Победители без лавров

— Зато в профсоюзной кассе были.

Дэвид стиснул зубы.

— По-видимому, ваш отец растратил значительную сумму, откупаясь от мужа. Когда началась ревизия кассы, он покончил с собой.

Молчание длилось долго.

— Покончил с собой, — машинально повторил Дэвид.

— Я вижу, вы этого не знали, Дэвид. Возможно, я тоже употребил не то слово — скорее, это был несчастный случай.

— Расскажите подробнее, — потребовал Дэвид.

— Они были в лачуге проститутки в Шони. Ваш отец не уходил от нее двое суток. Их там было четверо: ваш отец с негритянкой и муж негритянки с какой-то белой женщиной. Когда самогон кончился, муж пошел за новой порцией. И принес древесный спирт. Негритянка и ваш отец отравились насмерть. Муж говорит, что ваш отец выпил один целую бутылку. Белая женщина спирта совсем не пила, потому что к тому времени уже впала в пьяное забытье. Где она теперь, никто не знает. Муж выпил меньше и только ослеп. Он в приюте, где мои люди его и нашли.

Дэвид смотрел на Олбрайта, и лицо его медленно озарялось улыбкой. Олбрайт поднял брови;

Дэвид сказал:

— Дана, черт побери, я вам очень благодарен.

— За что, Дэвид?

— Я думал, она убила его!

— Негритянка?

— Нет, моя мать.

— Вы шутите!

— Все эти годы я думал, что она его убила. Мне никто не рассказывал подробностей. Все эти годы я думал, что она застала его с негритянкой и убила. Дана, вы не можете представить себе, какое я испытываю облегчение!

— А то, что было на самом деле, вас не трогает?

— Пожалуй, нет. Это был естественный исход. Как еще он мог умереть? На самом дне, от ядовитого пойла. Предел падения — это логично. Любая другая смерть была бы недостаточно грязной, недостаточно жуткой. — Дэвид широко улыбнулся. — Вы не представляете себе, Дана, до чего скверно думать, что твоя мать убила твоего отца. Не представляете, какая гора свалилась с моих плеч. Да, моя фамилия Данков-ский, и я католик, и наполовину поляк, наполовину еврей, если вам угодно. Мне все равно. Да и вам тоже. Вы не используете эти сведения. Не слишком пристойная смерть моего отца? Я только рад. Чертовски рад. После того, что я перенес, это меня совсем не трогает. Поймите же, я наконец свободен от всякой ответственности за свою мать! И я счастлив. По-настоящему. К тому же и эту гнусную историю вы оставите при себе. А сейчас я хочу повторить вопрос, на который вы мне так и не ответили: чем можно шантажировать человека наверняка?

Помолчав, Олбрайт спросил с интересом:

— Доказательством его импотенции?

— Возможно. Или доказательством того, что он пускал в ход шантаж ради своих корыстных целей. Шантажист ставит себя в уязвимое положение по отношению к тому, кто найдет в себе мужество бороться с ним его же оружием. Если дело дойдет до разоблачений, то не вы, а я разоблачу вас, как профессионального шантажиста. Ну как, мы все еще союзники?

Дана Олбрайт сказал невозмутимо:

— Конечно, Дэвид. Это ни разу не ставилось под сомнение.

Тони Кэмпбелл снова зашел в кабинет Дэвида.

— Я вижу, вы нервничаете, Тони, — сказал Дэвид.

— Да. И сам не знаю почему.

— Видимо, потому, что всегда может случиться что-то неожиданное.

— Дэвид, скажите мне прямо: вы считаете себя кандидатом?

— А разве бывают кандидаты в президенты «Нейшнл моторс»? Мне всегда казалось, что люди скромно ждут, пока их не позовут.

— Но сейчас другое. Чрезвычайная обстановка. В такие моменты все лучшее и все худшее в людях вырывается наружу. Какой-то клубок интриг. Я сформулирую свой вопрос иначе: считаете ли вы. что комиссия может и вас рассматривать, как вероятного кандидата?

— Да. А вы?

— До сих пор не считал. Меня беспокоил только Бэд Фолк. Теперь мне начинает казаться, что они думают и о вас.

— Я был оптимистичнее вас.

— Дэвид, я думаю, что вы подходите для этой работы. — Кэмпбелл чуть заметно улыбнулся. — Во всяком случае, глас народа, глас незаметных тружеников был бы за вас. — Он перестал улыбаться. — Не знаю, как вам удалось завоевать такую популярность. Возможно, вы им кажетесь простым и скромным голубоглазым футболистом. Им, но не мне. Насколько я вас знаю, вы менее всего добродушны. Они видят в вас героя футбольных полей, а я — обыкновенного умного дельца со своими недостатками и проблемами. Как видите, я вами интересуюсь и даже готов допустить, что лучшего выбора совет сделать не может.

