Куклоиды

— Мое назывное имя — Малищя, у меня была сестра. Простой возраст — один год и два месяца, — воспользовалась паузой Мариша. — И мне, и мне дом!!!

— Мариша, детка, сначала все надо сделать для Беатрисс. Это будет только справедливо. Ты же знаешь, ты — подсадка. Ты вообще не должна была ехать с нами.

— Малищя хорошая!

— Хорошая, очень хорошая, но все равно сначала — Беатрисс.

— Спасибо, Томми, — Беатрисс уже успокоилась и без раздражения, тепло обратилась к Марише: — Я сейчас только осмотрю дворец и сразу помогу тебе, — и, слегка поколебавшись, добавила: — Де-точ-ка.

Последнее слово, правда, у нее получилось как-то не очень ласково, Беатрисс это почувствовала и решила позже потренироваться, может быть, даже на себе.

9

Теперь, когда Мариша наконец-то замолчала и закончилась официальная часть, Беатрисс смогла окинуть взглядом свое будущее жилище. Дворец, настоящий дворец — с башенками из красных элементов, с темно-желтым основательным цокольным этажом, с окнами и окошечками, балконами и галереями. Глаз не оторвать! А вход — портал! Беатрисс могла войти не наклоняя головы, по росту, значит. Дверь была заманчиво приоткрыта. Пора было зайти и полюбопытствовать. Потому что внешний вид дворца — это вопрос престижа, а его внутреннее устройство — сугубо личные удобства и комфорт.

Она решительно шагнула через порог. За ней протолкнулась Мариша, и пока Беатрисс интересовалась объемами, вошел и Томми, по-хозяйски бормоча: «Добро пожаловать, заходите, поздравляю…» На улице остался только Пуся.

На его рост и телосложение ни один дом в Кукборге построен не был. В принципе, у Пуси было кое-какое пристанище — навес из полиэтиленового пакета, одним концом прикрепленный к крыше берлоги Томми, а другим привязанный к ближайшей сосне. Навес был натянут довольно низко. Пуся забирался туда только ползком, и то редко. В непогоду.

А Красный Дворец совсем другое дело. Закатный свет попадал внутрь через многочисленные окна и делал воздух розовым. Но ни розовый воздух, ни громадный зал — единственное помещение во всем дворце — не шли ни в какое сравнение с чудесным треугольным осколком зеркала, который тремя кусочками жвачки был прикреплен к стене напротив входа.

Беатрисс сразу ринулась к нему. Зеркало висело очень удобно, была видна вся голова и кусочек бархатного болеро. Поэтому она поправила локоны, повертела головой вправо-влево, чтобы посмотреть, как они взметнутся. И… О чудо! По обе стороны от зеркала она заметила две колонны значительной высоты. Красиво? Разумеется, красиво. Но если бы только это! Колонны были сделаны из пробочек от пепси! Это было настоящее богатство. И Беатрисс, имевшая опыт общения с человечками, радостно завопила: «Чур мое, чур мое!» — и быстро дотронулась до обеих колонн. Сначала до левой, а потом до правой.

Мариша завистливо всхлипнула, а Томми подумал, что лень его когда-нибудь погубит: «Жалость-то какая! Неужели я не мог заглянуть внутрь перед Перескоком? Но мне в голову не пришло, что Клоша так богата. Кто вообще это знал? Кружева с юбки были ободраны давно. Даже я их не помню. Ну, давала она уроки танцев. Я и сам у нее занимался: час кружения — одна пробочка. Так кто это может выдержать больше десяти минут? Значит, шесть сеансов можно откружить за одну пробку. А тут их…» И Томми занялся подсчетом. Беатрисс же, не обремененная знакомством с Клотильдой, уже давно подсчитала то, что смогла.

— Десять и две и еще много! — торжествующе констатировала она.

— Десять и две называется дюжина, — заметил Томми, который много чего знал и не мог не поделиться с другими.

— Дюжина? Странное слово. Запомню. А кто-нибудь здесь раньше жил? — На самом деле даже по наличию зеркала Беатрисс стало понятно, что она не первая хозяйка этого жилища.

— Здесь жила прекрасная Клотильда.

— И… и что? Она переехала?

— Можно сказать и так. Сегодня я отвез ее на Свал… то есть на Родину.

— А что с ней случилось? Срок жизни закончился?

