Английские юмористы XVIII века

Сначала я счел его за сумасшедшего, и так как он сидел рядом со мной, немного струхнул; но тут хозяин дома, заметив мое беспокойство, громко заверил меня, что мне нечего бояться. "Этот джентльмен, - сказал он, пытается играть роль, которая вовсе не в его амплуа; будь у него самые блестящие способности, все равно не в его силах сойти с ума; его ум слишком туп, чтобы можно было разжечь в нем безумие. "Од-д-нако, это н-н-неплохая р-р-реклама, - заметил человек в замусоленном кружевном камзоле, п-п-притворное с-с-сумасшествие с-с-сойдет за н-н-настоящее в д-д-девятнадцати с-с-случаях из д-д-двадцати". - "А притворное заикание - ва остроумие, - отозвался хозяин. - Хотя, бог весть! Это вещи несродные". Шутник сделал было несколько неудачных попыток говорить без фокусов, но потом снова прикинулся заикой, благодаря чему часто вызывал смех собравшихся, ничуть не утруждая своих умственных способностей; и этот недостаток речи, который сначала был притворным, стал настолько привычным, что теперь уж он не мог от него избавиться.

Какой-то то и дело подмигивавший гений, который сидел за столом в желтых перчатках, в свое время, при первом знакомстве, напустился на С., потому что тот выглядел, разговаривал, ел и пил, как все люди, и с тех нор всегда презрительно отзывался о его уме и больше не приходил к нему до тех пор, пока хозяин не доказал причудливость своего нрава. Поэт Уот Уайвил, сделав несколько безуспешных попыток завязать дружбу с С., наконец дал ему понять через третье лицо, что он написал стихотворение в его честь и сатиру на него, и если он станет принимать его у себя, это стихотворение тотчас будет напечатано; если же его дружбу будут упорно отвергать, то он без промедления напечатает сатиру. С. сказал на это, что восхваления Уайвила считает, в сущности, позором для себя и поэтому ответит на них палкой; если же он напечатает сатиру, то заслужит его расположение и может не бояться мести. Уайвил, выбрав первое, решил оскорбить С., напечатав хвалебное стихотворение, за что и получил хорошую взбучку. Тогда он поклялся не трогать обидчика, который, чтобы избежать судебного преследования, соблаговолил пожаловать ему свою милость. Необычное поведение С. в этом случае примирило его с философом в желтых перчатках, который признал, что он не лишен способностей, и с тех пор ценил знакомство с ним.

Желая узнать, в какой области блещут своими талантами люди, сидящие со мной за одним столом, я обратился за разъяснениями к своему словоохотливому другу Дику Айви, который дал мне понять, что большинство из них выполняли или выполняют до сих пор черную работу для более маститых писателей, для которых они переводят, сверяют и компилируют материал, готовя книги, и все они в разное время работали на нашего хозяина, но теперь сами пристроились в различных областях литературы. Не только их способности, но их национальность и выговор были столь различны, что наша беседа напоминала вавилонское смешение языков. Там звучал ирландский говор, шотландский акцент, различные иностранные фразы, произносимые самыми нестройными голосами, потому что все говорили разом, и всякий, кто хотел, чтобы его услышали, должен был стараться перекричать остальных. Надо признать, однако, в их разговорах не было буквоедства; они старательно избегали всяких ученых изысканий и пытались шутить; и эти их попытки не всегда были неудачны; кто-то отпустил забавную шутку и все много смеялись; а если кто-нибудь забывался настолько, что переходил границы приличия, его решительно одергивал хозяин дома, который обладал своего рода патриаршей властью над этим докучливым племенем.

Самый ученый философ в этом обществе, изгнанный из университета за атеизм, весьма преуспел в опровержении метафизических сочинений лорда Болинброка, которые, как говорят, равно искусны и ортодоксальны; но тем временем ему пришлось предстать перед присяжными за публичный скандал, так как в одно из воскресений он богохульствовал в пивной. Шотландец читает лекции об английском произношении и теперь издает их по подписке.

Ирландец пишет статьи на политические темы и известен под прозвищем "Милорд Картофель". Он написал памфлет в защиту одного министра, надеясь, что его усердие будет вознаграждено каким-нибудь доходным местом или пенсией; но, видя, что им пренебрегают, он пустил слух, будто этот памфлет написал сам министр, и напечатал ответ на собственное сочинение. При этом он титуловал автора "милордом" с такой многозначительностью, что публика попалась на удочку и раскупила все издание. Искушенные столичные политиканы заявили, что то и другое блестящие произведения, и посмеивались над тщетными мечтами невежественного обитателя мансарды, так же как и над глубокомысленными рассуждениями видавшего виды государственного деятеля, знакомого со всеми тайнами кабинета. Впоследствии обман был раскрыт и наш ирландский памфлетист не сохранил никаких осколков своей дутой репутации, кроме титула "милорд" и места во главе стола в ирландской харчевне на Шу-лейн.

Напротив меня сидел один пьемонтец, который подарил читателям забавную сатиру, озаглавленную "Весы английской поэзии", произведение, обнаружившее большую скромность и вкус автора и, в особенности, его близкое знакомство с изяществом английского языка.

Мудрец, трудившийся над "агрофобией" или "страхом перед зелеными полями", только что закончил трактат по практическому сельскому хозяйству, хотя в жизни не видел, как растет пшеница, и до такой степени не имел понятия о злаках, что наш хозяин перед всей честной компанией заставил его признать, что поданная ему лепешка из толченой кукурузы - лучший рисовый пудинг, какой он пробовал.

Заика почти завершил свое путешествие по Европе и части Азии, не покидая улиц, прилегающих к тюрьме Королевской скамьи, кроме как на время судебных заседаний, куда его сопровождал помощник шерифа; а бедняга Тим Кропдейл, самый забавный из всей компании, только что справился со своей первой трагедией - постановка которой, как он надеется, принесет ему немалую выгоду и славу. Тим много лет перебивался кое-как сочинением романов, получая по пять фунтов за книгу; но теперь это деловое поприще наводнили авторы женского пола, которые издают книги единственно для того, чтобы проповедовать добродетель, и делают это с такой легкостью, рвением, утонченностью и знанием человеческого сердца, а также с аристократической безмятежностью, что читатель не только зачарован их талантом, но и совершенствуется, проникаясь их высокой нравственностью.