— И вы сообщите об этом членам совета?

— Нет. Я сам хочу быть президентом.

— Да?

— Покажите мне человека, который этого не хотел бы, если он, конечно, не сумасшедший.

— Я мог бы показать вам сотню тысяч людей, отнюдь не сумасшедших, которые работают в нашей корпорации и вовсе не хотят быть президентами. Это слишком тяжелая работа. Она требует от человека слишком много сил. Надо быть сумасшедшим. чтобы хотеть стать президентом.

— Я сумасшедший. Я хочу стать президентом. А вы?

— Да, я этого хочу. А вот вы… вы в самом деле этого хотите?

— Вы начинаете играть в загадки. Объясните, я не понимаю.

— Насколько я могу судить, вы знаете меня лучше многих других, Тони. Я честолюбив, причем, наверно, в не меньшей степени, чем покойный Джим Паркер. У меня есть самолюбие. Я вовсе не скромный Молчаливый Рыцарь. Возможно, мне не хватает технической квалификации, но это с избытком восполняется моим интересом к делу. Должен сказать вам, Тони, весьма вероятно, что именно я буду президентом корпорации. И я к этому готов, потому что я действительно этого хочу. Если же выберут вас, я не уверен, что вы к этому готовы. Я думаю, вы вдруг спохватитесь и начнете проверять себя, хотя проверять себя следует заранее. Если ваше назначение сорвется, я думаю, вы вздохнете с облегчением. Я думаю, есть вещи, которые влекут вас больше, чем руководство корпорацией.

— Например? — спросил Тони.

— Например, Палм-Спрингс. — Дэвид улыбнулся. — Я не знал, что вы заметили меня тогда, Тони.

— Чем же мы отличаемся друг от друга? — Тони усмехнулся. — Пожалуй, лишь тем, что моим приятельницам вместе меньше лет, чем вашей. — Усмешка сменилась дружеской улыбкой. — Вы понимаете, Дэвид, что я смеюсь не над вами и вашей дамой, а над собой. Мне показалось, что я ее когда-то видел. Кажется, она была вашей подругой, когда вы еще играли в футбол?

— Разница между нами в том, Тони, что она всегда была для меня только отдыхом.

— А для меня женщины — главное в жизни? Вы в самом деле так думаете?

— Я перешагнул порог, Тони. И уже давно не смешиваю любовь с делом.

— Для меня вопрос пока так не стоит. Я сообщу вам, когда мне понадобится геритол [19].

— Тут дело не в старости, Тони, а в умении подавлять в себе половой инстинкт, как это делают футболисты. Я имею в виду именно инстинкт, а не половую энергию. И еще — мальчишескую погоню за чем-то новым.

— Вы считаете это мальчишеством?

— Чем же еще?

— Ну, нет! Отступлением от общепринятых правил, если угодно. Людям не положено каждый день вновь влюбляться, а я вот влюбляюсь. Вы видели, Дэвид, какие это девушки? Прелесть!

— Ее зовут Джини Темплтон, а старшую — Лесли.

— Откуда вы знаете?

— Экзекутор знает и о вас и обо мне. Я было не хотел вам говорить, но передумал.

— А что он знает?

— Он знает, что Лесли Темплтон рассказала под присягой о вашей связи с ее семнадцатилетней сестрой.

— О, господи!

— Вы ошеломлены меньше, чем я ожидал.

— Я ошеломлен, но не напуган.

— Ее показания в руках у Дана.

— Я получил письмо от тамошнего нашего агента по продаже «эмбасси». Я решил тогда, что все это затеяла старшая сестра. Да, она очень на меня зла!

— Но это серьезное дело, Тони.

Кэмпбелл покачал головой.

— Меня оно не очень тревожит. С этим агентом все обошлось благополучно. Я послал к нему двух частных сыщиков спросить, чем он думает заняться: вымогательством, шантажом или чем-нибудь еще. Кроме того, они пригрозили, что, если он проболтается, за ним до самой смерти будет вестись слежка. А вы оценили, Дэвид, насколько страшна подобная угроза? Каждый человек с удовольствием смакует мысль о том, какой сомнительный поступок он когда-нибудь совершит. Никто не в состоянии всегда оставаться порядочным.