— Да нет, она вполне могла бы еще несколько лет блистать в среде Выбранных. Фигура у нее была замечательная. Но Клоша имела Вредную Привычку. В результате потеряла лицо.

— Какие ужасы вы рассказываете, Томми. Я не представляла, что в наше время, когда столько возможностей для здоровой жизни, кто-то еще имеет Вредные Привычки. Неужели она любила выгорать? Или ее заставляли?

— Наоборот! Сколько раз ей объясняли, рассказывали, чем все закончится. А она увидит солнце и бегом на пляж, и только: «Мне это приятно». И довыгоралась. Вчера встретил ее. Идет по улице вся белая, даже глаза выцвели. Вот и отвез ее. А обратным рейсом вам Перескок устроил.

Томми замолчал, а Беатрисс подумала, что никогда, никогда не будет выгорать. Ее хорошенькое личико решительно желало сохраниться на века.

С крыши слышался азартный стук — это Пуся-Прыщ сам с собой играл двумя костяшками в домино. На улице стало тише. Все вновь прибывшие были пристроены по домам, дворцам, казармам — кто куда, в соответствии с происхождением и предназначением.

10

Начиналась ночная жизнь Кукборга. Зажглись карманные фонарики, которые были разложены во множестве вдоль улиц города. Из-за угла доносился барабанный бой на фоне стонущих духовых инструментов — там были танцы, а из следующего за Красным Дворцом строения, игорного зала, рвался на вечернюю улицу дружный смех. Это был смех по случаю крупного выигрыша.

И вдруг эти мирные звуки прорезал визг. Судя по всему, визжала Мариша. Не найдя ее внутри, Томми и Беатрисс выскочили на улицу. Перед домом Мариши тоже не было. Беатрисс решила обойти дворец, а Томми крикнул:

— Эй, Прыщик, посмотри, откуда Мариша кричит!

— Щас. О, вижу! Она в Луже барахтается.

— В Большой Луже или в Просто Луже? — уточнил Томми.

— В Большой, около пляжа.

— Беатрисс, быстро, я покажу дорогу.

Когда они добежали до Б. Лужи, то обнаружили, что на этот раз Мариша визжит от счастья. Она подскакивала на воде, шлепала руками и ногами по поверхности и издавала чудовищные звуки, слышные за два квартала, когда брызги от этих упражнений окружали ее хрустальной стеной.

— Немедленно вылезай из воды! — закричала Беатрисс. — Томми, объясните ей, что это Вредная Привычка.

— Видите ли, Беатрисс, все в мире относительно. То, что бесспорно является Вредной Привычкой для нас с вами или ну… для Прыща — у него картинки на туловище нарисованы фломастером, — вряд ли может нанести вред резиновому изделию, каковым является Мариша.

Томми был логичен в своих рассуждениях, все-таки за плечами у него был философский уклон в средней школе.

— Вы уверены, Томми, что ей это не повредит? По-моему, такое купание в сочетании, не дай бог, с выгоранием… — не придумав окончания фразы, Беатрисс снова принялась за Маришу, вспомнив слово «де-точ-ка». — Де-точ-ка, ну все, хватит, накупалась, выходи, мы все тебя ждем. Пора искать тебе дом.

— Малися будет жить здесь.

— Это где? — хором спросили Беатрисс и Томми.

— Здесь, в водичке.

— Она сошла с ума! — завопила Беатрисс.

— Мариша, детка, — Томми сохранял философское спокойствие, — ну ладно ночью. Но днем здесь бывает солнце. И такое бесконечное купание может обернуться Вредной Привычкой. Ты просто выгоришь.

— Малисе хорошо, — заупрямилась Мариша.

— Глупости, — вмешалась Беатрисс. — Томми, ну сделайте же что-нибудь!

— Хорошо, попробуем применить силу. Эй, Прыщик, слышишь меня?

— Угу. И слышу, и вижу.

— Давай сюда!

Сделав пять гигантских шагов, Пуся оказался на берегу Б. Лужи.

— Чего делать? — обратился Пуся к обществу на берегу.

— Достань ее, Прыщик, только осторожно, не очень на нее дави, а то она запищит.

— Сделаем. — Пуся нагнулся над Лужей и легко вытянул Маришу. Та даже и не заметила ничего, пока ее не посадили на песок.

— Ох, Кинкон, ты — волшебник, — Беатрисс ласково улыбнулась Пусе.