Семья Буссардель

Ребенка передали ей на руки с бесконечными наставлениями, и любящий дед добавил к ним самые щедрые обещания награды, которая ждет ее в тот день, когда младенец будет отлучен от груди и возвратится домой здоровым и цветущим. Кормилица ревностно отдалась своей миссии, но небо отнюдь не вознаградило ее за это благоденствием собственного ее ребенка: в первые же месяцы Викторен и его молочный брат заболели крупом, и ребенок кормилицы умер. Трагедия совершилась в несколько дней, почти за несколько часов; произошло это в августе, когда все Буссардели находились в Гранси. Неграмотная крестьянка, не умевшая писать, не уведомила своих хозяев и тетку об опасности, угрожавшей Викторену. Родные узнали обо всем, лишь когда вернулись в город и приехали его навестить. Они передавали друг другу младенца: он уже поправился и даже как будто стал крепче, чем прежде. Но в младенчестве дети быстро поправляются и в короткое время меняются так, что их и не узнать. Теодорина Буссардель по доброте душевной попросила священника Шенейской церкви отслужить панихиду за упокой души умершего младенца Туанон и сама возложила на его могилу венок из белых иммортелей.

Аделина, которой вторично передали блюдо с миндальным кремом и бисквитами, жестом отказалась, внимательно глядя на отца, заканчивавшего рассказ о своей поездке в Шеней. Она была крестной матерью Викторена и всегда сопровождала Буссарделя в этих маленьких путешествиях.

- У моего крестника, кажется, очень жизнерадостный характер... сказала она, лишь только рассказчик сделал паузу.- Он так весело смеется, особенно когда я наклоняюсь над его колыбелькой,- ведь он узнает меня. Увы! - добавила она со вздохом,- все эти счастливые улыбки исчезнут... перед житейскими горестями.

- Сестрица, - сказала Теодорина, еще раз положив себе на тарелочку крема, - мы постараемся избавить его от горестей.

- Дитя мое,- возразила Аделина, - вы ничего не можете сделать против воли всевышнего!

У нее уже появилась мания называть и своих родных, и слуг, и знакомых, и даже нищих, которым она раздавала милостыню, "дитя мое".

Если семья была в сборе, Аделина, обращаясь ко всем вместе, говорила "дети мои", даже если тут был отец. Ведь ее братья женились, устроились и больше не нуждались в ее заботах, и разве отец теперь не был одним из ее подопечных? Разве она не изливала на него свою благодетельную способность к самоотверженному покровительству? Что касается Теодорины, то, хоть она по внешнему облику и по характеру казалась старше своих лет, Аделина скорее видела в ней племянницу, чем невестку. Так же относилась она и к Лоре Эрто. И когда младшая дочка Жюли по собственной выдумке назвала ее "тетя Лилина", это имя перешло из уст в уста и было одобрено всеми членами трех молодых семейств, включая и матерей. В этом имени было что-то слащавое и жеманное, оно как нельзя лучше подходило старой деве.

Теодорина, женщина неговорливая и как будто бы не замечавшая колкостей, не ответила на слова Аделины. Подали фрукты. Буссардель сказал, что его внук будет настоящий силач. Кормилица распеленала его, чтобы показать дедушке, и Буссарделю бросилось в глаза, что тельце у ребенка крепенькое...

- Это у него от отца: Фердинанд очень недурно сложен,- сказал Буссардель и галантно добавил: - Зато маленькая Флоранс обещает быть такой же хорошенькой, как мама.

- А какого цвета у него волосы? - спросил Фердинанд, у которого никогда не было времени съездить в Шеней посмотреть на сына.

- Волосы были белокурые, прелестного оттенка, но они уже потемнели,ответила тетя Лилина, обмакнув кончики своих бледных восковых пальцев в поставленную у прибора мисочку

с теплой водой.

- Белокурые? - удивился черноволосый Фердинанд.- А есть у него, отец, такая родинка, как у меня?

- Нет, голубчик, родинки нет. По крайней мере я не заметил. А ты видела, Аделина?

- Родинки у него нет.

- О какой родинке идет речь? - спросила Теодорина.

Луи дал пояснения:

- Родимое пятнышко. У Фердинанда оно есть, а у меня нет. Когда мы были младенцами, нас по этому пятнышку различали.

- И где же эта отметинка находится?

- На груди,- скромным тоном ответил Фердинанд,- с левой стороны, у соска.

- Ах, так? - протянула наследница фабрикантов Бизью и встала из-за стола, ибо обед уже был кончен.

Покуривая сигары в бильярдной, трое мужчин заговорили о политическом положении. С июля в Париже вызывало тревогу известие о том, что Россия, Пруссия, Австрия и Англия вступили в соглашение и собираются, помимо Франции и вопреки ее интересам, по-своему урегулировать конфликт, возникший между Турцией и Египтом. Ждали войны, привели в боевую готовность армию, крепости и эскадру; предписано было усилить укрепления столицы. Тревога не улеглась и осенью. Буссардель ее не разделял.

- Повторяю, - говорил он сыновьям, - надо сохранять спокойствие и стараться успокоить людей. Раз уж правительство не сумело предотвратить соглашение великих держав, раз уж господин Тьер, извините за выражение, сел в лужу, так теперь не время метать громы и молнии - это по меньшей мере неосторожно.

- Отец,- спросил Фердинанд, пустив несколько шаров по зеленому полю,ты не боишься развития событий?

- Они зависят от нашей позиции. Я не думаю, что интересы Франции на Средиземном море так уж связывают ее с судьбой Мухамед-Али. Но вот нет никакого сомнения, что слухи о войне вносят расстройство в торговлю и промышленность, вызывают кризис.

- Дело в том, что у людей нет уверенности в завтрашнего дне и они не хотят пускать свои деньги в оборот.

- Мне известно, - сказал Луи, уже получивший прозвище Луи-нотариус, мне известно, что некоторые продают все свое имущество даже с убытком для себя, лишь бы иметь наличные.

- Выгодная операция для тех, кто покупает,- задумчиво сказал отец.

- Ага! - весело воскликнул Фердинанд и, подняв голову, улыбнулся, так как этот разговор возвратил ему привычные представления об отце и рассеял неловкость, которую он чувствовал в начале обеда.- Ага! У тебя есть какой-то проект, ты задумал какое-то дело!

Буссардель посмотрел на сыновей с хитрой усмешкой и ничего не ответил.