дни моей юности, теперь ничего не доказывает. Что касается ночи, проведенной в автомобиле, то обратите особое внимание на слова ответчицы, когда я спросил: "Почему, когда фары погасли, вы не остановили какую-нибудь машину и не просили проводить вас до Хенли?" Она сказала: "Мы не подумали об этом, милорд. Я предложила мистеру Круму ехать следом за какой-нибудь машиной, но они мчались слишком быстро..." Обдумайте в свете этих слов, действительно ли ответчица искала простейший выход из создавшегося положения, состоявший в том, чтобы следовать за какой-нибудь машиной в Хенли, где фары, безусловно, могли быть исправлены и откуда ответчица, во всяком случае, могла бы вернуться в Лондон поездом. Ее защитник пояснил, что приезд в Хенли в столь поздний час и на неисправной машине мог показаться подозрительным. Но она, по ее утверждению, не замечала, чтобы за ней следили. А если так, то почему она опасалась вызвать подозрения?..