Агасфер (Вечный Жид) (том 2)

- Боже мой... Боже... и я... я являюсь виновником ограбления этой семьи!

- Ты, брат мой? - спросил Агриколь.

- Но разве тебя они хотели тоже ограбить? - прибавил Дагобер.

- В завещании было сказано, - с возрастающей тоской продолжал Габриель, - что наследство принадлежит тем из наследников, кто будет здесь раньше полудня...

- Ну так что же? - спросил Дагобер, встревоженный волнением молодого священника.

- Двенадцать часов пробило, - продолжал тот. - Из всех наследников я был здесь один... понимаете?.. срок прошел... и я один являюсь наследником из всей семьи.

- Ты? - захлебываясь от радости, сказал Дагобер. - Ты, мой славный мальчик?! Тогда все спасено!

- Да... но...

- Конечно, - перебил его солдат, - я знаю тебя... ты поделишься со всеми!

- Но я все уже отдал... и отдал безвозвратно! - с отчаянием выкрикнул Габриель.

- Отдал!.. - сказал пораженный Дагобер, - все отдал... Но кому же? Кому?

- Этому человеку! - сказал Габриель, указывая на д'Эгриньи.

- Ему!.. Этому подлецу... заклятому врагу всей семьи! - с ужасом твердил Дагобер.

- Но, брат мой, - переспросил Агриколь. - Ты, значит, знал о своих правах на это наследство?

- Нет, - отвечал подавленный горем молодой священник. - Нет... я узнал это лишь сегодня утром от отца д'Эгриньи... Он говорит, что сам недавно получил сведения об этом из моих бумаг, которые матушка нашла на мне и отдала своему духовнику.

Кузнеца разом осенило, и он воскликнул:

- Теперь я понимаю все!.. Из этих бумаг они узнали, что ты можешь когда-нибудь сделаться очень богат... Поэтому тобой заинтересовались... завлекли тебя в свой коллеж, где нас до тебя не допускали... затем путем бессовестной лжи заставили тебя стать священником и довели до того, что ты отдал им все!.. Ах, месье, - продолжал Агриколь, обращаясь с негодованием к отцу д'Эгриньи, - действительно отец мой прав. Какая подлая интрига!

Во время этой сцены к преподобному отцу и социусу, сперва было испуганным и смутившимся, несмотря на свою дерзость, постепенно вернулось полное хладнокровие. Роден, все еще не выпускавший шкатулки, шепнул что-то отцу д'Эгриньи, и последний на прямой и резкий упрек Агриколя в подлости смиренно опустил голову и скромно ответил:

- Мы должны прощать обиды... это жертва Богу... доказательство нашего смирения!

Дагобер, подавленный и разбитый случившимся, боялся, что потеряет рассудок. После всего беспокойства, предыдущих тревог и хлопот этот последний удар, самый тяжелый, окончательно лишал его всех сил.

Верные и разумные слова Агриколя, при сравнении их с некоторыми выдержками из завещания, сразу объяснили Габриелю цели, с какими д'Эгриньи занялся его воспитанием и завлек его в общество Иисуса. В первый раз в жизни Габриель понял, какой сетью интриг он был опутан. Гнев и отчаяние с такой силой овладели всем его существом, что вся его обычная робость исчезла, и с пылающим взором, покраснев от негодования, молодой миссионер воскликнул, обращаясь к отцу д'Эгриньи:

- Так вот что заставило вас заботиться обо мне, отец мой! Не участие, не жалость, а надежда завладеть моим наследством! И вам это еще показалось мало!.. Ваша алчность заставила меня сделаться невольным орудием бессовестного грабежа!.. Если бы дело касалось только меня... если бы вы удовольствовались моей частью, я бы не восставал: я - служитель религии, которая прославила и освятила бедность... я не протестую против своего дара, насколько он касается моей части... мне ничего не надо... Но тут дело идет об имуществе бедных сирот, которых мой приемный отец привез издалека, из страны изгнания... Я не хочу, чтобы вы завладели их частью... Здесь замешана благодетельница моего приемного брата... Я не хочу, чтобы вы отняли ее часть наследства... Тут речь идет о последней воле умирающего, который из любви к человечеству завещал своим потомкам евангельскую миссию, высокую миссию прогресса, любви, союза, свободы... И я не хочу, чтобы эта миссия была задушена в самом зародыше. Нет, нет!.. Повторяю вам, что все будет исполнено, хотя бы мне пришлось уничтожить сделанную мной дарственную.

При этих словах отец д'Эгриньи и Роден переглянулись, слегка пожимая плечами.

По знаку социуса преподобный отец заговорил, наконец, с самым невозмутимым спокойствием, вкрадчивым, набожным тоном, не поднимая опущенных глаз:

- Относительно наследства Мариуса де Реннепона здесь возникли очень запутанные, по-видимому, обстоятельства, явилось множество грозных признаков, а между тем дело очень просто и вполне естественно... Начнем по порядку, оставляя в стороне обвинения клеветников: мы к ним вернемся после. Господин Габриель де Реннепон, которого я смиренно прошу мне возражать, если я отклонюсь от истины, пожелал, в отплату за заботы о нем общины, к которой я имею честь принадлежать, передать мне, как ее представителю, совершенно добровольно и легко все свои права на имущество, какое бы и когда у него ни появилось: ни я, ни он - мы не знали тогда, каких оно будет размеров.

При этом отец д'Эгриньи вопросительно взглянул на Габриеля, как бы призывая его в свидетели верности своих слов:

- Это правда... - сказал молодой священник, - я добровольно сделал дар...

- ...после одного очень интимного разговора, содержание которого я передавать не буду: несомненно, и г-н аббат этого не пожелает...

- Никому этот разговор, вероятно, не интересен! - великодушно поддержал его Габриель.

- Итак, после этого разговора господин аббат Габриель пожелал подтвердить свой дар... не в мою пользу, потому что я совершенно равнодушен к земным благам... а в пользу дел милосердия и помощи бедным, чем занимается наша святая община... Я обращаюсь к честности г-на аббата Габриеля и умоляю его объявить, не обязался ли он отдать для этой цели свое имущество, причем подтвердил это решение, кроме страшной клятвы, еще законным актом, засвидетельствованным господином нотариусом Дюменилем, здесь присутствующим?

- Это правда, - подтвердил Габриель.

- Акт был составлен мною, - прибавил нотариус.

- Но Габриель отдавал вам только то, что принадлежало ему, - воскликнул Дагобер. - Не мог же этот славный мальчик знать, что вы пользуетесь им для того, чтобы ограбить других!