Путешествия пана Вроучека

Опорожненная тарелка избавила пана Броучека от продолжения пресного и скучного разговора. Мандалена опять осведомилась у гостя, вкусна ли еда, и он с жаром нахваливал ее кухню, а в подтверждение своих слов накладывал себе, сколько вмещалось в тарелку. Но про себя он не мог не пожаловаться: "этот полоумный сумасброд чуть было совсем не отбил у меня аппетит. Надо же разглагольствовать за едой про палача и обезглавливание!", а исключительно приятный вкус кушаний и напитка вскоре вернул ему хорошее настроение.

И когда вслед за тем девица с нежной улыбкой предложила гостю, очевидно, десерт: на выбор пироги, рогульки с начинкой, конфеты из Рудольфовой аптеки "У лилеи" (тогда конфеты продавались в аптеках) и некую "вармужу" - он был уже в таком размягченном состоянии, что даже сумел произвести на свет несколько галантных фраз: "Я не любитель сладостей, но вам не могу отказать. Ну что ж, возьмем хотя бы этой вармужи. Она выглядит чертовски привлекательно".

- Это из яблок и других фруктов, - объяснила Куночка.

- Истинная манна небесная! - гость был в восторге.- Это вы сами готовили, барышня?

- Кто? Что ты говоришь?

- Это ты сама стряпала? - нерешительно поправился гость, удивляясь про себя: "Подумать, сколько в девятнадцатом столетии нужно времени и всяких экивоков, чтобы добиться сладкого "ты", а здесь на ты совсем натурально, с первой же встречи!" Ах, волшебство женской красоты! От тебя не защитит ни мантия философа, ни власяница аскета, ни рубище нищего, ни седины старца ты всепобеждающее; ничто, ничто в мире не устоит перед тобой! - так почему бы нам не признаться, что "ты" покорило и пана Броучека - наперекор его устоявшемуся образу жизни и почтенному возрасту, наперекор всем опасениям и беспокойствам, которыми окружило его это темное и варварское средневековье!

Ставя миску с "вармужей" опять на стол, девица ненароком коснулась ручкой руки гостя, и это коротенькое теплое прикосновение воспламенило его кровь.

Сладкий вкус "вармужи" соединился с чувством еще более сладостным, глаза его блаженно прижмурились, а в мозгу сплетался причудливый узор из радужных мыслей: "Старик, правда, изрядно взбалмошный, и история с ее дедушкой также мне совсем не нравится, но она же в том не виновата. А девица хоть куда, красивая, здоровая, ласковая, умеет стряпать и хозяйство вести, не то что наши жеманницы, обученные лишь бренчать на фортепьянах. К тому же единственная дочь... И дом солидный, трехэтажный, крепко построенный, хотя, конечно, по старинке и запущен просто срам; но если настелить новые полы, побелить и окрасить комнаты, с наружной стороны сбить все эти глупости и выкрасить фасад в какой-нибудь веселенький цвет, то-то будет дом-красавчик среди всех этих древних голубятен. Лишь бы только кончилось поскорей это восстание. Если мне на роду написано остаться в пятнадцатом столетье, кто знает... кто знает, что мне суждено тут сотворить... Я не очень-то ведь стар... Мундшенкирня тоже дело неплохое... Гм-гм..." От приятных дум его отвлек голос Домшика:

- Если ты насытился, милый гость, пойдем теперь в город.

Хотя пан Броучек и был сыт, ему совсем не хотелось вылезать из-за стола, чтобы променять это милое общество на дикую гуситскую Прагу.

В эту минуту весьма кстати его сотрясло громогласным чихом, и, поднимаясь, он сказал: - Да, вот вам результат сквозняка в коморке схватил насморк. Пожалуй, будет лучше, если я oстанусь дома и еще немножко пропотею в постели.

- Ты опять принимаешься за свои неуместные шутки? Да будет тебе ведомо - мы с минуты на минуту ожидаем рещагощего сражения. Жижка, расположившись на Витковой горе, разрушил замысел короля взять Прагу в кольцо я задушить ее голодом. Я говорил тебе, что у нас нынче все дорого и многого на рынке не купишь - но xлеба и прочих обычных вещей (кроме соли) у нас в достатке, а вот войско крестоносцев страдает от нехватки и самой необходимой пищи. Потому Зикмунд не сегодня так завтра непременно предпримет атаку - и, чтобы отразить ее, надобна будет помощь каждого; а ты хотел бы лениво нежиться в постели? - сурово проговорил Домшик, и слова его падали словно ледяной душ на разгоряченного любовными мыслями гостя.

Он уже почти не обратил внимания на прелестную Куночку, что с приветливой улыбкой опять поднесла ему медный таз для омовения рук.

Когда краткой молитвой они завершили обед, Домшин отвел гостя в сторону и проговорил, указывая на оружие, развешанное но стенам: - Возьми себе какое хочешь, у меня тут богатый выбор.

О боже, как отличался этот выбор от того, что ему было только что предложено: вместо аппетитной "вармужи", пирогов и рогулек взирали на пана Броучека страшные орудия войны, на которых там и сям виднелись - но крайней мере так ему казалось - следы засохшей крови.

Пред вх грозным блеском пан Броучек невольно отступил и cтал говорить заикаясь: - Но, может быть... может быть, мне разрешат прислуживать в госпитале, где раненые, или... или... писать в какой-нибудь воинской канцелярии - у меня довольно красивый почерк...

- Нынче надобны нам лишь эти перья, - с ударением сказал Домшик, стукнув по рукояти своего меча.- А за ранеными у нас ходят женщины и девицы, это не работа для мужчины. Итак, выбирай - может, этот буздыхан?

И он так решительно принялся вращать в воздухе булавой с длинными железными шипами, что пан Броучек в испуге отскочил.

- Нет-нет, благодарю,- выдавил он из себя,- а то я еще сам уколюсь!

- Ну, тогда этот арбалет - если ты добрый стрелок.

- Да нет, я в жизни и воробья не подстрелил.

- Так, может, меч?

- Ой, мне не хотелось бы волочить такую тяжесть - да я его и не подниму.

- Ну так скажи, что ты хочешь! Бери вот эту сулицу.

- Ну, бог с тобой, давай ее, так и быть,- вымолвил с меланхолическим вздохом пан Броучек, принимая длинное копье с железным наконечником и двумя крюками под ним. Оно казалось менее грозным, потому что напомнило ему самое безобидное оружие на свете: алебарду ночного сторожа.

- Не хочешь ли панцирь и шелом? - осведомился его мучитель.

- Еще мне не хватало париться в железном котелке! Достаточно и этого капора.