Агасфер (Вечный Жид) (том 2)

Два или три сильных удара молотка в ворота раздались по всему дому. Сторожевые собаки залились лаем. Самюэль заметил жене:

- Несомненно, это каменщики, которых должен был прислать нотариус вместе с писцом. Свяжите, пожалуйста, все ключи с ярлыками вместе: я вернусь за ними.

Говоря это, Самюэль, несмотря на свои годы, проворно спустился с лестницы, подошел к двери и, осторожно отворив форточку, увидел трех рабочих в одежде каменщиков и молодого человека, одетого в черное.

- Что вам угодно, господа? - спросил Самюэль, прежде чем открыть дверь, желая удостовериться, те ли это, кого он ждал.

- Я послан господином нотариусом Дюменилем, - отвечал письмоводитель, чтобы присутствовать при вскрытии замурованной двери. Вот письмо от моего хозяина господину Самюэлю, хранителю дома.

- Это я, - отвечал еврей. - Бросьте ваше письмо в ящик, я сейчас его возьму.

Писец исполнил желание Самюэля, пожимая плечами. Подозрительность старика казалась ему весьма забавной.

Самюэль открыл ящик, вынул письмо и, подойдя к свету, тщательно сверил подпись на письме с подписью нотариуса на другом документе, который он достал из кармана; приняв эти меры предосторожности, он посадил на цепь собак и вернулся открыть калитку писцу и рабочим.

- Черт побери, старина! - сказал клерк, входя в ворота. - Право, чтобы открыть дверь в каком-нибудь замке... не стали бы чинить столько препятствий.

Еврей молча поклонился.

- Да вы, дорогой, глухи, что ли? - крикнул ему писец в самое ухо.

- Нет, месье! - мягко улыбаясь, отвечал Самюэль, а затем, указывая на дом, прибавил: - Вот замурованная дверь, которую надо открыть... затем надо вынуть железные ставни и снять свинцовые листы, которыми заделано второе окно с правой стороны.

- Почему бы не открыть всех окон? - спросил писец.

- Потому, что таково было приказание, полученное мною.

- От кого же оно было вами получено?

- От моего отца, сударь... а ему передал это приказание мой дед, получивший его от самого хозяина... Когда я не буду здесь больше хранителем и дом перейдет к новому владельцу, пусть он делает тогда, что хочет.

- В добрый час! - заметил весьма удивленный писец. - За работу, братцы, разбирайте замурованную дверь и открывайте указанное окно, - прибавил он, обращаясь к рабочим.

Едва каменщики принялись за дело под наблюдением писца, к воротам подъехала карета, и в дом на улице св.Франциска вошел Роден в сопровождении Габриеля.

3. НАСЛЕДНИК

Родену и Габриелю отворил ворота Самюэль.

Роден обратился к нему с вопросом:

- Вы, сударь, хранитель этого дома?

- Да, - отвечал Самюэль.

- Господин аббат Габриель де Реннепон, - сказал Роден, указывая на своего спутника, - один из потомков семейства Реннепон.

- Ах! тем лучше! - невольно проговорил еврей.

Ангельское лицо Габриеля поразило его. В небесном взоре молодого священника, на его бледном, чистом челе, украшенном уже ореолом мученичества, ясно выражались благородство и спокойствие души.

С любопытством, полным интереса и симпатии, смотрел Самюэль на Габриеля, но, чувствуя, что долгий осмотр может быть неприятен молодому человеку, он заговорил, обращаясь к нему:

- Нотариус не может явиться раньше десяти часов, господин аббат.

Габриель с удивлением посмотрел на него и спросил:

- Какой нотариус?

- Отец д'Эгриньи вам это объяснит, - торопливо вмешался в разговор Роден и, обращаясь к Самюэлю, прибавил: - Мы приехали несколько рано... где нам можно подождать нотариуса?

- Если вам будет угодно пожаловать ко мне, - сказал Самюэль, - то я сейчас вас проведу...

- Благодарю вас.

- Тогда прошу за мной.

И через несколько минут молодой священник и социус в сопровождении Самюэля вошли в одну из комнат первого этажа, занимаемую им в здании, выходившем на улицу, но окна которого были обращены на двор.

- Сейчас должен сюда прибыть господин аббат д'Эгриньи, опекун месье Габриеля, - сказал Роден. - Не будете ли вы добры проводить его к нам?

- Непременно, - сказал Самюэль уходя.

Социус и Габриель остались одни.

Лицо молодого миссионера, всегда выражавшее обаятельное благодушие, придававшее ему нечто трогательное, было исполнено теперь печали, строгости и решимости. Роден, не видавший Габриеля несколько дней, был серьезно озабочен переменой, какую он нашел в нем. Поэтому он всю дорогу молча наблюдал за ним. Молодой священник был, по обыкновению, в черной рясе, и прозрачная бледность лица еще более бросалась в глаза. Когда еврей вышел, он обратился к Родену и твердо произнес:

- Сообщите ли вы мне, наконец, почему я несколько дней не имел возможности переговорить с его преподобием отцом д'Эгриньи и почему для беседы со мной он выбрал этот дом?

- Я не могу ответить на эти вопросы, - холодно сказал Роден. - Его преподобие не замедлит, вероятно, с приездом и выслушает вас. Могу заметить одно: его преподобие не менее вас интересуется этим свиданием, а выбор дома зависел от того, что вам необходимо было быть здесь сегодня исходя из ваших интересов... Вы это хорошо сами знаете... хотя и изобразили удивление, когда сторож говорил о нотариусе...

При этих словах Роден испытующим и тревожным взглядом уставился на Габриеля, лицо которого ничего, кроме изумления, не выражало.

- Я вас не понимаю, - отвечал он Родену. - Зачем мне надо быть здесь сегодня?

- Не может быть, чтобы вы этого не знали! - сказал Роден, продолжая внимательно наблюдать за Габриелем.

- Повторяю вам, сударь, что я ничего не знаю! - воскликнул Габриель, почти оскорбленный настойчивостью социуса.

- А зачем же приходила к вам вчера ваша приемная мать? Почему вы позволили себе принять ее без разрешения отца д'Эгриньи? Я узнал об этом сегодня утром. Она разве ничего не говорила вам о бумагах, найденных при вас, когда она приняла вас к себе в дом?

- Нет, - сказал Габриель. - Я знаю, что эти бумаги были отданы духовнику моей приемной матери, от него они перешли к отцу д'Эгриньи, и с тех пор я о них слышу в первый раз от вас сегодня.

- Итак, вы утверждаете, что Франсуаза Бодуэн приходила к вам вчера не по поводу этих бумаг? - упрямо допытывался Роден, подчеркивая слова.